Стихотворения

Ершов Петр Павлович

15

Ходит бедная царица По своей опочивальне, Руки белые ломает, Взором сумрачным блуждает И свою тоску-кручину Так высказывает вслух: «Знать, то богу так угодно, Чтоб великое владенье Повелителя Кучума Уничтожилось! За что же Нам беда пришла такая? Чем прогневали судьбу? Я вчера была царицей, А сегодня, может, буду Русских пленницей, рабою! И дитя мое… О боже! И дитя… О, нет! не можно! Нет, рабой не буду я! Наш Сузгун довольно крепок; Нелегко его взять русским; Много воинов отважных Стерегут его и кроют. Может быть, и, как знать, вскоре Возвратится царь Кучум… Но сдержать ли малой горсти Упадающее царство, Коль разбито наше войско, Коль Махмета нет уж боле? Мне ли, женщине, мне ль можно Честь и царство поддержать? Если б был еще воитель, Равный брату в ратном деле, Все была б еще надежда; А теперь сгублю я только Всех защитников Сузгуна, И сама — опять в плену! Что мне делать в этом горе? Где искать себе спасенья?» Так царица говорила, Заливаяся

слезами. Тут позвать она велела Старшину к себе в покой. «Долго ль можем мы держаться?» Старшину она спросила. «Долго ль? — этого не знаю, Но пока я жив, царица, Но пока еще хоть двое Нас останется в Сузгуне, — Русским крепости не взять!» Тяжко, тяжко ты вздохнула, О, Сузге, моя царица! Эта верность! эти чувства! И его ли ты погубишь?.. О, когда б Кучум поболе Мог иметь таких людей!

16

«Будь здоров, наш воевода! Милосердием господним И казачьей нашей силой Мы побили вновь неверных На реке на той, Вагае, Где течет она в Тобол. Пишешь ты, что в том Сузгуне Махмет-Кул сидит в ограде. Диво, если это правда — А затем что при Вагае Взяли мы Махмета-Кула И старшин его в полон, И меж прочими вестями Мы узнали, что в Сузгуне Правит храбрая царица, А при ней людей немного И один лишь старшина. Это молвим не в обиду, — Крепость, знаем мы, не поле, И царица, как слыхали, Есть сестра Махмета-Кула. Так не диво, что неможно Вашей храбрости казачьей Взять Сузгун тот на мечи. Да еще одно известье: Ты, Гроза, теперь нам нужен; День простой еще на месте, А потом в Искер сбирайся. Пусть царица правит местом, Мы не с нею брань ведем». «Прах возьми! — Гроза воскликнул, Прочитав приказ из войска. — Нас на смех теперь подымут: В три недели не умели Нашей храбростью казачьей С бабой справиться путем!»

17

Вдруг к нему в палату входит Старшина седой татарский И, не кланяясь и шапки Не снимая, атаману Говорит такую речь: «Слушай речь моей царицы! Наша храбрая царица Сдать Сузгун тебе готова, Только если ты исполнишь Три условия ее: Дать нам всем, татарам, волю — Это первое условье. Дать нам судно переехать — То условие второе. А последнее условье — Нам обиды не чинить». «Поздно ты пришел с прошеньем! — Старшине Гроза промолвил, Радость в сердце сокрывая. — Через день придет к Сузгуну С силой многою-большою Сам начальник наш, Ермак. Он без всяких без условий Ваш Сузгун возьмет с царицей…» — «Так условья отвергаешь?» — Старшина спросил нахмурясь. «Нет! — Гроза ему обратно. — Я согласен их принять. Но и вы согласны будьте На одно мое условье: Пусть все едут безопасно, Дам вам волю, дам вам судно, Но пускай царица ваша Нам отдаст себя в полон». — «Ты не жди того, неверный! — Старшина воскликнул гневно. — Прежде все вконец погибнем, Чем мы выдадим царицу!» — «Это будь по воле вашей, — Говорит ему Гроза. — Но еще скажу я слово: Коль царица согласится Нам отдаться, пусть опустят Полумесяц на бойнице. До зари, никак не больше, Думу думать вам даю. Но уж если и с зарею Не опустят знак с бойницы, Не войду тогда я с вами Ни в какое примиренье!..» — «Пусть нас бог теперь рассудит!» Мрачно молвил старшина.

