Стон земли

Самаров Сергей Васильевич

– И что?

– Евангелие говорит нам этим примером, что Господь готов простить любого искренне раскаявшегося. Беда наша в том, что никто из людей не знает, где и когда настигнет его смерть. Каждый, даже тот, кто о покаянии думает, считает в душе, что он будет жить долго, а всякие неприятности только с другими происходят, и на покаяние время еще есть. А потом внезапно приходит смерть, и человек умирает, не успев покаяться и исповедоваться. Потому мы и молимся: «Дай, Господи, мне прежде конца покаяние!» К военным это должно в первую очередь относиться.

Священник уже оделся. Подполковник положил молитвослов на стол и первым пошел к выходу. Отец Георгий, перекрестившись, двинулся за ним…

В комендантском военном городке клуб

располагался в самом дальнем от ворот углу. Служебный «уазик» подполковника Шумакова, видимо, был включен в какой-то список, и, едва машина остановилась перед воротами в свете двух фонарей, как ворота стали открываться автоматически, что было в военных городках в диковинку. Подполковник, всегда предпочитавший сидеть за рулем, смело проехал за периметр и, видимо, хорошо зная дорогу, поехал не по тротуарам, а по автомобильной дороге вокруг всего комендантского городка, пока не добрался до клуба. Там его и отца Георгия уже встречали на крыльце командир роты и еще два офицера, видимо, командиры взводов. Командир роты был отцу Георгию незнаком, но, произведя уставной доклад комбату, капитан повернулся к священнику, по всем правилам попросил благословения и без стеснения поцеловал священнику руку. Подполковник Шумаков с одобрением наблюдал за этой сценой. Он, видимо, хотел что-то сказать командиру роты, но тут зазвонил его мобильник, и он сердито ответил:

– Что тебе? Я занят. Так… Так… Но я же в командировке. Сама и расхлебывай. Твое воспитание. Ладно, позвоню, когда освобожусь. Я сейчас с людьми разговариваю. Мне некогда… А что я сделаю? Молись за него. И я помолюсь. Все. Отбой! Да-да, помолюсь… Отбой, я сказал!

Убрав трубку, комбат пропустил вперед офицеров роты и остановил священника, двумя пальцами потянув его за рукав куртки.

– А скажи вот мне, батюшка… У меня ситуация такая… Сыну двадцать два. Когда в военном городке жили, я его воспитывал по-спартански. Жестко. Надеялся сделать из него хорошего офицера спецназа. Но жене от родителей квартира в Москве по наследству досталась. Сын на уговоры жены поддался и поступил в гражданский институт. Уехали они в Москву. Он учится, она, как говорит, воспитывает его. И Игорь за три года совсем другим человеком стал. Расхлябанный, выпивает, курит, жена подозревает, что курит «травку». Я для него уже не авторитет. И вообще для него авторитетов нет. Свою жизнь по-своему желает строить. Сейчас вот жена звонила. Разыскивают его. С ментами в метро подрался. А драться я сам его учил. Всерьез… Собираются уголовное дело заводить. Как отец должен себя в этой ситуации вести? С православной точки зрения… Должен я вмешиваться?

– А как вы можете вмешаться, товарищ подполковник? – тихо ответил отец Георгий. – Есть такая старая православная истина. Когда ребенок маленький, с ним нужно говорить о Боге. А когда ребенок становится большим, нужно с Богом говорить о нем. То есть молиться за него нужно. Но молитва только тогда дойдет до Бога, когда она будет похожа на крик утопающего. Вы слышали когда-нибудь, как кричит утопающий? «Помогите!» Захлебывается и кричит. Он спасения хочет. Вот когда человек молится так же, когда он спасения себе или кому-то хочет, тогда Бог его слышит и откликается. Это все, что я могу вам посоветовать. Но вы, я слышал, и сами так решили…

– Это я жене так сказал. Со злости… Ее воспитание, вижу, как сказывается. Бабье… Не хотела, чтобы сын военным стал, вот и получила…

– А вы помолитесь. Без злости. Но от глубины души. От боли. Как тонущий…

Ничего не ответив, подполковник показал рукой на дверь, приглашая священника войти. Пора было уже входить, потому что строй отправляющихся на боевую операцию солдат уже ждал их в просторном холле. Кого из двух прибывших солдаты ждали больше, подполковник Шумаков, кажется, понимал.

