Стихотворения

Браунинг Роберт

Дамы были вот такие: круглы щеки, красен рот, Личико ее на шее колокольчиком цветет Над великолепной грудью, что склонить чело зовет? Так любезно было, право: оборвать им речь не жаль, Он поигрывает шпагой, а она теребит шаль, Вы ж играете токкаты, и торжествен ваш рояль! Эти жалобные терцы слышали они от вас? Говорили эти паузы, разрешенья: "Смерти час!"? Септимы жалели: "Или жизнь еще цветет для нас?" "Счастлив

был ты?" – "Да". – "Еще ты счастлив?" – "Да. Ты разве нет?" "Поцелуй!" – "А на мильонном оборвать – был мой совет?" Настоянье доминанты требует себе ответ! И октава отвечает. Хвалят вас, благодарят: "Вот Галуппи! Вот так звуки! Может он на всякий лад! Если мастер заиграет, я всегда замолкнуть рад!" А потом вас покидали для веселий. А в свой день – Доблесть, что гроша не стоит, жизнь, что кончилась как тень, – Смерть туда их уводила, где бессолнечная сень. Но когда сажусь подумать, как на верный путь ступил, Торжествую над природой, что секрет ее открыл, Холод ваших нот приходит – и лишаюсь всяких сил. Да, вы как сверчок загробный там, где дом сгорел дотла. "Прах и пепел! Все Венеция расточила, чем жила. Правда, что душа бессмертна… если здесь душа была. Ваша, например; вы физик, изучили путь планет, Вы любитель-математик; душу манит знанья свет. Мотыльки боятся смерти, вы же не умрете, – нет! А Венеция лишь цветеньем оказалась хороша. Жатва вся ее – земная: смехом радости дыша, Кончили они лобзанье, – уцелела ли душа? Прах и пепел!" – вы твердите, и неотвратим удар. Дамы милые, что с ними, и куда исчез пожар Их кудрей над пышной грудью? Зябну, чувствую, что стар.

1855

Перевод Т. Левита

Моя звезда

Есть, я узнал, Звезда одна; Как острый кристалл Сверкает она. То брызнет огнем, То блеснет синевой, Чтобы люди кругом Изумились такой Звезде, горящей огнем, синевой. То как птица замрет, то свернется цветком; Пусть другие довольны, Сатурном любуясь. Пусть чужая звезда – это мир – что мне в том? Душу мне подарила моя – и люблю я.

Перевод В.Давиденковой

Серенада на вилле

Мой ты слышала привет В ночь безлунную вчера; Не было тогда планет Средь небесного шатра; Тусклы были жизнь и свет. Светлячок не проблестел, Огоньки его мертвы, И сверчок как онемел, Нет и выкликов совы, – Песнь звучит; то я запел. И

земля, глотая крик, Корчится во сне от мук; В небесах, мелькнув на миг, Молния! – и дождик вдруг, Точно кровь, сквозь свод проник. Я словами в этот час Все, что мог, тебе открыл! Песня силой поднялась; Песня выбилась из сил – Лютня кончила рассказ. Так всю ночь; стал сер восход, Побелел болиголов. Скоро новый день придет; От его тугих часов Скрылся я, он не найдет. Что ж тебе мои слова, Песнь моя, могли шепнуть? Это ль: "Если жизнь едва Держится еще за путь, Тот, где падал свет сперва, – На пути том друг мне есть, Что от бед меня хранит. Рад он ночь за день почесть, Терпеливо сторожит, Ставит это в долг и честь". Только б не (боязнь гнетет): "Значит, может хуже стать! Жизнь двойная наша гнет, Но чем эту песнь слыхать, Лучше Бог пусть проклянет! Если мрак ночной настал, Ни луны и ни планет, Даже луг не проблистал, И лишь, молнии вослед, Ливень шлет последний шквал, Если мрет светляк в кусте, И в удушливую ночь Сад умолкнет в темноте, – Может эта песнь помочь, Давши образ пустоте? Или муки сила в том, Что сама целить сулит? Смерть, – так и она с трудом? Юность кончится – стоит Образ твой перед концом". И на вилле ни огня, Окон зол и заперт взор! Сад траву укрыл, где я Стал, – как скрежетал забор Пастью, выпустив меня!

Перевод Т. Левита

Memorabilia

Так, значит, с Шелли вы встретились раз? И к вам подошел, быть может, он? И разговор возник у вас? Как странно все, как сон! И до – вы прожили много дней, И после – жизнь идет, ровна. И мысль, что дрожь пробуждает во мне, Для вас она смешна. Я шел пустырем. Я смутно знал, Что смысл и значение есть и в нем, Но участок земли один сверкал Среди пустоты кругом. И с вереска там рука подняла, И бережно я на груди сокрыл, Одно лишь перо – перо орла. Что было потом, я забыл.