18

Атаман Гроза не сводит Глаз с высокого Сузгуна: И надежда, и сомненье Душу воина колеблют. Солнце клонится на запад. Вечер… Смотрит… Спущен знак! «О, владычица святая! О, святой христов угодник! Знать, казаки вам угодны, Что желание их сердца Вы исполнили так скоро!» — Молвит весело Гроза. Той порой Сузге, царица, Всех рабынь к себе сзывает И, скрывая грусть весельем, Говорит им речь такую, Глядя весело на них: «Вы, прислужницы-девицы, Отпирайте кладовые, Выносите все наряды, Все каменья дорогие И царицу наряжайте: Завтра праздник у меня!» И рабыни отпирают Кладовые; вынимают Камни, платья дорогие И царицу наряжают, Косу пышную плетут. Слезы катятся ручьями У прислужниц; но ни слова Те девицы не промолвят. Им известно, что царица Для свободы их сдается В плен начальнику чужому. Жаль им доброй госпожи. Вот окончены наряды, И прекрасная царица Всех прислужниц равной долей Своеручно наделяет; Раздает им всем богатства И целует порознь их. Тут зовет к себе в светлицу Старшину того седого. Благодарствует за службу, И велит отдать отряду Всю казну свою большую, И от имени царицы Благодарствовать велит.

19

Ночь покрыла мраком поле, Землю тьмою обложила. Спят казаки, спят татары. Лишь не спит в своей светлице Несчастливица-царица, Одинокая Сузге. Перед ней горит светильник И, бросая свет дрожащий, Освещает ту палату, И роскошное убранство, И блестящую одежду, И печальную Сузге. О, Сузге, краса-царица! Тяжела тебе ночь эта! Ты сидишь на мягком ложе, Опустив на грудь головку И сложив печально руки На трепещущей груди. Ты одета, как невеста, В драгоценные одежды, Но глаза твои не блещут Предрассветною звездою, Но уста твои не пышат Цветом розы и любви. Дума черная, как полночь, Обвила твой ум, царица, И тоска, как червь могильный, Точит сердце молодое. Велика твоя невзгода! Тяжела твоя судьба! Но прими к себе надежду: Не рабою, но царицей Почестят тебя в Москве. О,

когда б прошла скорее Эта ночь твоей печали! Неподвижна и безмолвна Все сидит Сузге-царица. Нет речей для утешенья! Нету мысли для надежды! Будто смерти вещий голос Тихо носится над ней. Вот блеснул в ее светлице Светлый луч зари восточной. «О, мой бог! меня помилуй!» — Тяжко вскрикнула царица И упала на подушки, Задыхаяся от слез.

20

Встало солнце. Пробудились И казаки, и татары. Ясный день для всех восходит, Льет на всех равно сиянье; Но не все равно встречают Солнца красного восход! Вот Гроза к стенам подходит С удалой своей дружиной; Вот татары отворяют Неприступные бойницы, И вослед за старшиною Безоружные идут. Мрачно сходят вниз татары, Озираяся на стены И на крепкие бойницы; Плачут царские девицы, Обращая взор печальный На оставленный Сузгун. А с бойницы той порою, Скрыв лицо свое покровом, Одинокая царица Грустно смотрит отступленье. Грудь волнуется тоскою; Но слезы уж нет в глазах. «Слушай, храбрый воевода! — Старшина седой промолвил, Поравнявшися с Грозою. — Если честь тебе известна, Ты с царицею поступишь, Как приличие велит». — «Будь спокоен, храбрый воин!» — Старшине в ответ промолвил Атаман Гроза казачий. Вот изгнанники проходят Чрез широкую равнину, Вот они реки достигли, Вот взошли они на судно, Поклонилися Сузгуну И исчезли вдалеке. «Путь счастливый вам», — сказала Грустная Сузге-царица, Обвела вокруг глазами И, вздохнувши тяжко, тяжко, С неприступной той бойницы Тихо вниз она сошла.

