Стихотворения. Рассказы. Пьесы

Брехт Бертольд

О ПЛАВАНИИ В ОЗЕРАХ И РЕКАХ

1 Бесцветным летом, когда ветры веют Лишь поверху, свистя в высоких кронах, Лежите тихо в реках и озерах, Отмачивайтесь, как белье в затонах. В воде легчает тело. И когда Из речки в небо падает рука, Ее легко качает слабый ветер, Наверно, спутав с веткой лозняка. 2 Днем тишину предоставляет небо. Летают ласточки. Тут, в лоне ила, Прикрой глаза. А пузырьки набухнут, Знай: сквозь тебя рыбешка просквозила. Я весь — живот, и бедра, и рука, — Прижавшись тесно, мы лежим на дне. И лишь когда сквозь нас проходят рыбы, Я ощущаю солнце в вышине. 3 Когда к закату станешь от лежанья Совсем ленив, недвижен и разнежен, Все это нужно без оглядки, с плеском, Швырнуть в теченье рек, на самый стрежень. Так лучше делать вечером, когда Акулье небо с жадностью стоит, Бледнея, над рекою, и предметы Приобретают их исконный вид. 4 Конечно, лучше будет на спине Лежать, как и обычно вы лежите. Не надо плыть, а делать так, как будто К подонной гальке вы принадлежите. Смотрите в небо, словно бы несет Вас женщина, на это и похоже, Плывите, как в своих прудах и реках Ты плаваешь ночами, добрый боже.

¹⁹¹⁹

О ГОРОДАХ

Под ними текут нечистоты. Внутри — ничего, а над ними клубятся дымы. Мы были внутри. Мы там заполняли пустоты. Мы быстро исчезли. Исчезнет и город, как мы.

1927

БОЛЬШОЙ БЛАГОДАРСТВЕННЫЙ ХОРАЛ

1 Люди, воздайте хвалу наступающей ночи. Близок предел Всех ваших суетных дел. Жизнь ваша на день короче. 2 Пойте хвалу насекомым, животным и птицам. Всем им, как вы, Жившим средь сочной травы, С жизнью придется проститься. 3 Дубу

воздайте хвалу, из навоза растущему к небу. Дуб этот рос, И кормил его жирный навоз, Но устремлялся он к небу. 4 Пойте хвалу небесам, у которых забота иная! К счастью для вас, Небо забыло про вас — Память у неба дрянная. 5 Пойте хвалу темноте, нисходящей холодным покровом! Ночь на пути… Мирно из мира уйти Не помешает никто вам.

БАЛЛАДА ОБ ИСКАТЕЛЯХ ПРИКЛЮЧЕНИЙ

Солнцем иссушенный, дождями избитый, С краденым лавром над шапкой кудрей, Он забыл свою молодость, только сны ее не забыты, Крыша забыта, только не небо над ней. О вы, адом исторгнутые во гневе, Убийцы, познавшие горе с лихвой, Зачем не остались вы у матери в чреве, Где спалось так уютно в лад с тишиной? А он все ищет, плывя по полынному морю, Хоть и мать успела о нем забыть, Ругаясь и плача, но с усмешкой во взоре, Страну, где можно было бы жить. И ему, прошедшему сквозь огонь и воду, Исхлестанному адом и раем земным, Снится порой кусочек небосвода И лужайка маленькая под ним.

