Стихотворения

Набоков Владимир Владимирович

273. «Давно ль — по набережной снежной…» ^{*}

Давно ль — по набережной снежной, в пыли морозно-голубой, шутя и нежно, и небрежно, — мы звонко реяли с тобой? Конь вороной под сеткой синей, метели плеск, метели зов, глаза, горящие сквозь иней, и влажность облачных мехов, и огонек бледно-лиловый, скользящий по мосту шурша, и смех любви, и цок подковы, и наша

вольная душа, — всё это в памяти хрустальной, как лунный луч, заключено… «Давно ль?» — и вторит мне печально лишь эхо давнее: «Давно…» <1921>

274. ХРАМ ^{*}

Стоял костел незрублены, а в том костеле три оконечки… (Стих калик перехожих)

Тучи ходят над горами, Путник бродит по горам, На утесе видит храм: Три оконца в этом храме Небольшом, да расписном; В первом светится оконце Ослепительное солнце; Белый месяц — во втором; В третьем звездочки… Прохожий! Здесь начало всех дорог… Солнце пламенное — Бог; Месяц ласковый — сын Божий; Звезды малые во мгле — Божьи дети на земле. <4 декабря 1921>

275. «В переулке на скрипке играет слепой…» ^{*}

В переулке на скрипке играет слепой, Здравствуй, осень! Пляшут листья, летят золотою толпой. Здравствуй, осень! Медяки из окна покатились, звеня. Славься, осень! Ветер легкими листьями бросил в меня. Славься, осень! <7 декабря 1921>

276. НОЧЬ ^{*}

Уж догорел лучистый край летучей тучки, и, вздыхая, ночь подошла… О, голубая, о, величавая, сияй, сияй мне бесконечно: всюду, где б ни застала ты меня, — у кочевого ли огня, иль в гордом городе, — я буду, о, звездная, как ныне, рад твоей улыбке непостижной… Я выпрямлюсь и взор недвижный скрещу с твоим! О, как горят, ночь ясная, твои запястья, да, ослепи, да, опьяни… Я лучшего не знаю счастья! Ночь, ты развертываешь рай над темным миром и, вздыхая, на нас глядишь… О, голубая, о, величавая, сияй! <22 декабря 1921>

277. ОСЕННИЕ ЛИСТЬЯ ^{*}

Стою я на крыльце. Напротив обитает ценитель древностей; в окошке пастушок точеный выставлен. В лазури тучка тает, как розовый пушок. Гляди, фарфоровый, блестящий человечек: чернеют близ меня два голых деревца, и сколько золотых рассыпленных сердечек на ступенях крыльца. 8

ноября 1921; Кембридж

278. «Мне снится: карлик я. Меня скрывают травы…» ^{*}

Мне снится: карлик я. Меня скрывают травы; Так страшно: крот — медведь, оса — крылатый тигр. Вот жук, огромный жук, лоснящийся, лукавый; Вот лягушат семья; боюсь их сонных игр… Кто примет странника, кто сердце успокоит? Там, где вчера упал березовый листок, Там в келье молится мохнатый червячок; Я постучусь к нему: он добрый, он откроет… <1922>

279. «Мы вернемся, весна обещала…» ^{*}

Мы вернемся, весна обещала, о, мой тихий, тоскующий друг! Поцелуем мы землю сначала, а потом оглядимся вокруг. Позабудем о пляске и плаче бесновато уродливых дней… Мы вернемся. Всё будет иначе, где горячий был некогда луг. Мы дороги иные отыщем, мы построим иные дома… Зреет нива на кладбище нищем, где гроздилась зеленая тьма. Млеет зелень младенческой рощи, где горячий был некогда луг. Всё иначе, отраднее, проще, чем мы думали, милый мой друг! <Январь 1922>

280. «Уста земли великой и прекрасной…» ^{*}

Уста земли великой и прекрасной в уста целуют жизнь мою. Я брежу радугами страстно и млечный свет из лунной чаши пью. И я храним надеждой беззаветной: я верю — Бог позволит мне хоть луг один земли стоцветной запечатлеть на тленном полотне. <Январь 1922>

281. «Ночь бродит по полям и каждую былинку…» ^{*}

Ночь бродит по полям и каждую былинку обводит узкою жемчужною каймой, и точно в крупную, дрожащую росинку земля заключена, средь вечности немой. И светится трава, и клевер дышит сладко, и дымка зыблется над пухом полевым, и смерть мне кажется не грозною загадкой — а этим реющим туманом медовым. <Январь 1922>

282. «Шепчут мне странники ветры…» ^{*}

Шепчут мне странники ветры: брат, вспоминаешь ли ты? Утром, на севере светлом, выше и тоньше цветы. Дымчато влажное поле, воздух — как детство Христа… Это ль не лучшая доля? Это ли не красота? Стелется розовый шелест чистой зари по лесам… В небе ли солнце, в душе ли — ты и не ведаешь сам… <Январь 1922>