Стихотворения

Кобылинский Лев Львович

Беатриче умерла

В цветнике дрожанье роз, меркнут звезды, тает мгла, ветер плачущий принес: «Беатриче умерла!..» Плачет Город, сердца стон заглушат колокола, снился сердцу черный сон: «Беатриче умерла!..» Я к окну — в окне мелькнул белый голубь, как стрела, внятен сердцу смутный гул: «Беатриче умерла!..» Я в окно взглянул, молясь, в небе тучка проплыла, песнь победы там неслась: «Беатриче умерла!»

Свидание

В час, как Биче опочила. я над ней ослеп от слез, но улыбкой озарила сумрак вечный Роза роз. «Встань, исполнись ожиданья! Верный, за любовь твою днесь торжественно свиданье обещаю вам в Раю!» Lacrimosa! Плачут свечи, ввысь зовут колокола, жду я, мертвый, дивной встречи, и душа моя светла. Вот и Страж, пылают перья, ярче Солнца строгий лик, но у райского преддверья я помедлил только миг. И пред Нею, вечно-жданной, пал, колена преклоня. Но Она с улыбкой странной посмотрела на меня и сказала с грустью тайной: «Я тебя не узнаю, гость прекрасный, друг случайный, мы лишь странники в Раю!»

Сон («Я дремал, свеча чадила…»)

Я

дремал, свеча чадила, над поникшей головой чья-то тень, грозя, ходила, словно хмурый часовой. Но лишь трижды, засыпая, имя Милой произнес, белый Ангел, Ангел рая сердце в небо перенес. Свет торжественный и яркий, сердце дышит белизной, и готические арки проплывают надо мной. И, величие величий, на узорчатом окне преклоняет Беатриче взоры нежные ко мне!

Беатриче

Как свора псов, греховные деянья рычат, струя голодную слюну, но светлые покровы одеянья мне в душу излучают белизну; их лобызая, я рыдаю глухо, простертый ниц. взираю в вышину. Взор полувидит, полуслышит ухо, вкруг сон теней и тени полусна… Где власть Отца? Где утешенье Духа? Где Сына крест?.. Вкруг тьма и тишина!.. Лишь Ты сошла без плача и без зова и Ты неопорочена Одна! Постигнув все и все простив без слова, ты бдишь над трупом, преклоненным ниц, мне в грудь вдохнуть дыхание готова движеньем легким девственных ресниц. Ты — верный страж, наставница благая, Ты вождь крылатых, райских верениц, путеводительница дорогая, разгадчица моих заветных снов, там — вечно та же, здесь — всегда другая, прибежище, порука и покров! Мой падший дух, свершая дань обета, как ржавый меч, вдруг вырви из оков, восхить, как факел, в мир, где нет запрета, где пламенеют и сжигают сны, до площадей торжественного света иль до безгласных пажитей луны! Я знаю все: здесь так же безнадежно, здесь даже слезы наши сочтены, здесь плачет свет, а тьма всегда безбрежна, под каждою плитой гнездясь, змея свистит беспечно и следит прилежно, все гибнет здесь, и гибну, гибну я; нас давит Враг железною перчаткой, поднять забрало каждый миг грозя, и каждый лик очерчен здесь загадкой. Мы день и ночь вращаем жернова, но, как волы, не вкусим пищи сладкой. Я знаю, здесь земля давно мертва, а вечны здесь блужданья без предела. бесплодно-сиротливые слова, соль слез и зной в крови, и холод тела. Но Ты неопорочена одна, и Ты одна без зова низлетела, улыбчива и без конца грустна, задумчива и, как дитя, безгневна, во всем и непостижна, и ясна, и каждым мановением напевна. Где звуки, чтоб Тебя именовать?.. Ты — пальма осужденных, Ты — царевна, моя сестра, дитя мое и мать!.. Ты создана блаженной и прекрасной, чтоб вечный свет крылами обнимать. Всегда незрима и всегда безгласна, цветок, где луч росы не смел стряхнуть, Ты снизошла, дыша печалью ясной… Безгрешна эта девственная грудь, и непорочны худенькие плечи, как грудка ласточки, как млечный путь. Ты внемлешь и не внемлешь скудной речи, Ты, не нарушив кроткий мир чела, безгласно руки, бледные, как свечи, вдруг надо мной, поникшим, подняла, и возле, словно белых агнцев стадо, мои толпятся добрые дела. Вот белизны чистейшая услада все облекла в серебряный покров, и сердце чуть трепещет, как лампада; легко струится покрывало снов, Твоих огней влекомо колыханьем, и млечный серп в венце из облаков. К Твоим стопам приникнул с обожаньем. Ты дышишь все нежнее и грустней неиссякаемым благоуханьем. И все благоухает, скорбь огней, печаль к Тебе склоняющихся сводов, восторг к Тебе бегущих ступеней и тихий ужас дальних переходов… Вот, трепетом переполняя грудь, как славословья звездных хороводов, благоволила Дама разомкнуть свои уста, исполнена покоя: «Я — совершенство и единый путь!.. Предайся мне, приложится другое, как духу, что парит в свободном сне, тебе подвластно станет все земное,— ты станешь улыбаться на огне!.. Мои благоухающие слезы не иссякают вечно, и на мне благоволенья Mater Doloros'bi. Люби, и станет пламя вкруг цвести под знаменьем Креста и Белой Розы. Но все другие гибельны пути!.. Покинув Рай, к тебе я низлетела, чтоб ты дерзал за мною возойти, бесстрашно свергнув грубый саван тела! Да будет кровь до капли пролита, и дух сожжен любовью без предела!..» Замолкнула… Но даль и высота поколебались от небесных кличей, и я не смел пошевелить уста, но сердце мне сказало: «Беатриче!»

