Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность
Шрифт:
Мать Наполеона, когда придворные льстецы поздравляли ее с тем, что у нее так много детей, получивших европейские троны, кисло отвечала: «А надолго ли это?»
Факты таковы: ситуация в Афганистане нестабильна по своей сути. Только фантасты могут предполагать обратное. Мнение, что Афганистан в его настоящем виде может просуществовать несколько лет, смехотворно. В освобожденном Кабуле уже началась скрытая борьба, хотя открытых стычек избегают. Слишком многое поставлено на карту. Запад наблюдает. Деньги обещаны. Путин и Хатами настаивают на осторожности. Но эта дамба прорвется, и скорее рано, чем поздно. Бывший сотрудник ЦРУ Хамид Карзай всегда может работать в Северной Америке или Европе модельером и создавать роскошные одежды в роскошном стиле, проконсул США Залмай Халилзад может вернуться в Белый дом или на работу в «Унокал». А что же делать вымирающему
18
Кашмирская история
В долине Кашмира веют смертоносные ветра. Смерть блуждает по региону в разных обличьях, иногда в индийской военной форме, иногда — принимая облик бородатых мужчин, говорящих на языке джихада, вооруженных и присланных сюда Пакистаном. Аллах и Смерть сливаются воедино. Незримое присутствие ядерных ракет не позволяет расслабиться ни одной из сторон. Кашмир, попавший в эту ловушку «между двух огней», задыхается. Впавшие в депрессию и измотанные десятилетиями насилия, многие кашмирцы стали ко всему безразличны. Красоты весны и лета проходят мимо них незамеченными. Боясь даже думать о будущем, люди предпочитают жить настоящим. Угнетенные ситуацией, в которую попали, они молчат на публике и говорят правду шепотом. Они боятся, что Кабул двинет войска в Шринагар и во имя косной религиозности запретит поэзию и музыку, объявит нарушением закона появление женщин на людях без чадры, закроет университет и установит диктатуру священнослужителей. Трудно представить себе Кашмир во власти режима «Талибан», но когда-то также трудно было представить в этой роли Афганистан. Сложная и непредсказуемая комбинация обстоятельств дает иногда врагам света шанс победить. Если только не…
Я думал об этом в прекрасный октябрьский вечер в Нью-Йорке в те дни, когда подходил к концу срок президентства Клинтона, размышляя, есть ли какая-либо альтернатива для ситуации «между двух огней» и что Империя может предложить своим сатрапам из Юго-Восточной Азии. Но сейчас эта страна была поглощена своей собственной избирательной кампанией.
Спускаясь по 8-й авеню в поисках места, где можно подкрепиться, я остановился между 40-й и 41-й улицами, привлеченный мерцающей неоновой вывеской: «К-А-Ш-М-И-Р».
Неоновая стрелка свидетельствовала о наличии в подвале закусочной-забегаловки. Я решил рискнуть. К примитивной зоне приема пищи примыкало продолжение в виде приподнятой деревянной платформы. Табличка на стене гласила, что это Джинна-холл, торжественно открытый в 1996 году премьер-министром Пакистана Навазом Шарифом. Я спросил молодую женщину, видимо из Кашмира, сидящую за кассой, возможно ли, что это был тот самый Наваз Шариф, который сидел в то время в пакистанской тюрьме по обвинению в коррупции и убийствах. Она улыбнулась, но не ответила. Вместо этого она обратила свой взор на «Джинна-холл», где происходил какой-то митинг. Почти все места были заняты, там расположились около двадцати мужчин из Юго-Восточной Азии и одна белая женщина. В «президиуме» за отдельным столом сидели бородатые мужи в традиционных мешковатых брюках и длинных рубахах. Я посочувствовал одному из них. Пораженный жуткой чесоткой, обычной у мужчин-прачек, он был занят своим персональным «джихадом» и весь вечер неприлично чесался.
Выступал чисто выбритый белый американец и просто фонтанировал словами. По жестам и ходульной риторике в нем можно было угадать политика, который мог бы принадлежать к любой партии. Он оказался конгрессменом-демократом, «другом народа Кашмира». Недавно вернувшийся из поездки по стране, он был «глубоко тронут» страданиями, свидетелем которых стал, и теперь убеждал присутствующих, что «мировые лидеры просто обязаны заняться этой проблемой». Бородачи молча кивали, без сомнения вспоминая ту помощь, которую мировые лидеры оказали Кабулу и Косово. Конгрессмен сделал паузу. Он не хотел вводить этих людей в заблуждение: то, что предлагалось, было не «гуманитарной войной», а неофициальным Кемп-Дэвидом. «Здесь не нужны даже Соединенные Штаты, — продолжал он, — здесь нужен какой-нибудь великий человек. Это мог бы быть Нельсон Мандела… или Билл Клинтон».
