Стилист
Шрифт:
– Многостаночник, значит, – усмехнулся Миша. – План перевыполняешь? Или придуриваешься?
– А вы попробуйте, – нахально предложил Икона. – На мою работу рекламаций не поступало.
– Ну, раз не поступало, тогда узнай мне, будь добр, через кого Газель нашла свою последнюю работу. Сделаешь?
– Постараюсь, – деловито кивнул Икона.
На другой день он сообщил, что Муся-Газель взялась за работу с подачи своего старого знакомого и подельника Гусько. Зная нравы, царящие в воровской среде, Миша не стал даже и пытаться вербовать Гусько. Одно дело – молодой шустрый Икона, криминальное становление которого пришлось на времена беспредела, когда рухнули традиции, позабылись обычаи и нравы, и совсем другое дело – Гусько, сорокашестилетний матерый вор, имеющий за плечами пять ходок, выросший в тот период, когда традиции еще соблюдались и нравы были крепки. Такого, как Гусько, хрен завербуешь. Но зато на чисто человеческое понимание с его стороны рассчитывать вполне можно было. Особенно если
Прогибаться Доценко умел. Он не стал ломиться в квартиру, где жил у своей любовницы рецидивист Гусько, а вежливо подошел к нему в скверике, куда вор вышел вполне мирно погулять с собакой – изящным игривым фокстерьером. Представился по всей форме, даже удостоверение показал. И начал чуть не плакать, чем поверг опытного домушника в полное изумление. Миша голосом, полным трагизма и с трудом сдерживаемого волнения, рассказывал Гусько, как тяжело стало работать в милиции, как уходят из органов самые лучшие и опытные, как зашиваются и ничего не успевают те немногие, кто остается на практической работе. Какие гады теперь стали прокуроры и судьи, потому что сыщики из кожи вон лезут, чтобы преступников найти, а прокуроры и судьи их отпускают под залог или вообще арестовывать не дают. Все они взяточники и сволочи, и никому теперь ничего не нужно и не интересно. Вот и пришла оперативникам в голову мысль призвать на помощь преступный мир. Не так, конечно, грубо, как вы, уважаемый господин Гусько, подумали. Нет. Не стукачество и доносительство имеется в виду. Я, видите ли, занят по службе тем, что ищу убийцу Муси-Газели. Вы ведь ее хорошо знали, не отрицайте, и вам ее смерть не может быть безразлична. Вы все-таки были ее учителем в нелегком воровском деле и в определенном смысле – опекуном и покровителем. Так вот я подумал, что вы, если захотите, можете очень нам помочь. Я верю, что Мусю-Газель не братва порешила. И очень сильные у меня подозрения, что убийцу подослали те люди, которые и наняли ее на последнюю работу. А если и не они, то они ребята денежные и со связями, им убийцу-то найти проще, чем нам, нищим и голодным милиционерам. И надо бы издательских деятелей на эти поиски сподвигнуть. А, господин Гусько? Как вам такая идейка?
Идейка господину Гусько не понравилась, но Миша проявил достойную похвалы твердость, через два слова на третье напоминая уважаемому рецидивисту, что ведь это он свел Мусю с издателями, стало быть, и на нем самом лежит изрядная доля ответственности за ее гибель. Не унюхал запаха жареного, не проинтуичил, что задание-то может оказаться смертельно опасным. А она, молодая да глупая, своему наставнику доверилась.
Одним словом, уговорил Миша его. И на следующий день вор-рецидивист Гусько отправился к генеральному директору издательства «Шерхан». Доценко уже имел более или менее верное представление о том, что из себя представляет Кирилл Есипов. И попросил Гусько обязательно припугнуть его смертью Оксаны, да не простой, а в страшных мучениях. Но самое главное – Гусько должен был появиться у Есипова только тогда, когда весь диалог сможет услышать прелестная манекенщица.
– Ну, это уж вы хватили, – попытался сопротивляться рецидивист, зорко наблюдая за тем, чтобы игривая девочка-фокстерьерочка не позволяла себе ничего лишнего с соседскими псами. – Я вам что, провидец? Столько всего подгадывать…
– Не прибедняйтесь, – миролюбиво заметил Миша. – Личный телохранитель Есипова – ваш приятель, это мы уже давно выяснили. С его помощью вы сможете подгадать все, что угодно. Надо сделать так, как я сказал, Василий Платонович, иначе я буду думать о вас нехорошо. Можно даже сказать, плохо буду о вас думать.
– Это как же? – заинтересовался Гусько.
– А так, что, если вы не выполните мою просьбу, значит, вы не заинтересованы найти убийцу Муси. Дальше все просто. Раз не заинтересованы, значит, хотите его покрывать и от нас спасти. Значит, вы его знаете, он – кто-то из ваших. Может быть, даже вы сами, потому что Муся стала любовницей хозяина того дома, где выполняла свое последнее задание и где ее убили. А вы когда-то жили с ней в любви и, можно сказать, сексуальном согласии. Правда, это было давно, но ведь было, это все знают, а старая любовь, как известно, не ржавеет. Ну и так далее… Понятно?
– Понял, – буркнул Гусько. – Когда надо-то?
– Вчера, – вздохнул Доценко.
– Ох, е-мое… Ладно.
