Сто стихотворений

Дудин Михаил Александрович

1959

«Полуночный лес…»

И. С. Соколову-Микитову

Полуночный лес. И теченье речное Качает небес Отраженье ночное. На старом прогоне Болотной тропою Усталые кони Идут к водопою, И фыркают ноздри, И волны — кругами, Полночные звезды Горят над лугами. И звезды дробятся На волнах, как блюдца, И можно добраться До них, дотянуться. Здесь звезды ручные И небо ручное, Раздолье речное, Костер и ночное.

1959

«Я над своей

задумался судьбой…»

Я над своей задумался судьбой: И радости припомнил, и тревоги. Судьба меня вела из боя в бой — Другой, наверно, не было дороги. Другой дороги не было и нет. Ищи другую, как иголку в сене. Ракетами разорванный рассвет, И хлеб, и песня поровну со всеми. Поземка сзади заметала кровь. Вполнеба — сполох, и луны осколок. Костры горели, и домашний кров Был, как любовь, желанен и недолог. Я был твоим. Я был самим собой. Святое слово «родина» — с собою. Ее судьба была моей судьбой, Как хлеб и песня, как команда: «К бою!» Воспоминанья прошлого пестры. Но ярче перед новыми мостами Горят, горят походные костры, И мир согрет походными кострами. Они для всех. Они недалеки. Ценой моей тревоги и разлуки Навстречу дню в ночи материки Над океаном простирают руки.

1960

Подземный пожар

К. Коничеву

Июль был жарок, как Сахара. В жаре, без водного пайка, Как бы в предчувствии пожара, Желтела старая тайга. И он возник. В глуши, проворный, Пошел хозяйствовать огонь. Клубился дым густой и черный, Ползла удушливая вонь. Лес задыхался в том угаре, Охвачен огненной волной. Но, как спасение, ударил По лесу ливень проливной. Единоборствуя с пожаром, Хлестал, открытый и нагой. Шипя, дымился белым паром Под мокрым мохом перегной. Огонь, казалось, стал покорней, Но, распаляясь — месть за месть, Он в рыжий торф ушел под корни, Ушел и след сумел заместь. И там пошла его работа, Непоправимая беда. И закоробилось болото, Как на углях сковорода. И сосны, вздрагивая редко, Не в силах вынести жары, Текли смолой, роняли ветки И вылезали из коры. Огонь не выбрался наружу, Не заметался, как петух, И сам себя не обнаружил, Он сделал дело и потух. В золу забился, в пепел стертый, Кольцом свернулся и исчез. Потом я видел этот мертвый, Безрукий, прокаженный лес. Ни птичьим свистом, ни трубою Не оглашалась эта тишь. …Какая почва под тобою? Поосторожнее… Сгоришь!

1961

Письмо

Траве расти, и женщинам рожать. И соловьям свистеть рассветной ранью. Пройдет вся жизнь моя, а я все буду ждать Своих друзей, оставленных за гранью Слепых огней и вечной тишины, Откуда нет моим друзьям возврата. Но наши души не разобщены, — И мертвый брат живого кличет брата. О, соловьиный щелк на утренней заре, Свист пеночки в черемуховой дрожи! Окопный дым — и вся земля в золе. Два сердца. Две любви, как две росинки, схожи. Нет, не тоска! Немая песнь души, Живых и невозвратных связь живая. На перекличку дружества спеши, Моей души любовь сторожевая. Я боль тревоги до конца несу, Чтоб никогда и никакая сила Июньскую тишайшую росу В черемухе цветущей не спалила.

1961

«Ах, ласточек на утренней заре…»

Ах, ласточек на утренней заре Неугомонный щебет по карнизам! На пепле жизни, на ее золе Сирень бушует в оперенье сизом. Мир неделим сегодня. Без дробей Обходится и остается целым. Душа моя становится добрей У будущего мира под прицелом. О память сердца, душу вороши, Чтоб день грядущий не ушел из виду. С тревогой переполненной души Росою смой вчерашнюю обиду. Ответь любовью на призыв любви. И сердцем к сердцу помоги добраться. И если я достоин, позови На праздник человеческого братства.

1961

«У меня не смертельная рана!..»

