Сто лет
Шрифт:
— Не говори глупости, Элида, — с трудом, как мог произнес Фредрик.
Он научился даже смеяться, по-своему. Ему так хотелось смеяться! Наверное, главным образом из-за меня думала Элида.
Хельга много помогала по дому, хотя ей было только одиннадцать лет. Вернувшись из школы и поев, она сразу же шла к отцу. Уроки она делала у него наверху Так что после обеда Элида была свободна. Ее огорчало что Хельга не играет с детьми.
Но все это было временным.
Да! Так или иначе все должно наладиться.
Тетя Хельга, приходя к ним, была по-прежнему мягкой и доброй. Элида даже решила,
Наступило Рождество и в 1924 году. И Нового года, что бы он им ни сулил, тоже было не избежать.
В конце зимы состояние Фредрика ухудшилось. Он словно отдалился от всех. Но тот день, когда Элида поняла, что он примирился с концом и покорно его ждет, был, если такое возможно, еще тяжелее. Даже в шутку он ни разу не вспомнил о Боге или о благословенных руках целителя. А когда пришла сестра, попросил ее не молиться, а почитать ему Библию. Петь он ей разрешил, если она так хочет, но не обычные псалмы, а только те, которые поют солдаты Армии спасения, когда перед Рождеством собирают деньги в свои черные копилки. Ему это приятно, сказал он.
Однажды, когда Элида была наверху у Фредрика, раздался громкий плач Агды. Агда плакала так громко, что Элида сразу подумала, что девочка обожглась. Она сбежала вниз и увидела, что Эрда обеими руками зажимает Агде рот. Теперь крик Агды был немного придушен.
— Что случилось?
Эрда отпустила Агду и сказала с отчаянием сквозь хлынувшие слезы.
— Не ребенок, а черт! Она чужая. Это проклятый подкидыш, ее нам подбросили через трубу, чтобы она нас мучила! И это сейчас, когда папа так болен!
— Но она же расплакалась не просто так?
— Я заперла ее в чулане, чтобы она ко мне не приставала.
— Эрда! Как ты могла?
— Я не могла взять ее с собой в подпол. У меня была с собой Йордис и кастрюля. Агда единственная не считается с тем, что у нас в любую минуту может умереть папа, кричит и все!
Трехлетняя Йордис стояла в дверях кухни.
У нее за спиной был открытый люк подпола.
Элида быстро шагнула и закрыла люк. Эрда брала Йордис с собой, когда спускалась в люк за картошкой, чтобы оставшаяся без присмотра малышка не свалилась в него. Кастрюля наверняка осталась в подполе.
Элида тяжело рухнула на табурет. Плечи опустились, руки, воспользовавшись свободой, повисли. Агда забралась к ней на колени. Йордис стояла посреди кухни и, вытянув шею, смотрела на них. Потом покачала темной головкой, повернулась к люку и показала на него маленьким пухлым пальчиком:
— Темное. Черное...
Элида встряхнулась, руки протянулись и подняла Йордис на колени. Она стала покачивать обеих девочек. Покачивала и покачивала.
— Да, все темно и черно. Но скоро станет светлее. Наш папа жив, — бормотала она.
Фредрик стучал палкой в пол. Сигналил. Элида бежала наверх и останавливалась в дверях. Запыхавшаяся. Ему понадобилось на ведро, но самостоятельно он не мог до него добраться. Лежал поперек кровати, что-то бормотал. Говорить чисто он не мог. Вместо этого показывал рукой.
Элида молча помогла ему.
Но я еще слышу и вижу, думал он. Она бегает вверх и вниз, думал он. Без передышки. С ведром. С едой. С газетой. Со свежей водой. С водой для умывания. Обоняние у него сохранилось полностью. Элида убирала все, от чего могло дурно пахнуть. Проветривала комнату. Наводила в ней порядок. Она внимательно следила за тем, чтобы ему было хорошо. Стоило ему чуть-чуть приподнять руку, и она воспринимала это как приказ. Чувствовала тот же запах, который, по ее мнению, чувствовал он, видела тот же беспорядок, который, по ее мнению, видел он, хотя он даже не думал об этом.
Справив нужду, Фредрик хотел сам закрыть ведро крышкой. Но Элида была уже рядом. Подставила ему плечо и проводила к кровати.
Он держался со своеобразной вежливостью.
— Ну, вот и сегодня все получилось как надо...
Элида жертвует собой ради меня. Она что-то знает о времени. Наверное, его осталось уже совсем мало, Фредрик не мог сказать ей, что ему страшно. Не мог потребовать, чтобы она справилась еще и с этим. Поэтому он предпочитал прибегать к иронии. Она старалась проводить с ним все свободное от хозяйства время. Но ей всегда что-то мешало — то дети, то какое-нибудь неотложное дело.
— Может, попросить мальчиков переставить твою кровать в комнату внизу? — спросила она.
— Там не хватит места и для твоей кровати, — ответил он, понимая, что это звучит жалко.
— Тогда поставим ее в гостиной? — предложила она.
— Не надо превращать дом в больницу, — сказал он.
Медленно и тупо, словно пьяный. От нее ему было не спрятаться.
— Прислать к тебе наверх Хельгу, чтобы она тебе почитала?
— Нет, спасибо, — буркнул он.
— Тебе сегодня неважно? Да, Фредрик? — прошептала она.
Он помотал головой.
— По-моему, паралич лица постепенно проходит. Ты поправишься, вот увидишь.
Он должен был остановить эту игру в надежду.
— Сначала Марчелло Хауген внушил мне надежду. Мы ему поверили. Но это помогло ненадолго. Собственно, именно это он мне тогда и сказал...
— Может, следует снова обратиться к нему? — предложила Элида.
Он слабо помотал головой:
— Нет. Он сделал что мог. Марчелло лечит только то, что можно вылечить.
— Он так сказал? — прошептала она.
— Точной даты он мне не назвал, но...
Неожиданно он захихикал, потом засмеялся, словно его глаза за почти прозрачными веками увидали что-то смешное. Синие жилки проступили едва дрожащей сеткой.
— Фредрик! Перестань мучить себя, — сказала она и расправила покрывало у него на ногах так, как он это любил.
Когда она выпрямилась и встретила его взгляд, он увидел их обоих отдельно от него. В том же тумане. Их двоих. Далеко на синем льду фьорда. Она тащила кровать с ним милю за милей. Не желая понимать, что все это безнадежно. Оба знали, что впереди есть полынья, через которую Элиде его не перетащить. Эта полынья неизбежна. Может, она возникнет сейчас? Или завтра? Они оба знали об этом, но не хотели в этом признаваться.