Столетняя война
Шрифт:
Лишившись после Арраского договора своего единственного союзника на континенте, со смертью Бедфорда Англия осталась и без вождя. Вот еще одна причина паралича власти. В Лондоне в окружении набожного и слабого юноши — короля Генриха VI — продолжалось соперничество Бофора и Глостера, став теперь, однако, не столько личным, сколько политическим. Служитель церкви, стремившийся вернуть деньги, которые одолжил казне, Бофор выступал как приверженец партии мира и согласия с противником Валуа. Вокруг него группировалась часть баронов, считавшая, что напрасных жертв уже довольно. Глостер, как и другой Глостер в предыдущем веке, разжигал в лондонском бюргерстве и среди общин антифранцузские страсти, напоминал о совсем недавней славе Генриха V, ратовал за войну до победного конца. Ни тот, ни другой не были в состоянии руководить делами во Франции, и должность Бедфорда передали сначала графу Уорику, а потом Ричарду, герцогу Йорку, который искал свой путь и склонялся то на одну, то на другую сторону.
Если бы монарх Валуа не закоснел в своей давнишней пассивности, если бы истощение не парализовало силы королевства, взятие Парижа стало бы предвестием окончательного натиска на Руан и Бордо — последние цитадели ланкастерской империи. Но на деле Ричард Йорк при поддержке деятельного Тальбота легко сумел справиться с опасностью. В 1436 г. был восстановлен порядок в оказавшейся под угрозой Нормандии; новое взятие Понтуаза даже позволяло предсказывать внезапное наступление англичан на Иль-де-Франс. Анжуйцы и Ришмон не без труда склонили Карла VII принять командование над войсками,
А Карл VII, при всей преданности нации самой идее монархии, был непопулярен. Его упрекали в неспособности дать отпор грабителям-рутьерам; отчаяние народа усугубляли опустошительные эпидемии, распространяющиеся по обескровленным провинциям; наконец, в окружении суверена вновь началось соперничество принцев, столь ярое, что забрезжила опасность новой гражданской войны. Равно как и при Карле VI, это не феодальный мятеж. Разоренный войнами класс рыцарей, который никогда не был серьезным соперником для монархии Валуа, не мог рассчитывать на успешное восстание, для оплаты которого у него не было средств. Королевская администрация держала этот класс под плотной опекой, одну за другой отбирала его последние привилегии, упраздняла его судебные полномочия, провозглашала исключительное право суверена на пожалование дворянства, на узаконение внебрачных детей, на разрешение ярмарок и рынков, даже пыталась законодательно ограничить случаи, в которых сеньоры смогут взимать с подданных экстраординарный эд. Но, как и при Карле VI, действиям власти, желающей их оттеснить и ограничить их доходы, противились принцы. Им нужно было все больше денег, и поэтому все настоятельней становилась их потребность контролировать правительство и пользоваться королевскими щедротами. Бывшие пленники Азенкура были вынуждены заплатить огромные выкупы, разорившие их. Когда герцогиня Бургундская вбила себе в голову освободить Карла Орлеанского, переговоры затянулись на годы, потому что принц-поэт не мог найти суммы, которой потребовали за его временное освобождение. Если король не вернул бы им милости, какими они пользовались в предшествующее царствование, эти расточительные принцы обнищали бы. Они страдали, видя, что королем вертят в свою пользу только Ришмон и еще Карл Анжуйский, граф Менский. И вот Карл I де Бурбон встал во главе недовольных. В 1437 г. он организовал заговор с целью свергнуть фаворитов; наряду с герцогом Алан-сонским к нему присоединились Иоанн V Бретонский (хоть он и брат Ришмона) и король Рене, брат Карла Менского; им обещал поддержку своих банд Родриго де Вильяндрандо. Чтобы рассеять этих заговорщиков, хватило быстрого марша на Овернь. В 1440 г. угроза становится явственной, заговор расширяется. Главную его опору составил Иоанн Бретонский и граф Арманьяка; Алансон сговаривался и с англичанами о получении военной помощи. Дело стало еще опасней, когда к заговору примкнули два новых видных участника: Дюнуа, который обвинял короля в том, что тот ничего не делает для освобождения его единокровного брата — герцога Орлеанского, и прежде всего дофин Людовик — шестнадцатилетний юноша, уже жаждущий царствовать. В феврале они начали военные действия. Эти «волнения» назвали Прагерией, в память о недавнем восстании в Чехии. Королевская армия сначала заняла Пуату, потом подчинила Овернь, где укрылись Бурбон и дофин. Вынужденные покориться, заговорщики в июле получили прощение. Они потерпели плачевное поражение потому, что даже их объединенные силы были намного малочисленней королевских; кроме того, им не хватило поддержки Бургундца, без которого отныне никакая коалиция принцев не сможет добиться успеха. Сразу же после Прагерии Филипп Добрый понял, что его час пробил: заставить принцев заплатить за союз с ними и тем самым вновь занять в королевстве Валуа главенствующее положение, которого не дал ему Арраский договор, — разве это не будет традиционной политикой его дома применительно к новым обстоятельствам? В декабре 1440 г. он вступил в тройственный союз с Иоанном V Бретонским и Карлом Орлеанским, наконец благодаря ему извлеченным из тюрьмы. К ним примкнул Алансон, а потом Бурбон, они постоянно ездили от одного двора к другому, посылали своих людей в Руан, зондируя намерения герцога Йорка. Наконец, в феврале 1442 г. все принцы собрались в Невере, чтобы открыто заявить о своих жалобах и потребовать созыва Генеральных штатов. Хоть коалиция выглядела мирной, ее существование угрожало независимости королевской власти. Карл VII и его советники сумели расстроить происки врагов: умело расточая щедроты, они купили выход из коалиции Алансона и Дюнуа. По отношению к остальным заговорщикам власть держалась столь твердо, что те разошлись, не добившись ничего.
Но можно ли было, если угроза подобных коалиций принцев возникала постоянно, продолжать войну с Ланкастерами до победного конца, до возвращения последних провинций? Карл VII, вялость которого уже вошла в поговорку, сразу после Арраского конгресса приступил к трудным переговорам, где герцог Бургундский играл роль посредника. Ведь за Ла-Маншем вся ненависть, вызванная неприятностью в Аррасе, выплеснулась на «изменника» Филиппа Доброго. Уже было решено наказать его. Глостер, всегда готовый вспыхнуть, заявил, что забирает себе в апанаж графство Фландрию, высадился в Кале и создал угрозу вторжения в Бургундское государство. Он устроил блокаду Нидерландов, и неизбежным следствием ее стало восстание фламандских городов, которое Филиппу пришлось в 1437-1438 гг. несколько месяцев подавлять. Казалось, Бургундец лишится всех плодов Арраского мира. Он мог даже опасаться сепаратной сделки между Ланкастерами и Валуа в ущерб себе: заинтересованным посредником мог стать Карл Орлеанский, которому не терпелось вновь обрести свободу после более чем двадцати лет плена. Лучше уж было взять дела в свои руки, сговориться с Бофором, чтобы самому провести переговоры о временном освобождении герцога Орлеанского, и, наконец, организовать франко-английскую встречу при посредничестве лично Филиппа и его третьей жены, ловкой Изабеллы Португальской, родственницы Ланкастеров. И вот в июле 1439 г. в Гравелине открылся новый мирный конгресс, где английскую делегацию возглавлял Бофор, а от имени французов выступал Реньо Шартрский. К «окончательному миру» на этой встрече стремились мало. Каждый лагерь непримиримо отстаивал свои требования, которые со времен Арраса не слишком изменились. Английская сторона по-прежнему притязала на королевскую власть над Францией, оставляя «дофину», которого упорно именовали именно так, только провинции к югу от Луары в качестве апанажа. В крайнем случае они соглашались удовлетвориться бывшей империей Плантагенетов от Нормандии до Пиренеев при условии полного отказа Франции от суверенитета над ней. Со своей стороны французы поначалу уступали Гиень в урезанном виде, потом добавили к ней несколько нормандских бальяжей, но от суверенитета отказываться не желали. Снова начинался нескончаемый спор, в прошлом веке уже разведший в разные стороны Валуа и Плантагенетов. Сознавали ли спорящие, что со времен Генриха V война изменила облик и теперь мир нельзя возвратить путем передела территорий или феодальных владений, потому что за спинами суверенов уже стоят нации? Во всяком случае, чтобы облегчить страдания изнуренных народов, всерьез постарались заключить длительное перемирие. И прежде всего, пользуясь этой встречей, Филипп Добрый добился заключения англо-фламандского торгового договора — к великой радости его нидерландских подданных.