1917

О СПОДВИЖНИКАХ КОРТЕСА

Прошло семь дней. Повеял легкий ветер, Поляны посветлели. Встало солнце, И отдохнуть они решили. Вскрыли  Бочонки с водкой, выпрягли быков. И к ночи часть зарезали. Когда же Прохладно стало, нарубили веток В болоте, жестких, толщиною в руку. Потом глотали, на закате, мясо, И запивали водкою, и пели. А ночь была свежа и зелена. Охрипнув, вдоволь водки наглотавшись. С холодным взором, в звезды устремленным, Они заснули в полночь у костра. И спали крепко, но под утро слышал Иной из них сквозь сон мычанье бычье. Они проснулись в полусне — в лесу. Отяжелев, со взором остеклелым, Они встают, кряхтя, и в изумленье Над головами видят свод из сучьев, Сплетенных тесно, листьями покрытых И мелкими, пахучими цветами. И начинает свод уже давить И, кажется, густеет. Душно. Солнца Не видно, неба тоже не видать. — Где топоры? — взревел начальник дико. Их не было. Они лежали дальше, Там, где быки мычали. Спотыкаясь, Проклятья изрыгая, рвутся люди Сквозь поросль, обступившую стеной. Руками ослабевшими, рыча, Кустарник рвут, — а он слегка дрожит, Как будто бы колеблем легким ветром. Два-три часа бесплодно потрудившись, Они угрюмо приникают лбами, Блестящими от пота, к жестким сучьям. А сучья разрастаются, теснее Сплетаясь. Позже, к вечеру, который Был темен, — листья сверху разрослись, — Они сидят, как обезьяны в клетке, В молчании, и голод их томит. В ночь гуще стала поросль. Но, должно быть, Взошла луна. Светло довольно было. Они друг друга видели еще. Лишь к утру лес разросся так, что больше Они уж ничего не различали. Днем раздалось в лесу как будто пенье, Но глухо. Перекличка, может быть. Потом затихло. И быки молчали. Под утро словно долетел до слуха Их рев, но издалека. А потом И вовсе стало тихо. Не спеша, При легком ветре, под лучами солнца, Лес поглотил в короткий срок луга.

¹⁹¹⁹

БАЛЛАДА О ПИРАТАХ

1 Осатанев от тьмы и водки, Промокнув в пекле диких гроз, Сорвав морозной ночью глотки На марсе, белом, как мороз; Под солнцем голы, как ладонь, Перенеся жару, как тиф, Пройдя сквозь голод, боль и вонь, Орали те, кто еще жив: О, неба синего настой! Дуй, ветер, в парус! Всё к чертям! Но ради Девы Пресвятой Оставьте только море нам! 2 Ни поле, ни луна над домом, Ни туз бубновый, ни кабак, Ни танцы с бабами и ромом Их не удержат — все пустяк. Обрыдли драки по притонам, Воротит душу от бабья. Им нужен, родины лишенным, Лишь борт родного корабля. О, неба синего настой! Дуй, ветер, в парус! Всё к чертям! Но ради Девы Пресвятой Оставьте только море нам. 3 Всех крыс его и все изъяны, Его нутро, его чуму Они ругали, когда пьяны, Но были верными ему. Прикручивали волосами Себя к снастям в дни непогод. Они б спознались с небесами, Когда б там был небесный флот. О, неба синего настой! Дуй, ветер, в парус! Всё к чертям! Но ради Девы Пресвятой Оставьте только море нам! 4 Шелка, парча — им все едано, В трюм валят золото, холсты, И льют награбленные вина В подтянутые животы. Гниющим трупом пахнет джонка, Прогорклым ладаном — шелка. Напившись, в драке, как ягненка, Заколют из-за пустяка. О, неба синего настой! Дуй, ветер, в парус! Всё к чертям! Но ради Девы Пресвятой Оставьте только море нам! 5 Убьют беззлобно и проворно, Кто попадется — всех подряд. Веревкою затянут горло, Как на рангоуте канат. И дуют чистый спирт над трупом, За борт в беспамятстве летяг, И, издеваясь друг над другом, Босой ногою шевелят. О, неба синего настой! Дуй, ветер, в парус! Всё к чертям! Но ради Девы Пресвятой Оставьте только море нам. 6 Перед лиловым горизонтом, Когда обледенеет снасть, При месяце, настолько тонком, Что и друг друга не узнать, Шныряют в океанской шири, Как волки, всем суля напасть, Поют, как мальчики в сортире, Чтобы от скуки не пропасть. О, неба синего настой! Дуй, ветер, в парус! Всё к чертям! Но ради Девы Пресвятой Оставьте только море нам! 7 Расположась в отбитых шлюпах, Жуют жратву без суеты, И кое-как на чьих-то шлюхах Укладывают животы. Красив звериный их обычай! Под нежным ветром хлещут ром! Порой, мыча от страсти бычьей, Одну терзают всемером. О, неба синего настой! Дуй, ветер, в парус! Всё к чертям! Но ради Девы Пресвятой Оставьте только море нам! 8 Когда в ногах довольно танца, А в брюхе прогорает спирт, Пусть солнце и луна не тмятся, Плевать! Любой по горло сыт. Их звезды светлые качают, Покой и музыку даря. И ветер в парусах крепчает, Неся в безвестные моря. О, неба синего настой! Дуй, ветер, в парус! Всё к чертям! Но ради Девы Пресвятой Оставьте только море нам! 9 Но вечером, в апрельской сини, Когда беззвездно и темно, Медлительное море ими Вдруг пресыщается само. И небо, то, что так любимо, Нахмуривается слегка. И ветры, словно клубы дыма, Натаскивают облака. О, неба синего настой! Дуй, ветер, в парус! Всё к чертям! Но ради Девы Пресвятой Оставьте только море нам! 10 И ветер утренний, играя, Их тихо смахивает в ночь, Лазурь вечерняя без края, Смеясь, не хочет им помочь. И чувствуют, как, их жалея, Волна еще щадит штурвал. Но к полночи рука борея Их убивает наповал. О, неба синего настой! Дуй, ветер, в парус! Всё к чертям! Но ради Девы Пресвятой Оставьте только море нам! 11 Еще взнесет последним валом Корабль, еще один порыв, И там, в рассвете небывалом, Они увидят острый риф. И напоследок в шуме взводней Послышится сквозь буйный шторм, Как на пороге преисподней Споет осатанелый хор. О, неба синего настой! Дуй, ветер, в парус! Всё к чертям! Но ради Девы Пресвятой Оставьте только море нам!

