Стихотворения

Александр Константинович Шеллер родился 30 июля 1838 года в Петербурге.

Его отец — родом из эстонских мещан — служил в театральном оркестре; мать происходила из обедневшего аристократического рода и вынуждена была зарабатывать шитьем. Дом Шеллеров посещали артисты Александрийского театра — Н. О. Дюр, Я. Г. Брянский и другие. Часто бывал здесь и дядя Шеллера — профессор Педагогического института и либреттист А. И. Шеллер.

Еще в дошкольном возрасте Александр Шеллер научился говорить по-немецки и немного понимал по-французски. Окончив немецкую школу (Annen-Schule), Шеллер поступил вольнослушателем в Петербургский университет, принял участие в студенческих волнениях, и после того как осенью 1861 года университет был временно закрыт, должен был прекратить учение. Он определился домашним секретарем к гр. Апраксину и отправился с его семьей за границу.

По возвращении на родину Шеллер основал общедоступную школу для бедных детей, при которой существовал и субботний лекторий для взрослых. В конце 1863 года финансовые затруднения заставили сначала повысить плату за обучение, а потом и вовсе закрыть школу. Примерно в это же время знакомый Шеллера, некто Михайлов, без ведома автора отнес его стихи в некрасовский «Современник», где они и были опубликованы за подписью «А. Михайлов», которая с этих пор стала основным псевдонимом писателя. Одновременно со стихами «Современник» печатал два больших автобиографических романа Шеллера — «Гнилые болота» (1864) и «Жизнь Шупова» (1865).

В дальнейшем Шеллер вел иностранный отдел

в «Русском слове» и в «Деле», печатался в «Неделе» и участвовал в ее редактировании и, наконец, с 1877 года стал редактором «Живописного обозрения». Во всех этих, а также и в ряде других журналов он поместил множество произведений самых различных жанров: стихи, прозу, статьи научного и политического содержания (в том числе о положении рабочего класса в Европе). Дважды выходили прижизненные собрания его сочинений, [1] включавшие далеко не все им написанное.

Шеллер был бессемейным, сугубо кабинетным человеком. В его жизни не происходило крупных перемен и передвижений. Его беспрерывный журнальный труд продолжался три с половиной десятилетия и окончился там же, где и начался, — в Петербурге 21 ноября 1900 года. [2]

Каким бы чистым вдохновеньем Ты ни сверкнула, песнь моя, — Не ты мне будешь утешеньем И не тобой горжуся я. Тебя дешевою ценою Во дни свободы я купил, Но я горжусь перед толпою Запасом неубитых сил. Не довели их до паденья 10 Ни безотрадная нужда, Ни беспощадные гоненья, Ни годы скорбного труда. Я совладел с судьбою глупой, Холопски служит мне она (Так лижет гордых скал уступы На них бежавшая волна). Теперь, когда минули муки, Когда мне стала жизнь легка, Стихов непрошеные звуки 20 Невольно льются с языка; Но я не жду за них привета, Не оскорбляюся хулой И имя глупое поэта Не оставляю за собой. К чему я призван в день рожденья, Тем я останусь навсегда — Героем гордого терпенья И всемогущего труда. Я даже рад бы эти звуки 30 Проклятий, горечи и слез, Врагов не трогающей муки И не пугающих угроз, Постылых песен гнев безвредный И звучных рифм ненужный вздор Сменить опять на угол бедный, На пилы, молот и топор, Забыть, чем менторы и книги Сковали молодецкий ум, К навсегда разбить вериги 40 Тревожных, безысходных дум. Пускай бы вновь визжали пилы И молот весело гремел, И с каждым часом крепли силы, Ум отдыхал и здоровел; Чтоб блеском счастья нестерпимым Мое лицо горело вновь И пред врагом неумолимым Лилися песни про любовь; А он, иссушенный развратом, 5 °C своим изношенным лицом, Не смел бы рядом с меньшим братом Стоять под солнечным лучом, Как в годы жизни пережитой Боялся появляться я, Одеждой ветхою прикрытый, На ваших пиршествах, друзья.

1864

С горем да с нуждою Борешься до боли, Спать ложишься — молвишь: «Умереть бы, что ли?» А в ночи-то снятся Золотые грезы, Как роса при солнце, Высыхают слезы. Ранним утром встанешь, Вскинешь кудри бойко, Передернешь плечи — Усмехнешься только. Выходи, кто хочешь, Смеряемся силой, Делай что угодно — Не скажу: «Помилуй!» Не убьешь, не сгубишь Молодую силу, Не уложишь парня Заживо в могилу. Из тюрьмы он выйдет, Из могилы встанет Да про удаль песню Пред врагами грянет.