На «Vita Nuova» Данте

Из О. Уайльда

Стоял над морем я, безмолвный и унылый, а ветер плачущий крепчал, и там в тени струились красные, вечерние огни. и море пеною мои уста омыло. Пугливо льнул к волне взмах чайки длиннокрылой. «Увы! — воскликнул я. — Мои печальны дни, о если б тощий плод взрастили мне они, и поле скудное зерно озолотило!» Повсюду дырами зияли невода, но их в последний раз я в бездны бросил смело и ждал последнего ответа и плода, и вот зажегся луч, я вижу, онемелый, восход серебряный и отблеск нимбов белый, и муки прежние угасли без следа.

В духе Петрарки

Из Ж.М. Эредиа

На темной паперти, прекрасна и чиста, рукою щедрою, стыдливой, благородной ты сыплешь золото небес толпе народной и ослепляешь всех. как яркая Мечта. Тебя смущенные приветствуют уста, но ты разгневана, скрываешь лик холодный, отдернут в гневе прочь край мантии свободной, очей потупленных померкла красота. Но бог, чья власть во всех сердцах повелевала, в тебе сочувствия источник пробудил, и ты замедлила оправить покрывало; казалось, нежный взор меня благодарил, и дрогнул шелк ресниц роскошный и тенистый, как будто сень листвы прорезал серп лучистый.

Псалом радостный

Тому, кто не простил Творца, навек потоки слез! Но радость, радость без конца. к кому пришел Христос! И смерть тому, кто терн венца не взлюбит больше роз! Но радость, радость без конца, к кому пришел Христос! Блажен, кто слышал звон кольца и сердце в дар принес! Но радость, радость без конца, к кому пришел Христос! Блажен, кому в дому Отца быть гостем довелось! Но радость, радость без конца, к кому пришел Христос!

Sancti

«Crux est porta Paradisi,

In qua sancti sunt confisi,

Qui vicerunt omnia!»