Из-за Прагерии дипломатическая деятельность прервалась. Карл VII вполне обоснованно испытывал тревогу в отношении бургундских намерений. До сих пор Филипп действовал лишь в собственных интересах; возможно, теперь он начнет подрывную деятельность против короля Франции. Добившись в июле 1440 г. от Бофора полного освобождения Карла Орлеанского за выкуп в 200 000 экю, герцог принял у себя при дворе наследника ненавистных арманьяков, женил его на одной из своих кузин — Марии Клевской, заключил с ним союз. Сговор Ланкастеров, Бургундии и принцев был направлен против Карла VII. Окружение французского короля, уже не столь апатичного и более прозорливого, поняло: чтобы заставить себя слушать, надо иметь на руках новые козыри. На дипломатические интриги стали отвечать военными успехами. Все еще тянувшаяся война вдруг активизировалась; король сам возглавил боевые действия, проявив непривычную энергию. В 1441 г. была проведена блестящая экспедиция против «компаний» в долине Шампани, оплоте королевского домена, входившем клином между землями Бургундского государства. Здесь-то бастард Бурбонский и расплатился за свои злодеяния, взойдя на эшафот. Потом французы двинулись на долину Уазы, все еще оккупированную англичанами, которую оборонял Тальбот. Королевские войска заняли сначала Крей, потом Конфлан, потом, хоть и не без труда, — Понтуаз. Иль-де-Франс был освобожден, и уже окончательно. В следующем году, сразу после собрания в Невере, Карл VII направил главный удар на Гиень. Положение англичан на юго-западе благодаря интригам принцев к тому времени укрепилось. Граф Арманьяка предложил дочь в жены Генриху VI; сир д'Альбре, выдержав долгую осаду, все-таки сдал англичанам свой замок Тарта. Король Франции во главе внушительной армии сам предпринял «тартаский поход». Он не ограничился тем, что отбил эту крепость, но в июне-декабре 1442 г. занял также Сен-Север, Дакс и, несмотря на временный провал под Ла-Реолью, создал серьезную угрозу Бордо.Эта уверенная демонстрация силы принесла свои плоды. Английским «ястребам» пришлось пойти на уступки. Дискредитированный Глостер уже был вынужден выйти из игры, когда Совет Генриха VI уличил его морганатическую супругу Элеонору Кобхем в колдовстве. Последние сторонники войны решили в ответ на французские успехи отправить еще одну экспедицию, которая бы выступила из Нормандии на Бордо, чтобы разжечь пыл их гасконских приверженцев. Но поход, командование которым было доверено бездарному Сомерсету, племяннику кардинала Бофора, позорно провалился, и армия была вынуждена погрузиться обратно на корабли, проблуждав несколько недель у границ Бретани и Анжу.
Теперь верх стал брать партия мира. По обоим берегам Ла-Манша народ, задавленный налогами, измученный множеством бедствий, криком кричал, требуя спокойствия и прекращения конфликта. Филипп Добрый, по-прежнему опасаясь, чтобы переговоры не состоялись без его участия, все активней добивался примирения; впрочем, сношений с Лондоном он и не прекращал. Посредником хотел быть и новый герцог Бретонский, Франциск I. Свои услуги предлагали все вплоть до папы, все еще втянутого в борьбу с Базельским собором и, кроме того, обеспокоенного продвижением османов. Чтобы убедить двух противников, равно желающих договориться, хватило бы и меньшего. Всеобщая усталость довершила дело. Генрих VI отправил к «своему дорогому французскому дяде» Уильяма де ла Поля, графа Саффолка. 8 апреля 1444 г. в Ле-Мане заключили перемирие местного значения. Потом начались переговоры в Туре, которые с французской стороны вел Пьер де Брезе, ставший после смерти Иоланды Сицилийской и благодаря протекции фаворитки Агнессы Сорель главным советником Карла VII. Немедленное заключение «всеобщего мира» оказалось, как и прежде, невозможным. Его решили заменить брачным соглашением и перемирием.
