Столетняя война
Шрифт:
— Должно быть, нас выслеживали, — сказал Хук.
— Боже милостивый, — повторил Том Скарлет и перекрестился.
Оба лучника разом глянули на дальние леса — не мелькнет ли случайный блик на латных доспехах. Однако все было спокойно. И все же Хук не сомневался, что за измученной английской армией тенью следуют вражеские разведчики.
Сэр Джон, прискакавший с дюжиной латников, молча оглядел следы и затем, как до него Хук, посмотрел на запад и север.
— Значит, они здесь, — произнес он чуть ли не безнадежно.
— Это не та меньшая армия, что шла за нами вдоль реки, — уточнил Хук.
— Еще бы, дьявол их раздери, — прорычал командующий, глядя на истоптанные поля, и язвительно добавил: — Вот она, мощь Франции, Хук!
— Наверняка за нами следят, сэр Джон.
— Побриться бы тебе, Хук, — хрипло бросил командующий. — Выглядишь как бродяга.
— Слушаюсь, сэр Джон.
— Еще бы выродкам за нами не следить. Стало быть, знамена вперед! К черту! Всех к черту! — гаркнул сэр Джон, отчего Люцифер дернул ушами. — К черту французов, вперед!
Выбора, впрочем, не оставалось. Враг по-прежнему не показывался, однако на следующий день стало ясно, что местоположение англичан французы прекрасно знают: на дороге их ждали французские герольды в ярких налатниках и с белыми жезлами — знаками должности.
Хук, вежливо их поприветствовав, вновь послал за сэром Джоном, тот проводил всех троих герольдов к королю.
— И чего хотели эти придурки? — спросил Уилл из Дейла.
— Пригласить нас к завтраку, — ответил Хук. — Свиная грудинка, хлеб, жареная гусиная печенка, гороховый пудинг, доброе пиво.
— Да я хоть родную мать удавлю за миску бобов, — усмехнулся Уилл, — одних бобов!
— Бобы, хлеб и грудинка, — с тоской выдохнул Хук.
— Жареный бычий бок, — подхватил Уилл. — И чтобы сок капал…
— Сгодится и краюха хлеба, — ответил Хук.
Он подумал, что трое французов здесь наглядятся многого. Хотя герольды и считаются сторонними наблюдателями и незаинтересованными посланниками, они не замедлят рассказать французским командующим и о солдатах, которые то и дело кидаются на обочину, спешно сдергивая штаны, и об измученных конях, и о грязном, промокшем и притихшем войске, медленно плетущемся к северо-западу.
— Нас вызывают на бой, — сказал отец Кристофер Хуку и его лучникам после отъезда герольдов. Священник, разумеется, знал о подробностях встречи. — Все было необычайно учтиво: обменивались галантными поклонами, говорили очаровательные комплименты, согласились, что погода на редкость неприятна, а потом гости объявили вызов.
— Как мило с их стороны, — буркнул Хук.
— Условности тоже важны, — с укором произнес священник. — В приличном обществе не танцуют с дамой, не спросив ее согласия. Вот теперь коннетабль Франции, герцог Бурбонский и герцог Орлеанский приглашают нас на танец.
— Кто они? — спросил Том Скарлет.
— Коннетабль — Шарль д'Альбре, и молись, Том, чтоб тебе не оказаться с ним в паре. Да и с герцогами тоже. Кстати, Хук, герцог Бурбонский твой давний знакомец.
— Мой знакомец?..
— Он командовал армией, взявшей Суассон.
— Боже! — вырвалось у Хука, он снова вспомнил истекающих кровью лучников с выколотыми глазами.
— И у каждого из герцогов войско больше, чем вся наша армия, — продолжил отец Кристофер.
— И что, король принял их приглашение? — спросил Хук.
— О, чрезвычайно охотно! Он обожает танцевать. Правда, Генрих отказался назначить место бала: сказал, что французы и так найдут нас без малейшего труда.
И теперь, поскольку французы легко найдут английскую армию и бой может завязаться в любую минуту, король приказал войску ехать в полном вооружении, в доспехах и налатниках. Впрочем, все загрязнилось и поржавело настолько, что вряд ли могло впечатлить или тем более испугать врага.
Французы по-прежнему не появлялись.
Прошел день святой Кордулы — британской девы, убитой язычниками, — и день святого Феликса, обезглавленного за отказ передать врагам священные книги. Армия находилась в походе уже две недели. Затем настал праздник архангела Рафаила. Отец Кристофер сказал, что он один из семи архангелов, предстоящих престолу Господню.
— А знаешь, что за день завтра? — спросил Хука священник в день святого Рафаила.
Хуку пришлось поразмыслить, но ответ все равно вышел неуверенным:
— Кажется, среда?
— Нет, — улыбнулся отец Кристофер, — завтра пятница.
— Стало быть, я знаю, что завтра пятница, — улыбнулся Хук. — Опять заставите есть рыбу, святой отец. Может, жирную форель? Или угря?
— Завтра, — мягко произнес священник, — праздник святых Криспина и Криспиниана.
— Господи! — Сердце Хука словно обдали ледяной водой — то ли страхом, то ли надеждой на то, что в такой день непременно произойдет что-то хорошее и важное.
— Подходящий день для молитв, — подсказал священник.
— Я помолюсь, святой отец, — пообещал Хук и принялся выполнять обещание в ту же минуту.
«Дай нам дожить до твоего дня и не встретить французов, — молился он святому Криспиниану, — и я буду знать, что мы уцелеем. Дай нам уйти, доведи до дома! Укрой нас от глаз французов, ослепи их, чтоб нас не увидели! — И Хук присовокупил сюда же молитву к святому Рафаилу, покровителю слепцов. — Доведи нас до дома невредимыми, — молился он и, на случай, если вернется в Англию, пообещал святому Криспиниану совершить паломничество в Суассон и пожертвовать в собор денег, чтоб хватило на алтарный покров, порезанный когда-то Джоном Уилкинсоном. — Только доведи нас до дома, — молился он, — доведи до дома невредимыми!»
И в тот же день, в праздник святого Рафаила, в четверг двадцать четвертого октября 1415 года, молитвы Хука получили отклик.
Дозорные передового отряда во главе с Хуком ехали по обсаженной деревьями дороге, вьющейся среди невысоких крутых холмов и быстрых рек. Их вел местный сукновал, знающий хитросплетения здешних троп. Дорога на Кале шла западнее, но идти по ней было нельзя: она вела к Эздену — окруженному стенами городу на берегу речушки, мост через которую охранялся барбаканом, — и потому проводник выбрал путь к другой переправе.