Т. Будановой

У меня не смертельная рана! Я еще доползу до огня. Улыбается мальчик с экрана, Бесподобно играя меня. Добреду, опираясь о стену, До

палатки с кровавым крестом. Зал внимательно смотрит на сцену, В жизнь мою на ходу холостом. Жизнь моя мельтешит и мелькает И у смерти висит на краю. Удивляюсь, откуда он знает Обожженную душу мою. Я совсем отвергаю досаду И клопиный ее непокой. А своею игрою награду За меня перехватит другой. С голубого экрана без грима Он сойдет через десять минут. И девчонки в бездумье игриво, Спотыкаясь, за ним побегут. Он пройдет, на меня не похожий, Улыбаясь загадочно мне. Дескать, шире дорогу, прохожий, Отойди и постой в стороне. Что ж, толкайся, но только не шибко. Торопись, но спешить погоди. Где-то есть в моей жизни ошибка, Не споткнись о нее впереди. И не хмурь недовольного взгляда, Непокорный вихор теребя. Не играй меня, мальчик, не надо! Я и сам доиграю себя.

1962

Песни Лебяжьей канавке

1. «Лебединые юности трубы…»

Лебединые юности трубы В невозвратном поют далеке. Не криви пересохшие губы, О былом не гадай по руке. И от глаз напряжением воли Отгони невеселую тень. Бесшабашно на Марсовом поле Голубая бушует сирень. Бушевала сирень. Бушевала Даже смерти самой вопреки. И стучали по плитам канала, Спотыкаясь, твои каблуки. Перемешанный с дымкой рассвета, Поднимался сиреневый чад. Каблуки из блокадного лета Не по плитам — по сердцу стучат. Две орбиты схлестнулись, и круто Развернулись ракеты в рассвет. Стала вечностью эта минута, Ей ни смерти, ни времени нет. Отпылили далекие марши. Белой ночи рассеялся дым. Я не стал ни моложе, ни старше. Я остался все тем — молодым. Я живу этим чудом рассвета, И с восторгом в моей тишине Из того невозвратного лета Откликаются лебеди мне.

2. «Я не был обнесен у жизни на пиру…»

Я не был обнесен у жизни на пиру Ни чашей мести и ни чашей чести. Ты кончишься со мной иль я с тобой умру — Не все ль равно: мы были в мире вместе. Был белой ночи зыбкий облик тих. Был только миг. И в этот миг мгновенный, В миг озаренья, ради нас двоих Часы остановились во вселенной. Ты шла ко мне сквозь радость и печаль, И горизонтам не было предела. И за тобой в неведомую даль С твоей душой моя душа летела.

3. «Ах, Лебяжья канавка! По бережку…»

Ах, Лебяжья канавка! По бережку, По траве-мураве на весу Я, в пригоршнях укрытую, бережно Память — птицу-синицу — несу. Ах, Лебяжья канавка! Не наши ли Соловьи ликовали в ночи? То, что было со мною, — не спрашивай. То, что будет со мною, — молчи. Ах, Лебяжья канавка! Под липами, Над твоею над тонкой водой, Мы пригубили счастья, да выпили, Да запели душой молодой. Ах, Лебяжья канавка! Из давности Светлой страсти, кипевшей в бою, Я несу тебе дань благодарности, Ненасытную душу мою.

1964

Песня последнему жаворонку

Г. Козловой

А мне Москва была мала. Мне неуютно было. Метель январская мела, И всю Москву знобило. Я шел куда глаза глядят. Я брел один без цели. Переметал Охотный ряд Холодный хвост метели. О чем я думал? Ни о чем. О всем, что мне известно. Плечо зимы с моим плечом Соприкасалось тесно. Наверно, все бывает вдруг. И — вдруг, быстрее пули, Твои глаза, как сам испуг, В мои глаза взглянули. И все. Какой-то малый миг, Секунда-две, не боле. Но я в глазах увидел крик Сочувствующей боли. И сразу там, на глубине Моих раздумий где-то, Опять, как показалось мне, Зазеленело лето. И жаворонок зазвенел, Взлетев над клеверищем. …Мы все в кругу обычных дел Несбыточное ищем. На нашей юности лежат Напластованьем годы. И нам от них не убежать, Как от самой природы. К нам нелегко ему лететь — Все ощутимей козни. Но продолжает где-то петь Мой жаворонок поздний.