22 мая полномочные представители сторон договорились об обручении Генриха VI, высокого молодого человека двадцати трех лет, с племянницей Карла VII — Маргаритой Анжуйской, дочерью короля Рене. Через шесть дней между противниками и соответственно их союзниками было заключено общее перемирие: первоначально действительное в течение десяти месяцев, оно допускало продление. Современным людям такой результат может показаться ничтожным. Но брак Ланкастера с анжуйской принцессой открывал многообещающие перспективы. А главное — перемирие, первое после договора в Труа, то есть почти четверть века спустя, означало признание возвращения Валуа и узаконивало их завоевания. Однако вскоре начнется новая и последняя стадия конфликта.
IX. КОНЕЦ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ
Турское перемирие, самое обычное, оставляло все как есть: англичане пока оккупировали большую часть Нормандии и Мена, почти всю область Бордо, область Байонны, а на севере королевства — область Кале. Это перемирие, как всегда в подобных случаях, было непрочным, и капитаны из обоих лагерей его много раз нарушали. Однако как во Франции, так и в Англии все настолько нуждались в мире, что перемирие было встречено взрывом радости. Лишь некоторые мрачные личности упрекали здесь — Карла VII, что бросил своих нормандских или гасконских подданных, там — Генриха VI, что женился на племяннице врага.
Если приглядеться ближе, передышка, дарованная бойцам, не была одинаково выгодной обеим сторонам. За Ла-Маншем политическое положение оставалось неопределенным. Генрих VI оказался монархом слабым, неспособным править самостоятельно. На него уже начинала воздействовать молодая жена, которую ему навязали и влияние которое отныне будет непрерывно расти. После ухода с политической сцены Бофора, который, старея, утрачивал интерес к власти, Маргарита Анжуйская облекла своим доверием того, кто вел переговоры о ее браке: графа — после маркграфа — Саффолка. И хоть страна была признательна ему за прекращение войны, шовинисты не забывали и об унижениях, которые входили в условия перемирия. Глостер продолжал разжигать недовольство, так что Саффолку удастся отделаться от него, только обвинив его в 1447 г. в измене. Арестованный дядя короля загадочным образом умер в тюрьме. Для негодующего общественного мнения это стало еще одним поводом для ненависти ко всемогущему министру, в котором видели лишь прислужника иностранцев. Напрасно Саффолк принял предосторожности, добившись в июне 1445 г. от парламента присуждения ему похвального листа за мирную политику. Английские националисты, единодушно поднявшиеся против него, тем более ярились, что чувствовали себя бессильными. Они не хотели расставаться с химерой континентальных авантюр, но не желали приносить материальные жертвы, необходимые для их совершения. Чтобы не уязвлять своего самолюбия, они предпочтут обвинять в некомпетентности и измене министров, на которых ложится ответственность за военные неудачи. Саффолк, творец мира, падет 2 мая 1450 г. — сразу же после поражений, которых его политика согласия, получавшая мало поддержки со стороны ослепленного общества, не сумеет ни предвидеть, ни предотвратить.
Совсем в ином положении находились советники Карла VII. Четыре-пять лет, которые дало им перемирие, ушли на то, чтобы завершить реорганизацию структуры королевства, восстановить порядок в управлении, приступить к созданию новой армии. Даже монета, почти напрочь обесценившаяся от неоднократных девальваций, ожила и стабилизировалась на уровне, позволяющем возродить коммерцию. Благодаря безопасной торговле росло благосостояние горожан, и они стали более верной опорой монархии, чем когда-либо. Произошли перемены даже при дворе: король понемногу стряхивал свою апатию. Может быть, этому способствовала Агнесса Сорель, Прекрасная дама, первая известная нашей истории фаворитка, которая вплоть до своей смерти в феврале 1450 г. оказывала на него благотворное влияние. Ни ей, ни министру Пьеру де Брезе интриги принцев не могли причинить ни малейшего вреда. Разобщенные после неудачи с Неверским собранием, принцы не решались еще раз объединиться. Только дофин Людовик упорно продолжал тайно вредить отцу. Но с 1445 г. ему пришлось укрыться в своем апанаже Дофине. Грязные интриги его агентов в окружении короля не были опасны для положения фаворитов.