Столетняя война
Шрифт:
— Я тебя первым туда спроважу.
Томас сплюнул и подумал, что если он когда-нибудь запишет истории про Робин Гуда, то обязательно отправит легендарного лучника на север, поддеть несколько шотландцев на честные английские стрелы.
На следующее утро им обоим было стыдно за свою несдержанность.
Это потому, что я голодный, — сказал Робби. — Я всегда становлюсь вспыльчивым, если проголодаюсь.
— Да ты вечно голодный, — возразил Томас.
Шотландец расхохотался, потом закинул седло на белую лошадь. Животное поежилось. Оба коня питались скудно и сильно ослабли, так что Томас с Робби старались не выезжать на открытую местность, где сытые,
Каждое утро на рассвете Томас и Робби сперва ехали в леса, к югу от Эвека: там, на той стороне манора, у графа не было никаких осадных сооружений, а только маленький караульный пост. Они останавливались на опушке и махали руками. На третье утро со стены помахали в ответ, но после этого, до тех пор пока не хлынули ливни, гарнизон никаких знаков не подавал. На следующее утро после того, как у них вышел спор о короле Артуре, Томас и Робби в очередной раз помахали защитникам манора, и на крыше появился человек. Он поднял арбалет и выстрелил высоко в воздух. Стрела не была нацелена на пост осаждающих, и те, если и проследили ее полет, ничуть этим не заинтересовались и не обеспокоились. А вот Томас приметил, что стрела упала на лугу, плюхнулась в лужу и скользнула в мокрую траву.
В тот день они не выезжали, терпеливо дожидаясь темноты, а едва пали сумерки, прокрались на луг и на четвереньках принялись шарить в густой мокрой траве среди старых коровьих лепешек. Времени на это ушла уйма, но наконец Робби нашел стрелу и обнаружил там вощеный пакет, обернутый вокруг короткого древка.
— Видишь? — сказал шотландец, когда они вернулись в свое укрытие и, дрожа, ежились рядом со слабым костром. — Это очень даже возможно.
Он указал на послание, обернутое вокруг стрелы. Чтобы заставить стрелу лететь, письмо прикрепили к древку хлопковой бечевкой, которая усела и стянулась так, что Томасу пришлось ее перерезать. Потом он развернул вощеный пергамент и поднес поближе к огню, чтобы прочесть накорябанные древесным углем слова.
— Это от мессира Гийома, — сказал Томас через некоторое время, — и он хочет, чтобы мы отправились в Кан.
— В Кан?
— И там мы должны найти, — Томас прищурился и поднес письмо с корявыми каракулями еще ближе к огню, — мы должны найти капитана по имени Пьер, или, по-нашему, Питер Виллеруа.
— Уж не Гадкий ли Питер? — вставил Робби.
— Нет, — возразил его товарищ, пристально всматриваясь в пергамент. — Корабль этого человека называется «Пятидесятница», а если его там не будет, мы должны поискать Жана Лапуйе или Ги Верго.
Томас держал послание настолько близко к огню, что оно начало темнеть и загибаться по краям, и последние слова он прочитал вслух, прямо с листа:
«Скажи Виллеруа, что „Пятидесятница“ должна быть готова к отплытию в день Святого Климента. Провизии надо взять столько, чтобы десяти пассажирам хватило до Дюнкерка. Ждите вместе с ним, мы встретимся с вами в Кане. Чтобы мы знали, что послание дошло, разожгите ночью огонь».
В ту ночь друзья разожгли в лесу костер. Горел он совсем недолго, ибо его вскоре потушил начавшийся ливень, но Томас был уверен, что в маноре огонь заметили.
На рассвете, усталые, промокшие и провонявшие, они вернулись в Кан.
Томас с Робби прочесали городские набережные, но нигде не было и следа Пьера Виллеруа или его корабля, «Пятидесятницы». Правда, хозяин таверны утверждал, что Виллеруа скоро будет тут.
— Он повез груз камня в Кабург, — объяснил он Томасу, — и сказал, что вернется сегодня или завтра, причем никакая непогода его не задержит. — Трактирщик с подозрением глянул на нечасто встречавшееся в здешних краях оружие. — Это и есть чертов английский лук?
— Охотничий лук из Аржентана, — небрежно пояснил Томас, и эта ложь вполне успокоила владельца таверны, ибо в каждой французской общине можно было найти нескольких человек, умевших обращаться с длинным луком. Другое дело, что их оказывалось так мало, что, когда дело доходило до битв, обагрявших склоны холмов благородной кровью, французские лучники просто ничего не могли поделать.
— Если Виллеруа сегодня вернется, — сказал трактирщик, — то вечером будет хлестать у меня вино.
— Покажешь мне его? — попросил Томас.
— Ты Пьера ни с кем не спутаешь, — рассмеялся француз, — он же великан, настоящий великан. Башка лысая, бородища такая, что в ней мышей разводить можно, а рожа вся в оспинах. Нет, старину Пьера ни с кем не спутаешь.
Рассудив, что по прибытии в Кан мессир Гийом будет торопиться и вряд ли захочет терять время, уговаривая шкипера взять лошадей на борт «Пятидесятницы», Томас весь день торговался, продавая двух скакунов, а к вечеру они с Робби вернулись в таверну, выручив хорошие деньги. Лысого детины с большой бородой не было и в помине, но поскольку шел дождь, они оба продрогли и, решив подождать, заказали себе похлебку из угря, хлеб и подогретое вино с пряностями Слепой музыкант, который наигрывал в углу таверны на арфе, принялся распевать баллады о рыбаках, тюленях и диковинных морских зверях, что поднимаются с океанского дна и воют на убывающую луну. Принесли ужин, и только Томас собрался приступить к еде, как крепкий мужчина со сломанным носом пересек полтаверны, остановился перед Томасом и, указав на его оружие, с решительным, даже задиристым видом заявил:
— Это английский лук.
— Это охотничий лук из Аржентана, — сказал Томас.
Он знал, насколько опасно носить такое приметное оружие, и прошлым летом, когда они с Жанеттой шли пешком из Бретани в Нормандию, снял тетиву и опирался на палку, как паломник на посох, но на сей раз проявил беспечность.
— Это просто охотничий лук, — как ни в чем не бывало повторил юноша и вздрогнул: похлебка из угря оказалась слишком горячей.
— Что нужно этому ублюдку? — поинтересовался Робби.
— Э, да ты англичанин! — воскликнул малый с перебитым носом.
— Я что, говорю как англичанин? — спросил Томас.
— А он как говорит? — Мужчина указал на Робби. — Или он язык проглотил?
— Мой друг шотландец.
— Ну да, конечно. А я, черт возьми, герцог Нормандский.
— Кто ты есть, — спокойно произнес Томас, — так это чертов пустомеля!
С этими словами Хуктон выплеснул миску с супом в лицо незнакомцу и пинком опрокинул на него стол.
— Бежим! — сказал он Робби.