Стокгольмское дело
Шрифт:
– У меня встреча с Йоссан, – она решила отплатить той же монетой. – А она из вашей резервации – ни ногой.
Магнус расхохотался. Андерс Хенрикссон и бровью не повел. Эмили почему-то вспомнила его внезапно побагровевшую физиономию, когда стало известно, что она взялась за уголовное дело Беньямина Эмануельссона.
– Наслышан, наслышан… дела у тебя вроде идут неплохо. – Магнус поднял бокал. Красное вино маслянисто качнулось и тут же успокоилось.
– Работы много, – подтвердила Эмили. – Надо бы нанять помощника.
– Рад за тебя. Но ведь ты пока даже не приблизилась к той зарплате,
Интересно, что это? Обычные дружеские подколы? Или он хочет ее спровоцировать?
Она подняла пустой бокал и отсалютовала.
– На вершинах всегда не хватает воздуха. Приходится мириться.
На этот раз физиономия Андерса Хенрикссона слегка покраснела. Магнус прыснул. Принял шутку и внезапно посерьезнел.
– Послушай, – наклонился он к ней. – Мне кажется, я знаю парня, который бы тебе подошел. Он был у нас на интервью на прошлой неделе. Только что получил звание адвоката, работал в суде… Умный парень. И работоспособный к тому же. Вроде тебя.
– И почему в таком случае вы его не взяли?
Магнус нагнулся почти к ее уху.
– Он начал говорить что-то о правах индивидов. Хочет, чтобы судебная система была равна для всех. Уж не из той же ли он секты, что и ты? К тому же еще и вего… а я не верю людям, которые добровольно отказываются есть мясо.
Эмили внимательно посмотрела на Магнуса. Его глаза весело блестели.
– Пусть пошлет мне свои бумаги.
Она мысленно улыбнулась, вспомнив этот разговор. Внезапно зазвонил телефон.
– У меня тут женщина… звучит совершенно отчаянно, – сказала Аннели и переключила линию.
– Эмили Янссон? – тонкий голосок.
– Да, вы говорите с Эмили Янссон.
– Слава богу! Меня зовут Катя… мне нужно обязательно с вами встретиться. Сегодня же.
Эмили посмотрела на Маркуса – тот настраивал свой компьютер.
Все клиенты одинаковы. Всегда уверены, что их дело – самое неотложное. Кого-то в чем-то подозревают, или наоборот, он сам становится жертвой преступления – каждому кажется, что более вопиющего дела, чем его собственное, на земном шаре не найти. Исключений почти не бывает.
– К сожалению, сегодня я занята. У меня начал работу новый адвокат, и я должна ввести его в курс дела. На той неделе ваc не устроит?
– Нет-нет… что вы! Мы должны увидеться немедленно!
– А в чем дело?
Молчание.
– В чем заключается ваше дело? – повторила Эмили.
Глубокий вдох. Когда неизвестная Катя опять заговорила, голос ее дрожал.
– Я не могу… по телефону. Это не телефонный разговор… Когда вы сможете меня принять?
Даже не слова… что-то в ее голосе подсказало Эмили, что дело серьезное.
– В понедельник. Мы не работаем в субботу и воскресенье.
– Не знаю, удастся ли… Но умоляю – никому не рассказывайте, что я вам звонила.
– Ни в коем случае. Адвокаты связаны обетом молчания.
Что же это может быть? Молодая женщина ни словом не обмолвилась, почему ей так необходимо встретиться с адвокатом, но голос, манера говорить – ясно, что она предельно взволнована.
– Умоляю вас… неужели нельзя раньше понедельника?
Общее и важнейшее правило адвоката – придерживаться своих принципов.
– О’кей, – сказала она. – Увидимся завтра.
4
Таунхаус в Чисте – субботний ужин у родителей. Отец опять в депрессии, мать и Роксана изо всех сил пытаются его успокоить – но как? Для начала он должен хотя бы сообразить, что он не один на целом свете, что он нуждается в них – жене и дочери, а они нуждаются в нем.
Он сидит на диване, Каспар – тоже на диване, но на другом, напротив. Те самые диваны, на которых они боролись, когда были маленькие. На толстом персидском ковре – журнальный столик со стеклянной столешницей. На этот столик Роксана как-то грохнулась – сколько ей лет было? Семь? Восемь? У отца чуть не припадок случился – испугался, что стекло разобьется. Роксана до сих пор вспоминает этот случай: у баба [12] даже мысли не возникло, что могла разбиться его маленькая дочь.
12
Отец (фарси).
На столе – латунный поднос с тонкими, с изящной талией, чайными стаканами в серебряных подстаканниках. Все по заведенному обычаю – не успевала Роксана снять куртку в прихожей, мать уже ставит на стол чайный поднос.
Есть вещи, которые не меняются никогда.
По телику – футбол. Полуопущенные гардины, подушки на диванах взбиты в строгом порядке: красные слева, зеленые справа. Шкаф с остекленными подносами и разнокалиберными хрустальными вазами. Роксане ничего не стоило зажмуриться и перечислить, в каком порядке они стоят.
Больше всего мать берегла доставшиеся ей от деда подсвечники,
– Запомни, дохтарам [13] , ничего более ценного у нас нет. Не потому, что они стоят так уж дорого, на аукционе много за них не возьмешь… бабушкино приданое. Единственная память о родне со стороны моей мамы…
Каспар уставился в телевизор. Он жил с родителями, хотя и был старше Роксаны. Но это не обсуждалось. Не дай бог, Каспар обидится.
Вошел отец. Роксана обняла его.
13
Девочка моя (фарси).
– Рад тебя видеть, – шепнул он ей в ухо.
«Арамис», как всегда.
– Одеколон одеколонов, – повторял отец. – Отец всех одеколонов, но детям до отца далеко.
Роксане не нравился этот запах – слишком сильный и слишком пряный, но она помалкивала.
Сорочка с короткими рукавами, заправленная в классические голубые джинсы. Довольно красиво вообще-то. Normcore, как сказал бы Зет. Отцу вряд ли знакомо это словцо. И ей тоже было незнакомо.
«Что это такое – нормкор?» – спросила она у Зета.