Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность
Шрифт:
Семья Шарифов вернулась к власти. На этот раз, в то время как Наваз стал премьер-министром, его младший брат Шахбаз стал главным министром Пенджаба. Их абаджи («дорогой отец»), Мухаммед Шариф, впав в старческое слабоумие, развлекался тем, что спонсировал назначение старых друзей послами и даже избрание президентом страны бородатого простака по имени Рафик Таррар, одного из фактотумов [105] абаджи. Что делало Таррара опасным, так это его открытая симпатия к фундаменталистской мусульманской секте Абдель-Хадис, которая имела собственную вооруженную организацию.
105
Фактотум (лат.) — служащий, имеющий, широкий спектр обязанностей; подручный, мастер на все руки, секретарь, верный слуга, доверенное лицо.
Из двух братьев именно Шахбаз показал себя более искушенным политиком. Посольство США любезно организовало ему поездку в Вашингтон для встречи в Белом доме с Сэнди Бергером [106] . Ни для кого не секрет, что Вашингтон стремился передать пост премьер-министра Шахбазу, предоставив Навазу его старую работу в Лахоре. Но самого абаджи при помощи такого плана завоевать было нельзя.
После того как братья Шарифы выиграли последние выборы, изменилось немногое, но почти никто и не ожидал, что произойдут существенные перемены. Коррупция, раскинув свои щупальца сверху донизу, распространилась так широко, что экономисты Всемирного банка и МВФ, посетив страну, ужаснулись масштабам этого кошмара. Местные остряки выразили замешательство при новости, что список самых коррумпированных стран мира возглавляет Нигерия. «Даже здесь, — говорят они, иронически сетуя, — мы не можем занять первое место. Жаль, что мы не подкупили агентство, составляющее этот список».
106
Бергер Сэнди — советник по национальной безопасности в аппарате президента США Билла Клинтона (1994–2001).
Элита продолжала расхищать богатство страны. Сначала камарилья Беназир воспользовалась своей очередью, а теперь опять пришло время братьев Шарифов. Нерегулярно выплачивается подоходный налог, политики, многие из которых являются землевладельцами, прямо отказываются вводить сельскохозяйственный налог, принадлежащие государству банки бесстыдно мародерствуют. Принуждаемые последовательно сменяющими друг друга правительствами одалживать деньги политикам, землевладельцы, бизнесмены и банкиры практически уверены, что эти деньги им не вернут. Безнадежные банковские займы обошлись почти в 200 миллиардов рупий (1$ = 60 рупий), что составляет примерно 70 % от общей доходной базы бюджета страны. Пакистан встретил новое тысячелетие с внешним долгом в 42 миллиарда и с внутренним долгом 70 миллиардов долларов, при этом общая сумма долга на 50 миллиардов долларов превышает валовой внутренний продукт.
А страна между тем продолжает загнивать: в Пакистане никогда не было бесплатного образования и здравоохранения, теперь правительство больше не может гарантировать субсидии на пшеницу, рис и сахар или обеспечить невинным людям защиту от случайных грабителей и убийц. Самый крупный город страны Карачи целое десятилетие находится в состоянии настоящей гражданской войны. Национальная организация беженцев (МКМ), или «Мухаджир Карни Махаз», объединившая говорящих на урду детей беженцев, которые переселились на новую родину из Индии в 1947 году, развязала войну с местными синдхами, а также с правительством. В вооруженных столкновениях уже погибло несколько тысяч человек с обеих сторон.
В этих условиях люди должны заботиться о себе сами. Уровень суицида все время возрастает, особенно среди бедных женщин и мужчин, доведенных до отчаяния нищетой, которая не дает им возможности прокормить своих детей. В январе 1999 года транспортный рабочий из Хайдерабада, которому два года не платили заработную плату, пришел в Пресс-клуб, облил себя бензином и поджег. Он оставил такое письмо:
«Я больше не могу. Я и мои друзья-рабочие уже долгое время протестуем против невыплаты нам зарплаты. Но никто не обращает на это внимания. Моя жена и мать серьезно больны, а у меня нет денег на их лечение. Моя семья голодает, а меня кормят тяжбами. Я не имею права жить. Я уверен, что когда-нибудь пламя от моего тела достигнет домов богачей».