В своей роте и со своим командиром роты отец Георгий чувствовал себя как-то свободнее, хотя и мало там осталось тех, кто знал его когда-то. Здесь же, во

второй роте, все были незнакомые. Даже офицеры пришли в батальон, видимо, уже после того, как рядовой Юрий Коровин демобилизовался. Но священникам часто приходится иметь дело с незнакомыми людьми. Такова их служба. И потому отец Георгий быстро справился со смущением. Тем более что он уже подменял в деревенском приходе местного иерея и имел опыт знакомства с людьми. Сейчас ситуация была та же самая. Эти солдаты, отправляющиеся на операцию, где будут не только они стрелять, но и в них тоже стрелять будут, все они являлись прихожанами отца Георгия, хотя приход обычно олицетворяется с каким-то конкретным храмом, а у них своего храма пока нет. И все же именно личность священника связывает приход с храмом. Храм может быть, а может только строиться или восстанавливаться, а службы можно вести и вне храма. Был бы приход, и был бы священник.

Знакомство со второй ротой и благословение тем, кто уходил на операцию, прошло хорошо, все остались довольны. Вроде бы остался довольным даже командир батальона, хотя на его лице явственно читалась озабоченность, но она, скорее всего, была вызвана вестями из дома.

Два взвода уехали вместе с командиром роты. Эти выезжали не на грузовиках, как бойцы первой роты, а сразу на боевых машинах пехоты и бронетранспортерах. Но отец Георгий помнил, что в годы его службы выезжать приходилось на том транспорте, который удавалось найти. Несколько раз выезжали даже на броне танков, облепив танк, как мухи медовые соты, хотя чаще всего пользовались вертолетами. Но тогда, во вторую чеченскую кампанию, отряд спецназа ГРУ базировался рядом с аэропортом Грозного, в то время разрушенного, и вертолеты федеральной авиации использовали бетонное покрытие аэродрома для стоянки.

– Поехали, батюшка, – позвал подполковник Шумаков.

Они вышли из казармы в сопровождении одного из заместителей командира взвода, дежурившего по роте, и одновременно с ними по лестнице спускались солдаты комендантского взвода.

Глянув на них, подполковник сделал знак рукой, привлекая внимание, и спросил:

– Часовня у вас в это время уже закрыта?

– Открыта, наверное, товарищ подполковник. Ее за час до отбоя закрывают, значит, еще полчаса работать будет. Знаете, где?

– Знаю. Пойдем, батюшка, заглянем.

Впрочем, «пойдем» в устах «подполковника Шумахера» в любом случае должно было означать «поехали». Так подумал отец Георгий, так и произошло. Комбат сел в машину и открыл дверцу священнику, приглашая в салон. По военному городку Шумаков ездил так же быстро, как ездил везде, и уже через минуту, заскрипев тормозами, машина остановилась рядом с небольшим зданием из оцилиндрованного бревна. Купола над часовней не было, но крест установили на окончании гребня крыши прямо над входом. В окнах горел свет.

Первым пошел отец Георгий, перед входом в часовню трижды перекрестился, как полагается, обернулся, глянул на крестящегося подполковника Шумакова и сказал:

– Бандану, товарищ подполковник, снимите.

Сам он, впрочем, свою фиолетовую скуфью не снял, поскольку у белого духовенства скуфья является предметом богослужебного облачения и только монахами и архиереями носится во внебогослужебное время.

Часовня была небольшая, всего в один притвор, хотя, впрочем, обычно большинство часовен так и строятся. Судя по всему, она была перестроена в часовню из какого-то иного помещения, может быть, даже складского, в котором вырезали окна по одной стене, оставив другие стены глухими. Посреди дальней стены висела большая икона Георгия Победоносца, справа от нее, если стоять лицом к образам, икона Николая Чудотворца, справа икона Михаила Тверского [23] . Над всеми ликами была вывешена округлая икона Спаса. На высоком деревянном, очевидно самодельном, резном аналое лежала под стеклом редко применяемая икона Архангела Михаила, сидящего на крылатом коне и поражающего ударом копья в раскрытый рот поверженного дьявола.