¹⁹¹⁸

БАЛЛАДА О ХАННЕ КАШ

1 С глазами черней, чем омут речной, В юбчонке с десятком заплаток, Без ремесла, без гроша за душой, Но с массой волос, что черной волной Спускались до черных пяток, Явилась, дитя мое, Ханна Каш, Что накалывала фраеров, Пришла с ветрами и ушла, как мираж, В саванну по воле ветров. 2 У нее ни туфель, ни пары белья, Она даже молитвы не знала, И серою кошкой, не имевшей жилья, Занесло ее в город, в гущу гнилья, Словно между дровами зажало. Она мыла посуду за малый баш, По не мылась сама дебела, И все же, дитя мое, Ханна Каш Почище других была. 3 Как-то ночью пришла в матросский кабак С глазами черней, чем омут, И был там Дж. Кент среди прочих гуляк, И с нею Джек-Нож покинул кабак, Потому что чем-то был тронут. И когда Дж. Кент, беспутный апаш, Чесался и щурил глаз, Тогда, дитя мое, Ханна Каш Под взглядом его тряслась. 4 Они стали близки там, где рыба и дичь, Там сошлись колеи их путей. У них не было койки и дома, где жить. И они не знали, где пищи добыть И как называть детей. Но пусть ветер и снег впадают в раж, Пусть саванну зальет потоп, Все равно, дитя мое, Ханна Каш Будет мужа любить по гроб. 5 Шериф говорит: он подонок и мразь. Молочница: кончит он худо. Но она говорит: уж раз я взялась, То пусть он будет подонок и мразь, Он муж мой. И я с ним буду. И нету ей дела до драк и краж, И простит она брехуна, Ей важно, дитя мое, Ханне Каш, Любит ли мужа она. 6 Там, где люлька стояла, — ни крыши, ни стен, Их трепала беда постоянно, Но за годом год они шли вместе с тем Из города в лес, где ветер свистел, За ветром дальше — в саванну. И так, как идешь, покуда не сдашь, Сквозь ветер, туман и дым, Так шла, дитя мое, Ханна Каш Вместе с мужем своим. 7 Хотя бы один воскресный денек, Хоть пару приличной одежки, Хотя бы один вишневый пирог, Хотя бы пшеничной лепешки кусок И вальс на губной гармошке! Но каждый день все тот же пейзаж, Я солнца нет из-за туч. Но все же, дитя мое, Ханна Каш Сияет порой, как луч. 8 Он рыбу крал, а она — соль, Крала, ничуть не унизясь. И когда она варила фасоль, У него на коленях ребенок босой Вслух читал катехизис. Полсотни лет — его верный страж, Одна с ним душа и плоть. Такова, дитя мое, Ханна Каш, И да воздаст ей господь.

