Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Гейнцельман Анатолий Соломонович

ПОЛНОЧЬ

Готические своды из платанов. Как луны между ними фонари. На стенах зыбь полночных океанов. Над головой предчувствие зари. Безмолвие меж спящих истуканов. Дома – полегшие богатыри. На рельсах блеск искрящихся стаканов, И улицы – глухие пустыри. Мы движемся неслышные, как тени, Любуясь вечным фейерверком звезд. Душа как синие в раю ступени, И Ангелы поют на них, как дрозд, И никаких уж нет в мозгу сомнений, И мир – манящий к вечности погост.

НОВОЯВЛЕННОМУ АНГЕЛУ

Ангел снежный, Ангел вьюжный, Брат мой нежный, Брат

недужный, Подлети ко мне В вещем сне, Приголубь меня У гнилого пня С ношей крестного. Осени меня Дланью белою, Дай испить огня Мне духовного. Ты создание Этих рук моих, Ты небесный стих, Ты из красок лишь, Ты из мрамора. Но всё сказка ведь, Всё создание, Всё творение, Лишь мгновение, Даже Бог­Отец, Этих грез творец. Ангел снежный, Ангел вьюжный, Брат мой нежный, Брат недужный, Я вдохнул в тебя Жизнь бессмертную, Пожалей меня, Обними меня Снежной дланию.

СОЗДАНИЕ

Пылающий вокруг астральный пух Не мог вращаться в небе по законам Математическим без Божьих рук. А создан ли он с колокольным звоном За день один, иль за миллиарды лет, То может знать стоящий лишь за троном Творца опальный серафим – поэт, Вне времени живущий и пространства И верующий в то, чего уж нет. Как свечки ли на елке для убранства, От нестерпимой ли извечной скуки Бог создал звездные во мраке танцы, – Кто знает? Сколько б ни тянули руки В безбрежность мы, отсутствует ответ. Мелодии остались только звуки, Слова остались райские, поэт, Они в созвучьях отражают сферы, И ничего разумней в мире нет Тебе внушенной с колыбели веры.

ВЕЧЕР НА АРНО

Как змей серебряный струится Арно. Вдали малиновые млеют горы. Деревья спят вокруг высокопарно. Мы сбросили действительности шоры. Молитвенно мы созерцаем вечер, Благоуханный воздух, листья, травы, И облаков позолоченный глетчер, И шелестящие березок главы. И ширится экстаз, на солнце нивы, Слияние с душою естества, И мы, как все творения, счастливы На лоне голубого божества. Как козочка, ты скачешь по тропинке Меж изумрудной бархатной травой, Довольна каждой кружевной былинке, С восторженной иконы головой. И я шагаю за тобой вприпрыжку, Присматриваясь к красочным аккордам, Читая неба голубую книжку, Как чайка, реющая над фиордом. Что годы, неизбежные седины, Когда вокруг пылающий закат, Когда в душе слагаются терцины, Когда в груди искрящийся брокат! Мы были молоды когда­то оба, Мы молоды еще душевно днесь, Мы будем молоды под крышкой гроба: Мы дети солнца любящие здесь.

ХЕРУВИМСКАЯ

Как я люблю латунный этот вечер, Безбрежности кошмар, Когда недвижных туч атласный глетчер Горит, как солнечный пожар. А стрельчатых касаток сарабанды Кружатся будто бы в мозгу, Перерезая облачные ванты На райском берегу. И я стою в окошке очарован, И щебетуний я зову, Зову, хоть сам давно уж не прикован И в вечности живу. И стаями они на зов мой прилетают Как херувимы, щебеча, И щеки мне крылами обвевают, Как будто брата милого ища. И так тепло мне, словно это пальцы Меня ласкают из могил, Как будто райскими цветами пяльцы Покрыл Архангел Гавриил.

