Стон земли
Шрифт:
«Джогирг Артаганович Музарбеков летел в самолете вместе с Байшункаром Табаровичем Бикбулатовым ровно два месяца назад. Билеты были куплены в одно и то же время в одном и том же месте. Есть основания предполагать, что покупали вместе. Значит, были знакомы раньше и имеют общие дела. Через два дня зарегистрирован прилет в Магадан второго Джогирга Артагановича Музарбекова. Только уже не из Находки, а из Владивостока. Очевидно, это прилетел убитый Насухан Сардалович Таштемиров.
Сегодня, несмотря на штормовое предупреждение, вышел курсом на Находку катер геологоразведки. По данным пограничников, катер взял двоих пассажиров. Это наш Джогирг Артаганович Музарбеков и некий Музарбек Вахович Нохаев. Сейчас поищу на него данные по базе».
Майор перевернул лист текстом вниз и встал из-за стола. В это время в кабинет после короткого стука вошел, не дождавшись приглашения, немолодой человек в белом халате и с потертым чемоданчиком, украшенным большим красным крестом на белом круге. Кивнув вошедшему, майор обернулся к старшему лейтенанту и торопливо спросил:
– Когда катер до места дойдет?
– Как погода позволит. Шторм, вообще-то, севернее проходит, море едва задевает. Но они все равно вдоль берега двинутся. Напрямую тоже не рискуют. Хотя катер официально и морской, все же судно это каботажное [21] . Значит, не сразу… Дать запрос в Находку?
– Отправь. И попроси, чтобы аккуратнее. Потребуй отслеживать каждую стоянку. Каботажные суда часто стоянки устраивают.
Старший лейтенант пересел за стол майора Лохматого, чтобы поработать за компьютером…
– Вот, Игорь Леонидович, ваш клиент. Сделаем его разговорчивее?
– Отчего же не сделать? Сделаем, как прикажете, товарищ майор.
Глаза Игоря Леонидовича Лаврушкина были всегда красными и воспаленными, а лицо отечным, из-за чего создавалось впечатление, что он никак не может из запоя выйти. Но все, знающие фельдшера Лаврушкина, в один голос утверждали, что этот человек не пьет уже больше двадцати лет. По молодости начудил спьяну, и все, после этого решил, что, поскольку пить не умеет, больше никогда не пить, и с тех пор не пьет. Сотрудники управления к внешнему виду фельдшера привыкли и знали, что в работе Игорь Леонидович вполне соответствует тому, что от него ждут. Помимо официальных услуг по оказанию первой медицинской помощи арендаторам камер в подвале здания УФСБ, Игорь Леонидович оказывал и дополнительные услуги, но уже отзываясь на просьбы офицеров самого управления. Врачи не рисковали работать со скополамином, опасаясь получить запрет на врачебную деятельность. Все-таки препарат этот всегда считался сомнительным, и часто его использование можно было бы, мягко говоря, трактовать как незаконное. Фельдшер же все врачебные сомнения отвергал, и если у следствия не было официального разрешения на применение психотропных средств при допросе подозреваемых, обращались к Лаврушкину. Ситуация была слегка парадоксальной, потому что скополамин Лаврушкин получал вполне официально, и так же официально списывал его как использованный.
Игорь Леонидович начал с осмотра задержанного. Задрал веко, внимательно рассмотрел глаз, потом измерил кровяное давление и удовлетворенно хмыкнул, положив тяжелую морщинистую руку Гортану на затылок.
– Парень не из храбрых, волнуется – зрачок чуть-чуть расширен, давление немного выше нормы, что понятно, но в целом он в порядке и для работы пригоден. Можем начинать.
– Будем начинать, – кивнул майор Лохматый.
Игорь Леонидович поставил на стол свой чемоданчик, достал из коробки большую ампулу с мутно-бурой маслянистой на вид жидкостью, посмотрел содержимое на свет, встряхнул, стукнув по ампуле ногтем, и пальцами отломил острый конец ампулы. Шприц показался Гортану чудовищным по размерам, хотя был просто крупным, как и одноразовая игла, вставленная в него.