¹⁹²¹

ВОСПОМИНАНИЕ О МАРИИ А

1 Тогда при голубой луне сентябрьской, Под сливою, под юным деревцом, Я бледную любовь в руках баюкал, Я обнимал ее, как милый сон. А наверху, в прекрасном летнем небе, Стояло долго облако одно, И было белым и необычайным, Но поднял я глаза — и где оно? 2 И много лун проплыло вниз и мимо С тех пор, и много утекло воды. Наверное, и сливы те срубили, А что с любовью — спрашиваешь ты. Я отвечаю, что никак не вспомню, Хоть знаю, что имеешь ты в виду. Но, правда, я лица ее не помню. Я помню больше: поцелуй в саду. 3 И поцелуй забыл бы я, наверно, Когда б не это облако одно. Оно — я знаю — было очень белым И сверху опустилось к нам оно. А может быть, цветут все те же сливы И семерых растит моя мечта. И все же облако цвело минуту, Но глянул я — а в небе пустота.

¹⁹²⁰

БАЛЛАДА О ДРУЖБЕ

1 Как две тыквы, сгнив, по теченью Плывут на стебле одном По желтой реке — они в карты Коротали время вдвоем, И стреляли в цель по желтым лунам, И любились всем чертям назло: Столько ночей неразлучны были, И когда солнце пекло. 2 В зеленых кустарниках жестких, Под небом паршивым, как пес, Как финик прогорклый, каждый К губам другого прирос. И когда у них позднее зубы Стали гнить, всем чертям назло: Они много ночей неразлучны были, И когда солнце пекло. 3 И в джунглях, в хижинах вшивых, Куда приводил господь, С бабой одной и той же Свою они тешили плоть. А по утрам стирали рубашки И отплывали всем чертям назло, И много ночей неразлучны были, И когда солнце пекло. 4 Когда же земля остывала, А холод без крыши тосклив, Они под лианами спали, Друг друга в объятьях обвив. И болтали звездными ночами, И, как прежде, им опять везло — Столько ночей неразлучны были, И когда солнце пекло. 5 И однажды сошли на остров, Там и прожили долгий срок. Когда время приспело ехать — Один из них ехать не мог. И друг другу в глаза не смотрели, — Только на море. Время шло — Много ночей неразлучны были, И когда солнце пекло. 6 «Езжай без меня, товарищ, Мне море — дорога ко дну, А здесь — неделю-другую, Быть может, еще протяну». И больной лежит у моря На друга смотрит, пока светло — Ведь столько ночей неразлучны были, И когда солнце пекло. 7 «Тут удобно лежать. Езжай, товарищ!» «Время есть. Не гони силком!» «Но если тебя здесь застанут дожди, Гнить нам тогда вдвоем!» И стоит человек на соленом ветру, И на море смотрит зло: Ведь столько ночей неразлучны были, И когда солнце пекло. 8 И день подошел расставанья. Сплюнь финик, ты, чертов сын! Ночь вдвоем провели у моря, А уехал утром один. Курили, шатались в свежих рубашках, Покуда не рассвело — Ведь столько ночей неразлучны были, И когда солнце пекло. 9 «Товарищ, ветер крепчает!» «Да ты до утра не тужи!» «Товарищ, ты к дереву крепко Веревкой меня привяжи!» И привязывал к дереву друга, И курил всем чертям назло — Ведь столько ночей неразлучны были, И когда солнце пекло. 10 «Товарищ, все небо в тучах!» «Их ветер прогонит еще». «Товарищ, у дерева стоя, Я вижу тебя хорошо!» И давно уж веревка прогнила, И болью глаза свело. Ведь столько ночей неразлучны были, И когда солнце пекло. 11 Пролетели дни и недели, И корабль по волнам летит. Столько всего позабыто, Но у дерева друг не забыт. И беседы звездными ночами, И потехи всем чертям назло — Ведь столько ночей неразлучны были, И когда солнце пекло.