Таким образом, все необходимые шаги были предприняты, и Мише оставалось только ждать, когда сработает принцип домино и реакция от первого толчка приведет к падению последней костяшки. Ждать пришлось недолго. Человек, похожий на Устинова, появился возле дома, где жила Оксана, в тот же вечер, из чего Миша Доценко сделал вполне обоснованный вывод о том, что к этому человеку девушка привыкла бросаться в случае несчастий или просто каких-то осложнений. Визит его длился около трех часов, после чего человек, похожий на Устинова, сел в такси и уехал. Дело было поздним вечером, видимость оставляла желать лучшего, и сходство объекта с сотрудником налоговой полиции уже казалось Мише сомнительным. В чем-то похож, а в чем-то вроде бы и нет. Проследовав за такси до конечного пункта, где объект расплатился и вышел, Миша записал адрес и отправился звонить. Уже через десять минут он получил ответ, который заставил его сильно удивиться. В этом доме жил сотрудник налоговой полиции Устинов. Значит, Доценко не обознался и не ошибся, это действительно его он видел с Оксаной тогда. Но почему он скрывает, что разрабатывает издательство? Не доверяет профессионализму оперативников с Петровки, боится, что они своими грубыми, неосторожными или просто глупыми действиями сорвут ему разработку? Очень может быть.
Ему, видно, удалось полностью втереться в доверие к любовнице Есипова, коль она зовет его на помощь в случае опасности.
Миша посмотрел на часы, подумал пару минут, потом решительно опустил в прорезь телефона-автомата еще один жетон. Он звонил Насте.
– Забавно, – сказала она, выслушав сжатый до нескольких фраз Мишин рассказ. – Хотелось бы знать, Оксана бросилась к Устинову за помощью как к другу или как к работнику правоохранительных органов? Если она знает, что Устинов работает в налоговой полиции, и обратилась к нему сейчас потому, что он имеет выходы на нас, стало быть, она сознательно сотрудничает с ним против руководителей «Шерхана» и против собственного любовника. Это говорит о серьезной длительной агентурной разработке, в которую мы с вами, Мишенька, попытались влезть немытыми лапами. Понятно, что он ни слова нам не сказал, клялся и божился, что «Шерхан» чист аки дитя новорожденное. А вот если девушка не знает, кто он такой и чем занимается, тогда у меня появляется масса вопросов. Каким образом ему удается вытягивать из нее информацию об издательских делах, если он, к примеру, художник, бухгалтер или слесарь? Кем-то же он должен быть в ее глазах. И под каким-то предлогом тянуть из нее сведения. Но самое главное даже не это. Если Оксана является для него просто источником обрывочной информации, если он не осуществлял по этому делу вербовку, то чего он так за него цепляется? Ну и сказал бы нам с вами честно, что, мол, периодически пытается кое-что нащупать, отдельные сведения уже есть, но пока еще недостаточно для развернутого наступления по всему фронту. Для чего он тут тайны мадридского двора развел, как вы думаете?
– Я думаю, что он все про них знает, Анастасия Павловна. И очень этим знанием дорожит.
– Вот и мне так кажется. Спасибо, Мишенька, что позвонили, завтра утром увидимся и доложим Колобку.
Наутро они все рассказали полковнику Гордееву.
– Да врет он, – решительно махнул рукой Виктор Алексеевич. – Врет и не краснеет. Он наверняка в сговоре с «Шерханом», покрывает их налоговые махинации и берет от них за это ежемесячно зарплату, по своим размерам больше похожую на взятку. Оксана, разумеется, прекрасно обо всем этом знает, потому и кинулась к Устинову, когда урки пригрозили ее убить, если Есипов денег не даст, а Есипов как раз и не собирается их давать. Девочка испугалась и кинулась за помощью к единственному знакомому, но надежному представителю правоохранительных структур. Как, похоже?
– Похоже, – согласилась Настя. – Но вы не обидитесь, если мы с Мишей это проверим?
– Валяйте, – кивнул полковник. – Ни в грош меня, старика, не ставите. Ну, проверяйте, коль не уверены.
Настя вместе с Доценко отправилась в фотолабораторию, куда Миша отдал проявлять пленку, отснятую накануне во время наблюдения за Оксаной. Для осуществления задуманного им нужны были фотографии Устинова.
– Нет, Мишенька, я, наверное, тупая, но чего-то я в этой жизни недопонимаю, – сказала Настя, когда они спускались по лестнице. – Если руководители «Шерхана» так давно и тесно завязаны с налоговой полицией и с Устиновым, то каким образом могло сработать мое вранье о том, что я работаю в фирме юристом? Я не могу этого понять. Как только случилась беда в доме у Соловьева, Устинов должен был как нормальный профессионал, к тому же заинтересованный в оказании помощи издательству, взять у них всю информацию, которая могла пригодиться. Он должен был попросить их назвать весь круг знакомых Соловьева, а они в свою очередь обязательно упомянули бы меня. И все. Через два часа господин Устинов доложил бы им, проверив по своим каналам, что Анастасия Каменская, дочь профессора Каменской, у которой в свое время учился в аспирантуре Соловьев, работает не в фирме, а в уголовном розыске. Почему же этого не случилось? Почему недавно в ресторане, когда мы случайно встретились с Есиповым, он разговаривал со мной как с бизнес-дамой и сестрой банкира Каменского?
– Может быть, Устинов не настолько профессионален, как мы с вами думаем? – предположил Доценко.
– Может быть, но вряд ли. Тут что-то другое.
Взяв фотографии, Миша отправился в издательство, попросил пригласить по очереди Есипова, Автаева и Воронца и перед каждым из них поставил задачу опознать среди нескольких снимков фотографию мужчины, который был на дне рождения у Соловьева. В предварительно заготовленном конверте у Доценко лежало семь снимков, в том числе фотографии Устинова и соседа Соловьева из коттеджа номер 12 Евгения Якимова. Результаты были совершенно одинаковые. Все трое вспомнили и указали на снимок Якимова и ни один из них не отреагировал на фотографию сотрудника налоговой полиции. Ни дрожащих пальцев, ни побледневших или покрасневших лиц, ни внезапно охрипших голосов, ни вырвавшегося непроизвольно возгласа. Ничего. Они его не знали. Вот это было уже совсем непонятно.