<1866>

Пусть ликует твой враг, Твои силы губя, Только б было светло На душе у тебя. Только б в дом твой друзья — Люди честные шли И на смену отцу В нем младенцы росли. Только б мог ты врагу Смело в очи глядеть, Перед смертью своей Не дрожать, не бледнеть. Только б знал, что пойдет Враг за гробом твоим, Между честных людей Робким страхом томим, Что позорным столбом Станет памятник твой Для того, кто тебя Так измучил враждой.

<1866>

Не боюсь я судьбы, Не боюсь я врагов. Сила есть для борьбы, Руки

есть для трудов. Кто из нас победит — Эта речь впереди, А покуда кипит Жажда жизни в груди. В голове удалой Много сладостных дум, Бури, визги и вой Заглушает их шум. Пусть на небе гроза — И во тьме для меня Моей милой глаза Блещут ярче огня. И чем дольше и злей Будет гром грохотать, Тем отважнее с ней Будем мы пировать.

<1866>

В сонном воздухе сверкает Первый чистенький снежок, И румянит людям щеки Легкий зимний холодок. Солнце на небо восходит… Встаньте, дети! Полно спать! Школа близко — по морозцу Можно славно пробежать. Платье теплое надето, 10 И порядочный запас Булок с маслом и вареньем Спрятан в сумочках у вас. Чудный день! Замерзли лужи, И по гладкому их льду Без коньков вы проскользнете, Разбежавшись на ходу. Вот и школа: эти доски, И скамейки, и столы — Всё вам близко, всё знакомо, 20 Даже самые углы. Встретит в комнате уютной Вас толпа друзей-ребят, — В ней теперь и смех и говор Несмолкаемо звенят. Но всего дороже, дети, Провозвестница добра, Гувернантка молодая, Ваша старшая сестра. Погодите, чрез минутку 30 Шумно броситесь вы к ней, Чтоб словить ее улыбку, Звуки ласковых речей. С легким сердцем, с бодрым духом Вы усядетесь потом За обычную работу, И утихнет всё кругом. Всё утихнет — так в обедню Тих бывает божий храм, — Но слышней в затишье этом 40 Будет сладкий голос вам, Голос честный, говорящий Вам о правде, о труде, О любви к несчастным ближним, Погибающим в нужде; Говорящий, как далеко Избы наших деревень Все заносятся снегами В безотрадный зимний день; Как там, часто голодая, 50 В жалком рубище своем, Задыхаются от дыма Дети вместе со скотом; Как от них до школ далеких И дороги даже нет И в умы их просвещенья Не прольется кроткий свет; Как невежество доводит Этих темных бедняков До тяжелых преступлений, 60 До острогов и оков; Как при помощи познанья Может каждый из людей Сделать жизнь кормильцев наших И отрадней и светлей, — Говорит она в волненьи, Слезы катятся с лица, — А у вас горят глазенки, Бьются чуткие сердца. Вы работаете дружно 70 И, бог даст, дождетесь дней: Вы спасете меньших братьев От пороков и цепей…

<1873>

С честной любовью покойно живи, Как бы ни гнал, ни давил тебя свет, Всепокоряющей силе любви В нем ничего недоступного нет. Много есть силы у нежных речей; Первый раз в жизни услышав «люблю!», Самый отъявленный, грубый злодей Голову склонит в раздумье свою. Всё пережитое вспомнит он вдруг, Всё, что сгубила в нем жизни гроза, — И твою руку сожмет он как друг, С впалых очей его канет слеза. Может быть, этот порыв и пройдет, Дикие страсти возьмут перевес — Но не однажды в нем мысль промелькнет, Что на мгновенье он сердцем воскрес. Верь, если б более было любви, Если бы мы не таилися с ней — Реже бы желчь закипала в крови, Меньше бы было жестоких людей. Собери свои свежие силы, Не проси никого ни о чем, Бейся с жизнью до самой могилы Или гибни безмолвным рабом. Умирай в своем порванном платье, Умирай в своем смрадном угле, Умирай, посылая проклятья Изолгавшейся нашей земле. Только знай: с неподкупной любовью Не придут на спасенье к тебе, Если ты своим потом и кровью Сам не купишь победы в борьбе. Где одне бесконечные битвы Из-за хлеба дневного идут, Там за звоном оружья молитвы, Надорвав твое сердце, замрут. Только враг, насмеявшись над ними, Нападет на тебя с торжеством, Потому что мольбами своими Ты сказал о бессильи своем.