¹⁹²⁰

ХОРАЛ О ВЕЛИКОМ ВААЛЕ

1 В дни, когда для бурной жизни созревал В животе у своей матери Ваал, Мир, которого Ваал тогда еще не зрел, Был уже могуч, и наг, и зрел. 2 Небосвод, который был неистово лилов, Укрывал Ваала, как покров, По ночам, когда хмельной Ваал Опьяненных женщин целовал. 3 Всегда и всюду было небо рядом с ним, Потому Ваал вовек не уставал И неукротим, неутомим Шел по миру, как девятый вал, — 4 По земле, которая металась и стонала, Словно жадно-похотливая вдова. Наготу великого Ваала Укрывала неба синева. 5 Страсть свою Земля дарит тому, Кто готов на смерть в ее объятьях; Но Ваал бессмертен, видно, потому, Что умеет вовремя отъять их. 6 Без любви Ваал не горевал, У его любви вселенские масштабы. Хватит места, говорит Ваал, Хватит всем на лоне этой бабы. 7 Есть ли бог — не все ль ему равно? Может, есть, а может, нету бога! И Ваала гложет лишь одна тревога: Есть ли водка? Где достать вино? 8 Если баба все Ваалу отдавала, Это только вызывало смех Ваала. А в любовниках Ваал не видел зла; Только бы она не понесла! 9 Всякий грех — учил Ваал — хорош, Самому же грешнику — цена дырявый грош; Грех приятен людям до седин, Только два грешка полезней, чем один! 10 Не жалей того, кого ограбил: Блажь твоя превыше всяких правил. Лучше пусть тебя корят за воровство, Чем за то, что ты не сделал ничего. 11 Лень отбросим, похотью горя: Наслажденье не дается зря. Лень поможет отрастить живот, А живот блаженства не дает. 12 Слабостью своей врагов не радуй, Обессилев, никогда не падай. Старость не способен побороть Тот, кто ночью убивает плоть. 13 Разломав игрушку, посмотри, Что таится у нее внутри; Никогда игрушку не жалей, Потому что с правдой — веселей. 14 Так блестит Ваалова звезда. Пятна грязи — это не беда! Все равно его звезда струит свой свет, Да к тому же у него другой в запасе нет. 15 Коршун бы Ваалу печень расклевал, — И над спящим жадно кружит он! Только — мертвецом прикинулся Ваал И сварил себе из коршуна бульон. 16 Под луной, сияющей с небес, Чавкая, сожрет он все кругом. А потом уйдет Ваал в бессмертный лес И забудется великим сном. 17 Пусть настал его последний час — Ничего, Ваал по горло жизнью сыт. Столько неба у него в глубинах синих глаз, Что и мертвый в небо он глядит. 18 И когда, обрушившись в провал, В мрак небытия ушел Ваал, Мир, которого Ваал теперь уже не зрел, Был, как прежде, синь, и наг, и зрел.

¹⁹¹⁸

ОБ УТОНУВШЕЙ ДЕВУШКЕ

1 Когда она утонула и вниз поплыла Из ручьев в речки и в реки, Так светились небесные купола, Словно труп упокоить хотели навеки. 2 Осока и тина ее облекли, И она постепенно отяжелела. Возле ног ее рыбы хороводы вели, И водоросли задерживали тело. 3 По ночам было небо темным, как дым, И несло на весу звезды, как свечи. По утрам становилось оно голубым — Для нее еще были утро и вечер. 4 И когда ее бледное тело превратилось в гнилье, Постепенно господь забывал, каково оно было: Позабыл он лицо, руки, волосы, всю позабыл он ее, И тогда она падалью стала и частью подонного ила.