21

Входят весело казаки В крепость грозного Сузгуна; Впереди их воевода, Атаман Гроза, и молча Он прилежно озирает Покорившийся Сузгун. Вот идет он в терем царский Словом ласковым приветить Несчастливую царицу, Но в палатах царских пусто. Он обходит все строенье, Но царицы нет нигде… «Где ж она?» — Гроза подумал, И большое подозренье В грудь казачую запало. Злой укор в устах теснится… Вдруг увидел он царицу И укор свой удержал. Под навесом пихт душистых, Прислоняся головою К корню дерева, сидела Одинокая царица. Вьется ветром покрывало, Руки сложены на грудь. Атаман к Сузге подходит, Перед ней снимает шапку, Низко кланяется, молвит: «Будь спокойна ты, царица! Мы казаки, а не звери, Бог нам дал теперь победу, Так грешно бы нам и стыдно, Благость бога презирая, Обижать тебя, царица! Ты о плене позабудешь, — Слово честное даю». Но напрасно воевода Ждет ответа от царицы. Изумлен ее молчаньем, Подошел он тихо к ней, Тихо поднял покрывало И поспешно отступил. Матерь божия! Не сон ли Видит он? В лице нет жизни; Щеки бледностью покрыты, Льется кровь из-под одежды, И в глазах полузакрытых Померкает божий свет. «Что ты сделала, царица?» — Вскрикнул громко воевода, Кровь рукою зажимая. Вдруг царица задрожала, На Грозу она взглянула… Это не был взор отмщенья, Это был — последний взор!

22

Под наклоном пихт душистых Собралися все казаки. И стоят они без шапок; Два урядника отряда Насыпают холм могильный. Тишина лежит кругом! Вот обряд печальный кончен. Поклонись сырой могиле, Говорит Гроза казакам: «Гой, товарищи казаки! Здесь нам нет уж больше дела, Снаряжайтесь на Искер!» Ночь спустилася на землю, Ветер воет по дубраве, Гонит тучи дождевые, А Иртыш о круть утеса Плещет звонкою волной. Распустив свои ветрила, Едут добрые казаки. Льется песня их живая — Что про матушку про Волгу, Что про Дон их, Дон родимый, Что про славу казака. А вдали, клубясь волнами, Блещет пламя над Сузгуном — На стенах его высоких, На крутых его бойницах… Рдеет небо полуночи! Блещут волны Иртыша.

1837

ПЕСНЯ КАЗАКА

Даша милая, прости: Нам велят в поход идти. Позабыли турки раны, Зашумели бусурманы. Надо дерзких приунять, В чистом поле погулять. Изготовлен конь мой ратный, Закален мой меч булатный, И заточено мое Неизменное копье. С быстротою хищной птицы Полечу я до границы; Черным усом поведу Бусурманам на беду; Свистну посвистом казацким Пред отрядом цареградским И неверного пашу На аркане задушу. «Знай, турецкий забияка, Черноморского казака! И не суйся в спор потом С нашим батюшкой царем». И, потешившись с врагами, С заслужёнными крестами Ворочуся я домой Вечно, Даша, жить с тобой!

Начало 1830-х годов

СМЕРТЬ ЕРМАКА

Сонет [31]

Тяжелые тучи сибирское небо одели; Порывистый ветер меж сосен угрюмых шумел; Венчанные пеной, иртышские воды кипели; Дождь лился рекою, и гром полуночный гремел. Спокойно казаки на бреге высоком сидели, И шум непогоды дремоту на очи навел. Бестрепетный вождь их под сенью ветвистый ели, Опершись на саблю, на смелых казаков смотрел. И злая кручина на сердце героя лежала, Главу тяготила, горячую кровь волновала. И ужас невольный дух бодрый вождя оковал. Вдруг дикие крики… Казацкая кровь заструилась… Булат Ермака засверкал — толпа расступилась — И кто-то с утеса в кипевшие волны упал.

31

Смерть Ермака (с. 81). Впервые — Ершов П. П. Конек-горбунок. Стихотворения. Л., 1976.

Ермак Тимофеевич (?-1585) — казачий атаман. Походом под его предводительством (ок. 1581) началось освоение Сибири Русским государством. В результате этого похода Сибирское ханство Кучума распалось. Во время сражения с отрядом Кучума Ермак утонул в реке Вагай, притоке Иртыша.