Это отречение коррумпированным государством от своей традиционной роли, вкупе с неолиберальными экономическими предписаниями и исламским фундаментализмом, врученными стране аятоллами, ВМФ и Всемирным банком, открыло исламу дорогу в политику. На следующих друг за другом всеобщих выборах народ голосовал против консервативных партий, придерживающихся линии религиозного фундаментализма. С учетом численности населения избиратели в Пакистане отдают религиозным фундаменталистам меньше голосов, чем в Израиле. Религиозный экстремизм до сих пор укреплялся за счет государственного патронажа, а не за счет народной поддержки. Политические организации, которые парализуют страну в течение двух десятилетий, были творением покойного генерала Зия-уль-Хака, который получал политическую, военную и финансовую помощь от Соединенных Штатов и Британии все одиннадцать лет, пока был диктатором Пакистана. Западу уль-Хак был нужен, чтобы вести войну против бывшего СССР в Афганистане. Больше ничего не имело значения. ЦРУ закрывало глаза на продажу героина, вероятно, для того, чтобы было чем финансировать эту войну. Количество официально зарегистрированных в Пакистане наркоманов, употребляющих героин, выросло со 130 человек в 1977 году до 30 000 в 1988 году.
Именно в этот период (1977–1989) в стране была создана сеть медресе, большинство которых финансировалось сначала за счет иностранной помощи. Эти религиозные школы-интернаты стали основой обучения «ученых-богословов» нового типа. Поскольку еда и проживание в медресе были бесплатными, получить там привилегированное и уникальное образование стремились не только дети беженцев. Бедные крестьянские семьи были счастливы отдать сына в медересе. Они думали о том, что дома одним ртом будет меньше, а мальчик получит образование и сможет найти работу в городе или, если ему по-настоящему повезет, в одном из государств Персидского залива.
Вместе со стихами из Корана (заученными наизусть) и напоминаниями о необходимости вести праведную жизнь, этих детей учили не сомневаться. Единственной правдой была правда ислама, единственным кодексом поведения было то, что написано в Коране или в хадисах, добродетель находилась в бездумном повиновении. Каждый, кто восставал против имама, восставал против Аллаха. Эти медресе имели единственную функцию — они были «идеологическими яслями», предназначенными для производства фанатиков. В букварях, например, приводились такие примеры на буквы алфавита языка урду: на букву «джим» слово «джихад»; на «тай» — «топе» (пушки); на «кааф» — «Калашников», а на «хай» — «хун» (кровь).
Когда ученики становились постарше, их учили пользоваться сложным ручным оружием, а также изготавливать и закладывать бомбы. Агенты ИСИ проводили тренировки и обеспечивали надзор за учащимися. Они могли также наблюдать за развитием самых многообещающих студентов (по-арабски — талибов), которых позже отбирали и посылали в секретные военизированные лагеря для специального обучения, чтобы лучше подготовить их к «священной войне» против неверных в Афганистане.
Влияние «Джамаат-э-Ислами» во время правления уль-Хака возросло. Ее лидеры приняли на себя руководство этими школами. Эта партия всегда гордилась своей кадровой организацией, построенной на «ленинской модели» мелких подпольных ячеек. «Джамаат-э-Ислами» остерегалась массового членства, но это могло быть и потому, что ее, в свою очередь, остерегались массы. Теперь ее лидеры решили, что пришло их время. Они увидели в учащихся медресе потенциальных новообращенных, однако им пришлось разочароваться. Возникли новые проблемы. Поскольку доллары были легко доступны, возникли различные исламистские организации и начали конкурировать друг с другом за опеку над этими школами. ИСИ стала арбитром в религиозных диспутах различных фундаменталистских организаций, благоволила к одним организациям и не поощряла другие. Во время войны в Афганистане их энергия была растрачена. После того как окончилась первая война, Пакистан отказался признать коалиционное правительство Афганистана. Именно правительство Беназир Бхутто, при поддержке пакистанских подразделений коммандос, бросило в бой талибов, стремясь взять Кабул. Соединенные Штаты, боясь усиления иранского влияния в регионе, поддержали это решение.
«Зубы дракона», посеянные в 2500 медресе, принесли урожай из 225 000 фанатиков, готовых убивать и слепо умирать за свою веру, когда им прикажут религиозные лидеры. Генерал Назирулла-хан Бабар, министр внутренних дел во втором кабинете Беназир Бхутто, конфиденциально сообщил друзьям, что, поскольку талибы начали угрожать спокойствию Пакистана, он решил, что единственным решением проблемы является предоставление экстремистам своей собственной страны. В то время этот аргумент можно было бы посчитать обычным лицемерием, однако в свете того, что случилось через несколько лет, Бабар заслуживает, чтобы его судили как военного преступника.