– Готовьте руку, – распорядился фельдшер.
Санитары, видимо, проходили особую дрессировку и очень ловко закатали задержанному рукав выше локтя. Запах спирта наполнил кабинет. Игорь Леонидович, как человек не пьющий, спирта не жалел и обработал руку проспиртованной ваткой со старанием. Гортан, не знающий, что с ним произойдет, но не имеющий возможности сопротивляться, нервно подрагивал и часто моргал. Но игла фельдшера вену нашла сразу и ввела препарат безболезненно, хотя сам задержанный с мукой на лице следил за этой иглой и медленно опорожняющимся шприцем, и со стороны могло показаться, что ему очень больно.
– Скоро? – спросил майор Лохматый.
– Как обычно. Три минуты максимум на раскачку, потом его понесет…
– Главное, чтобы не пронесло, – поморщился старший лейтенант. – Не люблю в кабинете такие запахи. Однажды бича одного допрашивали, ох и пахло от него. Неделю в кабинет заходить было противно…
– Такой эффект возможен, – неожиданно согласился фельдшер, – но он, как правило, случается через несколько часов после завершения действия скополамина. Жутчайшая диарея. Приходится принимать меры против обезвоживания организма. Но я прослежу, чтобы с ним ничего не случилось. Мне тоже лишние разбирательства ни к чему…
Гортан оказался слаб, скополамин начал действовать на него уже через минуту. И вылилось это в громкие и долгие матерные тирады. Из тех редких слов, что проскальзывали между матюками, можно было составить и предложение, общий смысл которого сводился к следующему:
– Справились, сволочье поганое. По одному никто бы из вас не рискнул со мной связаться. Я и не таких ломал. Привязали к креслу и радуетесь. Раз привязали, значит, боитесь. И правильно. Меня все должны бояться. Мне все равно, что за человек передо мной. Любого завалить могу. Хоть первого вора в стране, хоть президента. И никто меня не поймает. Я – хитрый и умный. А вы – дурачье и сволочье.
– Все, поехал, – напомнил Лаврушкин. – Подруливайте, товарищ майор. И вы, товарищ старший лейтенант, помогайте. Вдвоем лучше сообразите… Темп нужен. У вас максимум пятнадцать минут. Потом поздно будет.
Лохматый включил камеру видеозаписи. Эта запись не могла быть официальным документом для предъявления обвинения, но для напоминания самому задержанному о том, что он сказал, вполне годится. И еще такие записи обычно используются как инструмент давления. Пообещаешь человеку, что его подельникам покажешь, как он их сдавал, он сразу сговорчивее становится.
– Да тебе самого простого дела доверить нельзя, – начал майор, – на любом попадешься. Пару рваных калош сопрешь и сразу сядешь. Козел ты и неудачник…
– Я – козел? Я – неудачник? Фильтруй базар, рыло тухлое, за слова отвечать придется. Козлом никогда не был. А уж про мою удачливость не тебе судить. Меня ни разу еще к стенке не прижали. Что ни делал, все по уму было.
– А тут завалился. На таком пустяке! С пистолет-пулеметом не сумел несколько человек положить наглушняк. Вот потому тебя и повязали.
Видно было, что задержанный борется с действием препарата, хотя полностью себя и свои слова контролировать уже не мог. И чем дальше, тем слова произносились быстрее, тем больше информации выдавал Гортан. Сам он, конечно, в этом был не виноват. Действовал препарат, возбуждающий в голове участки мозга, отвечающие за болтливость, а, попутно, и за хвастливость, за гордыню. И потому лучшим способом при подобном допросе считалась провокация и нелепые на первый взгляд обвинения. Допрашиваемый старался себя представить в выгодном, с его точки зрения, свете и пробалтывался даже о том, о чем никогда бы не проболтался в нормальном состоянии.