Стивен Эриксон Падение Света
Шрифт:
– Однако вы не убеждены.
Она пожала плечами.
– Мать должна дать ему отставку. Ну, пусть будет тайная комната, в которой они станут встречаться...
– Верховная жрица, вы серьезно? Воображаете, Урусандер склонится перед такими вольностями? А сама Мать Тьма? Должна будет делить верность? Выбирать и отвергать в соответствии с прихотями? Ни тот, ни другой не согласятся!
Эмрал вздохнула.
– Простите. Вы правы. Чтобы мир вернулся в королевство, кто-то должен проиграть. Пусть это будет лорд Драконус.
– Итак, этот мужчина должен принести в жертву все,
– Неверно. Он выиграет мир. Разве это не ценно для мужчины, любящего делать подарки?
Райз Херат покачал головой: - Его подарки должны разделяться с ним самим. А так он будет смотреть, словно оказавшись за решеткой. Мир? Какое ему дело? Это не дар его сердца. Его души. Жертва? Кто добровольно уничтожит себя ради ЛЮБОЙ цели?
– Если она попросит.
– Сделки в любви, верховная жрица? Едва ли Драконус склонен к столь жалкой участи.
Она сама все понимала. Вела войну с этими мыслями дни и ночи, пока мысли не вырыли глубокие колеи. Жестокое противопоставление утомляло: Мать Тьма и ее любовь - и судьбы государства. Одно дело заявить, что видишь единственный путь через гражданскую войну, требуя ублажить знать трупом - фигуральным или буквальным - консорта, расширить привилегии офицеров Легиона Урусандера; но Мать Тьма еще не выразила свою волю. Богиня молчит.
"Она не станет делать выбор. Ублажает любовника с его неуклюжими выражениями любви. Она словно отвернулась от всех нас, пока Куральд Галайн катится в пропасть.
Требуется стук латного кулака Урусандера в дверь спальни, чтобы ее пробудить?"
– Вам придется его убить, - заявил Райз Херат.
Она не стала спорить.
– Баланс удачи и неудачи, - продолжал историк, - зависит от того, чья рука возьмет нож. Убийца, верховная жрица, неизбежно заслужит вечное проклятие Матери Тьмы.
– Значит, дитя новорожденного Света, - отозвалась она.
– Для них ее осуждение мало что значит.
– Урусандер подойдет к брачному ложу весь в крови зарезанного любовника новой жены? Нет, это не может быть дитя Лиоса.
– Он внимательно поглядел на нее.
– Уверьте меня, что вы поняли.
– Кто же среди ее приверженцев выберет такую участь?
– Думаю, на этой сцене у выбора роли нет.
Она вздохнула.
– Чью же руку мы направим?
– Мы? Верховная жрица, я не...
– Нет, - рявкнула она.
– Вы просто играетесь словами. Жуете идеи, слишком боясь проглотить и подавиться костями. Не маловато ли сока для питания? Или привычка жевать для таких как вы - достаточная награда?
Он отвел глаза, она видела - он дрожит.
– Мои мысли кружат и приводят к одному и тому же месту, и там находится некто. Он сам себе крепость, этот муж пред моими глазами. Но за стенами он шагает в ярости. Гнев - изъян в укреплениях. Гнев даст нам путь к нему.
– И каково вам?
– Я словно камень проглотил.
– Ученый ступает в мир, и пусть ваши мысли давно занимали солдаты, лишь теперь вы понимаете цену их жизни, их долга. Полчище лиц - вы одели их на себя, историк.
Он промолчал, отвернувшись,
– Один мужчина, - сказала она.
– Весьма достойный мужчина, коего я люблю как сына.
– Она вздохнула, слезы жгли глаза.
– Он уже отвернулся, как и она от него. Бедный Аномандер.
– Сын убивает любовника ради того, кто назовется ему отцом. Нужда порождает безумие, верховная жрица.
– Нас ждут трудности. Аномандер уважает Драконуса, и это чувство взаимно. В нем великое доверие и более того: в нем искренне влечение. Как мы разрушим всё это?
– Долг, - ответил он.
– То есть?
– Мужчины превыше всего ценят долг. Это доказательство их цельности, они решили жизнью доказывать свою честь.
– Он смотрел ей в лицо.
– Битва близится. Против Урусандера Аномандер будет командовать дом-клинками Великих и Малых Домов. Возможно, и возрожденным Легионом Хастов. Вообразите поле битвы, силы встали лицом в лицо. Но где вы видите место лорда Драконуса? Во главе его превосходных клинков, столь умело истребивших погран-мечей? Он тоже встанет ради чести?
– Аномандер его не отвергнет, - шепнула она.
– И тогда?
– спросил Райз.
– Когда знать увидит, кто готовится биться на их стороне? Не отступят ли они в сторону, придя в ярость - нет, в бешенство?
– Погодите, историк. Аномандер наверняка устыдит высокородных союзников за оставление поля боя.
– Возможно, вначале. Аномандер увидит неизбежность поражения. И постыдной капитуляции перед Урусандером; он наверняка усмотрит в этом вину Драконуса с его широким жестом. Сдаться в плен из-за гордыни Драконуса? Но консорт останется непреклонным - по-иному не может быть, ведь он примет требование уйти как измену. Более того, решит, будто его приговорили к смерти... тогда, Ланир, они набросятся друг на друга.
– Знать разнесет весть о разрыве дружбы, - кивнула она.
– Драконус будет изолирован. У него не будет надежды победить такую коалицию. Эта битва, историк, станет концом гражданской войны.
– Я слишком люблю нашу цивилизацию, - сказал Райз, словно пробуя слово на вкус, - чтобы увидеть ее распад. Матери Тьме ничего не нужно знать.
– Она никогда не простит Первенца.
– Да.
– Честь, - сказала она, - ужасная штука.
– И тем ужаснее наше преступление, верховная жрица: мы будем ковать оружие в пламени единства, будем питать пламя, пока оно не выгорит. Для вас он словно сын. Не завидую вам, Ланир.
Голос звенел в уме, поднимаясь из раненой души. Породившая крики боль была невыносима. Любовь и измена на острие одного клинка. Он ощущала, как ворочается лезвие. "Но я не вижу иного пути! Неужели Харкенасу суждено умереть в огне? Солдаты Урусандера станут наглыми разбойниками, разбойники возьмут власть полную и бесконтрольную? Мы обречены сделать правителями любовников войны? Скоро ли Мать Тьма узрит глаза хищника, когти, вцепившиеся в подлокотники трона? Ох, Аномандер, мне так жаль". – Я заключу преступление в зеркало, - сказала она сломанным голоском, - чтобы выло, никем не слышимое.