На бородачей это заявление не произвело никакого впечатления. Один из немногих безбородых мужчин в аудитории поднялся и обратился к конгрессмену. «Пожалуйста, честно рассейте наши тревоги, — попросил он. — В Афганистане мы помогали вам разбить Советскую армию. Вы нуждались в нас тогда, и мы были вам верны. Теперь вы бросили нас ради Индии. Г-н Клинтон поддерживает Индию, а не права человека в Кашмире. Разве так обращаются со старыми друзьями?»
Конгрессмен издал несколько сочувственных звуков и даже пообещал поставить Клинтону на заметку то, что он не был «настойчивым в вопросе о правах человека в Кашмире». Он зря старался. Поднялся бородач и спросил, почему правительство США предало их. Это повторение раздражило конгрессмена. Он обиделся, пожаловавшись на то, что на митинге присутствуют только мужчины. Почему не присутствуют жены и дочери этих мужчин? Бородачи остались пассивными. Почувствовав необходимость глотнуть свежего воздуха, я решил уйти. Когда я поднимался по лестнице, конгрессмен опять изменил тему разговора, рассказывая теперь о замечательной красоте каширской долины, которую он недавно посетил.
Черт с ней, с красотой, подумал я, прекратите убийства. Знал ли конгрессмен или внимавшие ему бородачи о бурном прошлом Кашмира — как исламском, так и неисламском? Знали ли они, что правители династии Великих Моголов при строительстве империи никогда не считали религию краеугольным камнем? Знали ли они о сильных женщинах, которые боролись с правителями в прошлом, или о том, почему Кашмир был продан Ост-Индской компанией местному правителю за жалкие гроши? И почему все это так плохо кончилось? Могли ли бородачи представить себе, что Империя начнет интервенцию в Шринагар и превратит его в Сараево, оккупированное войсками западных стран, в то время как Индия и Китай спокойно будут наблюдать за этим со стороны? Верят ли они в то, что в один прекрасный день «религиозный» Пакистан применит ядерные ракеты, чтобы освободить их?
«Все здания в Кашмире деревянные, — писал в своих мемуарах могольский император Джахангир в марте 1622 года. — Их делают двух-, трех- и четырехэтажными и покрывают земляными крышами, сажают луковицы черных тюльпанов, которые цветут год за годом с приходом весны, и это необычайно красиво. Эта традиция является особенностью народа Кашмира. В этом году в садах дворца и на крыше самой большой мечети тюльпаны цвели просто роскошно…» Описывая озера и водопады, розы, ирисы и жасмин, он называет эту долину «страницей, которую нарисовал карандашом созидания художник судьбы».
Первые мусульманские завоеватели вторглись в Кашмир в VIII веке и потерпели поражение от гималайцев. Воины пророка решили, что спуститься по южным склонам гор в долину невозможно. Победу они одержали через пять веков, в результате дворцового переворота. Буддистский вождь Ринчана из соседнего Ладакха, который и осуществил этот переворот, искал убежища в Кашмире, он принял ислам под руководством некоего суфия с приятно звучащим именем Бюль-Бюль («Соловей») Шах. От обращения в ислам Ринчаны никому не стало бы ни жарко, ни холодно, не будь турецких наемников, из которых состояла элитная гвардия правителя, преданность которых только возросла, поскольку их господин стал их братом по вере. Однако они поклялись подчиняться только самому правителю, а не его преемникам, так что, когда Ринчана умер, власть захватил лидер наемников Шax Мир и основал первую мусульманскую династию, правившую Кашмиром семьсот лет.
На население, однако, повлиять было нелегко, и, несмотря на политику насильственного обращения, большинство кашмирцев приняли ислам только на исходе XV века, когда подходило к концу правление Зайн-аль-Абидина. Фактически, правитель Зайн-аль-Абидин в порыве вдохновения положил конец насильственному обращению индийцев и издал декрет, что те, кого обратили в ислам силой, могут вернуться к собственной вере. Он даже давал индийцам субсидии, предоставив им возможность вновь отстроить храмы, которые были разрушены во времена их отцов. Различным этническим и религиозным группам все-таки не разрешалось вступать в смешанные браки, но они научились мирно жить бок о бок друг с другом. Зайн-аль-Абидин организовывал поездки в Иран и Центральную Азию, чтобы его подданные могли обучиться переплетению книг и резьбе по дереву, а также ковроткачеству и изготовлению шалей. Отсюда берет начало производство знаменитых кашмирских шалей. К концу его правления большинство населения добровольно перешло в ислам, и количественное соотношение мусульман и немусульман с тех пор остается практически постоянным — 85 к 15.