S. Bonaventura.

Святой Суза

Страшней и крепче не было союза меж Господом и смертным никогда!.. Вся жизнь твоя, многострадальный Суза, ряд подвигов, мучений и стыда!.. Ты в каждом брате прозревал Иуду, в плодах земных — яд райского плода, отверженник, от колыбели всюду ты осязал дыханье Сатаны, едва

спасенью верить смел, как чуду. Ты вопросил, — и тайны Ада сны разоблачили пред тобой до срока: весь ужас неискупленной вины, средь грешных сонмов, мучимых жестоко, в стране Суда. где милосердья нет, твой бледный лик твое ж узрело око, и, пробудясь, ты страшный дал обет, и стала жизнь твоя лишь жаждой муки, и эти муки длились сорок лет. Где б ни был ты, повсюду, в каждом звуке ты слышал стук вбиваемых гвоздей, распятые ты всюду видел руки; ты жил один. страша собой людей, как червь, иглой пронзенный, извиваясь, и воплями смущая сон полей. Но жаждал ты, слезами обливаясь, лишь одного — продлить расплаты срок, Отца-заимодавца ужасаясь, и здесь отбыть положенный урок. Итак, в гробу одной ногою стоя, ты умирал и умереть не мог. И было в этом знаменье благое! Омыть в крови, как в огненной росе, как мытарь, славословье лишь простое ты смел шептать, простерт на колесе; ты предал чину страшных покаяний все деланья и помышленья все. Ты меру превозмог земных страданий, безумец, ты призвал на помощь ад и преступил раскаяния грани. Так день за днем от головы до пят от язв гвоздиных яростно язвимый, зажжен багровым заревом стигмат, от смерти силой вышнею хранимый, ты жаждал новых мук. и скорбный лик, рыдая, отвратили серафимы. Но ты, гася, как пламя, каждый крик, питал под шерстяною власяницей, как змей железных, звения вериг; томим видений черной вереницей, ища для язв повсюду новых мест, страшась, чтоб сон не тяготил ресницы, на раменах носил тяжелый крест, утыканный дубовыми шипами, молясь, да каждый плоть язвит и ест! Ты шествовал запретными тропами, бдел по ночам, по пояс обнажен, осыпав язвы жадными клопами, тысячекратно каждый час сожжен; но те часы тебе казались кратки, и вот, чтоб был Лукавый посрамлен, ты сшил из кожи черные перчатки и в них вонзил сто пятьдесят гвоздей, и были сердцу их лобзанья сладки. О, только раз на миг души твоей коснулся луч и слезы умиленья исторгнул из твоих слепых очей, ты мирным сном забылся на мгновенье, но снова тьма покрыла все кругом, и вновь помчались адские виденья. Но ты не пал, очнувшись пред Врагом, до гроба дверь замкнул у темной кельи и каждый луч с тех пор считал грехом, страшась, как ада, райского веселья. Ты голодал, спал на гнилой двери, как зверь, в жару кровавого похмелья: рыдая от зари и до зари, ни на мгновенье не касаясь тела, сказав надежде навсегда «Умри!», раскаянью не зная лишь предела… И вот в виденье огненном Господь предстал твоей душе оцепенелой, вещая грозно: «Раб, казнящий плоть, восстань из мрака ныне к жизни новой, Наш гнев ты смел страданьем побороть; восстань, гордец упрямый и суровый, Я сам тебе отверзну райский сад, но ведай днесь, когда б не Наше слово, раскаянье твое пожрал бы Ад!» Так, вняв Отцу, скончался бедный Суза, и плоть его нетленна, говорят… Когда ж и мы расторгнем наши узы, и нас вернет безумье небесам восстановить попранные союзы?.. Святой страдалец! Ты — прообраз нам, отверженным, безумным, окаянным! Дай мне прильнуть к твоим святым огням, к твоим рубцам и язвам покаянным!.. Зажечь стигматы от твоих стигмат! Да буду век безумным, сирым, странным! Да вниду в Рай, благословляя Ад!..