ТОПОЛЬ

Я вижу тополь исполинский Над безымянным городком В глуши безвестной украинской, Зыбящийся под ветерком. Внизу домишки, клубы пыли На первобытных мостовых, Внизу людишки, что забыли Свободу прадедов своих. А он стоит, как колокольня Готическая,

в синеве: Ни ураган ему, ни молния Не омрачают в голове Стремленья ввысь по вертикали, И он на солнце шелестит, Сверкая, как копье из стали, И ангелов в эфире зрит. Он столп зеленый в атмосфере, И стаи резвых воробьев Поют псалом первичной веры Из­под зыбящихся листов. В ребенке спящем меньше неги, Чем в витязе сторожевом, В созвездии лучистом Беги Сиянья менее, чем в нем. Закрыв глаза, я вижу тополь Такой на мозговом экране, И дорог он мне, как Акрополь, Как остров синий в океане.

КЛЕЩИ

Клещами кто­то закусил мне сердце, Как раскаленное железо, И молотом откалывает scherzo, Держась на do­диэзе. И корчусь я, как корчится гадюка С раздавленной головкой: Колючая в мозгу раскрылась юкка В кровавой обрисовке. И бесы всаживают мне остроги Под ребра тощие злорадно, И я пляшу посереди дороги Как пьяный, безотрадно. То Бог, то червь, забытый на асфальте Среди тюремного двора, Я письмена читаю на базальте. Какая праздная игра! Клещи, впивайтесь, молот, куй железо, Что хочешь выкуй, но скорей. Нельзя держаться всё на do­диэзе, Нельзя летать, сорвавшись с рей, Как парус в бурю, меж ихтиозавров... Пусть вцепятся в лохмотья крабы... Пусть унесут заслуженные лавры В свою подводную Каабу.

ОРАНЖЕВЫЙ ЭТЮД

Заходит окровавленное солнце, Пронзенное оранжевым лучом. В лесу горит гранатное оконце, Малиновый на курьих ножках дом. Я медленно шагаю по дорожке К заброшенной в лесу сторожке. И волосы мои как знамя, И сам я златотканая хоругвь, И сердце у меня как пламя, И сам себе я только друг. В очах моих то звезды, то лампады, Заутра весь я буду пепел. Всё сгинет от услады, Как будто я забвенья не пил. В сторожке той в лесу часовня, И в ней Христа запечатленный образ, И ржавая под ним жаровня. И я, как выползет сомненья кобра, Из сучьев зажигаю там костер, Молясь, чтоб просветлился взор, Чтоб был и я пылающее солнце, Пронзенное оранжевым копьем, Чтоб был шелками вышитый я бонза, В латунный гонг стучащий кулаком. Нет ничего торжественней заката, Нет ничего священней туч броката. Будь мир вокруг пустынный билиард, Будь огород, засохший от лучей, Будь он свирепый леопард, Будь он хоть азиатов стан, Где зверский правит Тамерлан: В заката час вся джунгля как икона, И лучезарней становлюсь я сам, И нет иного для меня закона, Как подниматься к небесам И реять стрельчатой касаткой, И исчезать в эфире без остатка.

ОРГАН

Наше сердце мех органный, Мозг серебряные трубы, Гимн они рокочут странный Об Орфее и Гекубе. Музыка то сфер далеких, Хоры Ангелов лазурных, Сновидений тайнооких. Что считать песок на взморьи И пылинки на дороге? Неисчетно наше горе, И познанье только в Боге.

АЛЛЕЯ МИЛЬТОНА

Дружина молодых платанов Асфальтированной аллеи В молочно­голубом тумане Мне всех других теней милее. Они зыбятся в нежном тюле Ленивых летних облаков, Они и в пламенном июле Не чувствуют своих оков. Они приветливы, как мама Среди резвящихся детей, Они, как в Трианоне дамы, Мне кланяются из ветвей. Они зимой глядят в окошко Мое через густой туман, Как будто бы я Толя крошка, Пиратов черных капитан. Они полны моих мелодий, Еще не сказанных душой. Евангелия, как Мефодий, Они мне переводят в зной, Евангелия голубые Манящих тайною небес, И не считаю уж гробы я, Плывущие в исподний лес. Бог создал нас для созерцанья Крылатых красных кораблей, Для слов сияющих слаганья, Как перелетных журавлей.