Стивен Эриксон Падение Света

Киницик Карбарн

– Значит, лучшие мгновения позади?

– Вижу будущее, друг. Оно черно и бездонно.

Двое ушли, бросив стражу. Неохраняемый, тянулся мост, превращая сгорбленные плечи в объятия для бегущей реки - но улыбающаяся поверхность оставалась непроницаемой.

В конце концов, война шла где-то в другом месте.

– По иному не скажешь, - вздохнул Гриззин Фарл, выводя толстым тупым пальцем узоры в лужице эля, - она была глубоко привлекательна в самом простом смысле.

Завсегдатаи таверны

помалкивали за столиками, воздух казался густым, как вода, и темным, хотя там были фонари и масляные лампы, и яростно пылал огонь в камине. Разговоры иногда возникали, но осторожные, словно миноги под грузной корягой - и быстро затихали.

Услышав тихое фырканье собеседника, Азатенай сел прямее, всей позой изображая обиду. Ножки кресла заскрипели и затрещали.
– Что я имею в виду, спрашиваете?

– Если...

– Хорошо, мой бледный друг, я скажу. Ее красота замечалась на второй или даже на третий взгляд. Погляди на нее поэт - талант поэта можно было бы измерить, словно на весах, по сути его (или ее) декламаций. Разве песнь влюбленной птицы не звучит иногда насмешкой? Итак, поэта мы заклеймим как жалкого и глупого. Но услышим другую песнь, и весы качнутся, стихи и музыка станут вздохами души.
– Гриззин схватил кружку и понял, что она пуста. Скривив лицо, ударил кружкой по столу и поднял в вытянутой руке.

– Вы пьяны, Азатенай, - заметил сотрапезник, когда слуга поспешил принести другую полную до краев, пенящуюся кружку.

– И такие женщины, - продолжал Гриззин, - без всякого потрясения считают себя некрасивыми, принимая насмешливый щебет как должное, и не верят нашим тоскующим стонам. Да, они не несут в себе тщеславия, как шлюха на белом коне, женщина, знающая, что краса ее немедленно ошеломляет и поражает. Но не считайте меня бесчувственным, вовсе нет! Даже восхищаясь, я чувствую укор жалости.

– Голая шлюха на белом коне? Нет, друг, я не буду сомневаться в вашем восхищении.

– Хорошо.
– Гриззин Фарл кивнул, делая большой глоток.

Собеседник продолжил: - Но если вы скажете женщине, что красота ее познается лишь после долгих размышлений... полагаю, после такого комплимента она не поспешит с поцелуем.

Азатенай нахмурился.
– Вы, знатные, ловки со словами. Неужели вы держите меня за дурака? Нет, я скажу ей правду, едва увижу. Скажу, что ее красота зачаровала меня, в чем нет сомнений.

– И она засомневается в вашем рассудке.

– Сначала.
– Азатенай рыгнул, подняв палец.
– Пока, наконец, мои слова не доставят ей величайший дар, на который я смел надеяться: она поверит в свою красоту.

– И что случится? Соблазненная, утонет в ваших объятиях? Еще одна загадочная дева завоевана?

Здоровяк - Азатенай повел рукой: - Ну нет. Разумеется, она бросит меня. Понимая, что найдет мужчину куда лучше.

– Если вы считаете это ценным советом в искусстве любви, друг мой... прошу простить, но я поищу новую мудрость у кого-то еще.

Гриззин Фарл пожал плечами.
– Учитесь же на собственных ошибках, разбивайте нос.

– Почему вы застряли в Харкенасе, Азатенай?

– Правду, Сильхас Руин?

– Правду.

Гриззин на миг сомкнул глаза, как бы погружаясь в загадочные думы. Помолчал еще мгновение, затем глаза открылись и устремились на Сильаса Руина. Он сказал со вздохом: - Я удерживаю тех, что могли бы явиться на ваш спор. Отгоняю одним своим присутствием волков среди моего рода, готовых вонзить клыки в болящую плоть, чтобы полакомиться пОтом, кровью и страхом.
– Азатенай поглядел на собеседника, который тоже изучал его. Кивнул.
– Я держу врата, друг, в пьяной тупости затыкаю собой замочную скважину, будто погнутый ключ.

Сильхас наконец отвел глаза, щурясь в сумраке.
– Город стал смертельно тихим. Поглядите на остальных: присмирели перед непонятным и непознаваемым.

– Будущее - женщина, заслуживающая второго и третьего взгляда, - сказал Гриззин Фарл.

– Красота ждет размышлений?

– Некоторым образом.

– А когда мы ее найдем?

– Как же? Она бросит нас.

– Вы не так пьяны, как кажетесь.

– Всегда, Сильхас. Но кому дано видеть будущее?

– Кажется, вам. Или это вопрос веры?

– Веры, которая зачаровывает, - ответил Гриззин Фарл, глядя в пустую кружку.

– Я думал, - сказал Сильхас Руин, - что вы защитник этого будущего.

– Я любимый евнух своей женщины, друг. Я не поэт и молюсь, чтобы ей хватило любви, выказываемой глазами. Совсем лишен певческого дара несчастный Гриззин Фарл. Вы слышите музыку? Это лишь мое мурлыканье под рукой ее жалости.
– Он махнул кружкой.
– Таким, как я, нужно брать что дают.

– Вы сами себя отговорили от ночи с этой восхитительной служанкой.

– Думаете?

– Уверен, - подтвердил Сильхас.
– Требуя больше эля, вы явно желаете заглушить разочарование от бесполезного флирта.

– Увы мне. Нужно притворяться лучше.

– Если не с обычными подданными Тьмы... Есть еще жрицы.

– Вытащить погнутый ключ? Нет, не думаю.

Через миг Сильхас Руин нахмурился и подался вперед: - Одни из запертых врат - ЕЕ?

Гриззин Фарл поднес палец к губам.
– Никому не говорите, - шепнул он.
– Конечно, никто еще не пробовал пролезть в дверь.

– Не верю.

– Мой запах таится в темноте, навевая нежелание.

– Думаете, белая кожа означает мою неверность, Азатенай?

– Разве нет?

– Нет!

Гриззин Фарл поскреб заросший подбородок, как бы обдумывая участь молодого придворного.
– Что ж, проклятие моим дурным расчетам. Изгоните меня? Я тяжелее камня, я упрямее краеугольного столба.

– Каково ваше предназначение, Азатенай? Какова ваша цель?

– Друг обещал мир, - отозвался Гриззин.
– Я хочу отплатить.