Святой Луиджи

(Св. Людовиг Гонзагский)

Я был, как дева, робок и стыдлив, меня бежал лукавый Искуситель, бесплодно злую мудрость расточив. Но не Тебе, Христос и мои Спаситель, я в жертву сердце бедное принес, уйдя из детской в строгую обитель. Святая Дева дев и Роза роз, я отдал все Тебе Одной, Мария, без размышлений, колебаний, слез! Я был еще дитя, когда впервые с улыбкой благосклонной надо мной склонила Ты свои черты святые, и, молодость отдав Тебе Одной, я принял целомудрия обеты с благоговейно-строгой тишиной! Вот детские, как сон, мелькнули леты, и вот зарделись юности цветы, но я хранил высокие запреты, средь золота придворной суеты и посреди тончайших обольщений. Как мать, мне грустно улыбалась Ты, живую благодать благоволений мне в душу источая каждый миг… Так в юности не знал я искушений. моим щитом был Девы светлый лик. Как мать, Ты наставленья мне шептала, я, как дитя. к твоей груди приник, и ревность с каждым часом возрастала… Толпою дам придворных окружен, ни разу я, как строгого забрала, ресниц не поднял на прелестных жен, страшась прочесть в их взорах знаки Ада, к Тебе святою ревностью сожжен. Так с ранних лет священная ограда замкнула сердце, чуждое тревог, и взоры упокоила лампада. Я был во всем покорен, тих и строг, я плоть, бичуя, изнурял сурово, страшась вкусить плода, сорвать цветок благоухающий иль молвить слово. Я все забыл, друзей, отца и мать, их взгляды встретить было б взглядам ново, их имена не смел бы я назвать; так каждый миг незримым внемля хорам, я брел один, не смея глаз поднять, по сумрачным и строгим коридорам. и годы расточались, словно дым, но Ты повсюду с нежно-строгим взором, окружена сияньем золотым!.. Мать приняла сыновние моленья, и в небо отошел я молодым. Я шлю с небес свои благословенья вам, девушки моей родной земли, в Раю мне внятней ваши песнопенья, мне ваши слезы здесь видней, вдали! О верьте: взор святого прочитает всю груду писем, брошенных в пыли; когда собор поет и зацветает, и в каждом сердце снова дышит май; мой взор простая надпись умиляет: «Заступнику, святому Луиджи, в Рай!»

Видение Сердца Иисусова Блаженной Маргарите Алаквийской

Ослеплена сияньем нестерпимым, я прошептала робкие слова, пред Женихом единственно любимым, от ужаса и счастья нежива: «Господь, умерь твоих лучей потоки, не сжегшие моих очей едва!.. Как лезвие меча, они жестоки, иль дай невесте ангельскую плоть!..» Но замерли безумные упреки, иные очи мне отверз Господь, свевая с вежд моих туман печальный, Он дал мне ужас света побороть. Диск солнечный мерцал свечой венчальной; все пламенным венцом окружено, сияло Сердце, как сосуд хрустальный, прозрачней, чем священное вино; кровавая на нем зияла рана, увито было тернием оно, но, как светило блещет из тумана над Ним, приосенив святую кровь. Креста пылала вечная Hosanna. И стал мне внятен глас: «Не прекословь!.. Прими свои последние стигматы, да будет миру явлена любовь невестою с Распятым сораспятой, стань ученицей Сердца Моего, и станешь вновь рожденной и Веаt'ой!.. Святой любви свершится торжество: погаснет Солнце, мы пребудем вместе… Лия лучи блаженства своего, Святой Жених грядет к своей невесте!..» Упала я пред Ним без сил вздохнуть и, плача, улыбалась доброй вести, и вдруг лучи мою рассекли грудь, и сердцу моему так сладко было к сосуду Сердца Божьего прильнуть, и нас одно сиянье окружило.