Стопроцентно лунный мальчик
Шрифт:
— Что?
— Она была моей старшей сестрой. Знаешь, когда-то у меня было семь старших сестер. Можешь себе представить, как они меня избаловали! Поверишь ли, словно маленького принца. Селену я любил больше всех. Ты мне ее напомнила.
— Кажется, у древних греков Селена была богиней Луны?
— Да. Она была богиней.
Белвин вел корабль точно по программе, а значит, всего через несколько минут Окна Падают На Воробьев поймет, что они возвращаются на Луну и Шмет посадит ее в тюремную камеру. Шмет решил не портить эти минуты попытками выяснить имя мальчишки. Скоро он снова станет самим собой — хитрым, бессердечным, глубоко несчастным сыщиком, и будет злиться на себя за постыдную сентиментальность. Неизбежная реакция человека, изгнавшего из своей жизни все и всяческие чувства. Девчонка наверняка придет в ярость. Она решит, что ее подло обманули — и будет права.
А пока он сидит возле нее, возле девочки с Земли, разбудившей воспоминания о любимой сестре, и наслаждается мгновениями, когда можно не быть самим собой. Они вместе смотрят, как проплывает внизу озаренная разноцветными огнями Луна, и, как все, не могут понять, почему на Луне столько неона. Эстетическое решение такой далекой древности, что причины давно забылись, превратившись в окаменелость.
Кораблик мчится вперед, и вот уже показался край Луны. Освещена только половина шара, другая погружена в непроглядную тень. Окна Падают На Воробьев пробует восстановить в памяти четвертый основной цвет, но он никак не возвращается.
Она прижимает ладонь к иллюминатору. На стекле остается отпечаток, но и он постепенно исчезает.
Глава 8
Иеронимус спрятал лицо в ладонях, чувствуя себя настоящим негодяем. Перебирая мысленно вчерашние события, он искал мельчайшую лазейку, которая поможет полицейским сложить два и три и получить пять. Главный вопрос: обратился ли кто-нибудь в полицию? Например, дежурный в гостинице? Вряд ли, этот тип слишком прочно завязан с проститутками. А родители девочки? Как они могли не позвонить в полицию, когда дочь явилась домой в кошмарном виде? Она еще на Луне? Нет, исключено. А все-таки он обещал — в восемь, у колеса обозрения. Хотелось ошибиться в том, что видел. Ох как хотелось!
Как последний преступник, — а он и есть преступник! — он должен придумать алиби на случай, если вдруг постучат в дверь. Хотя с чего бы к нему стали стучать? Есть тысячи других стопроцентно лунных мальчишек, и любой из них мог вчера приехать к мемориалу первого ЛЭМа. Правда, если она скажет полицейским, что его зовут Иеронимус, все будет кончено. Можно быть абсолютно уверенным, что среди всех носителей лунарного офтальмического символяризма у него одного такое имя.
А вдруг полицейские пронюхают про экскурсию и позвонят в школу номер семьсот семьдесят семь? Даже если и позвонят, не обязательно его имя всплывет, ведь класс дебилов в полном составе прогулял экскурсию, за исключением его самого, Клеллен и Брейгеля.
Нужно все-таки выяснить точно, а то так и свихнуться недолго. Иеронимус принял душ, а потом вернулся к себе в комнату и позвонил Брейгелю по болтофону. Дожидаясь ответа, он глянул на кучу одежды на полу и сразу расстроился оттого, что белая пластиковая куртка порвалась и безнадежно измазана машинным маслом. Вот она валяется на самом виду — плата за непроходимую глупость…
На экране появился встрепанный Брейгель с опухшими со сна глазами. Увидев Иеронимуса, приятель расплылся в улыбке.
— Привет! Что с тобой случилось вчера? Исчез куда-то с той девчонкой. Все интересное пропустил.
— Что я пропустил?
— Да мы с Клеллен и этот твой спортивный знакомый Пит решили провести альтернативный урок в ближайшем баре. Напились вусмерть. Пит и Клеллен так разрезвились, жуткое дело. По-моему, она ему всерьез нравится.
— Как вы домой-то добрались?
— Как все, на школьном автотранспе. А ты?
— Я как раз об этом хотел с тобой поговорить, и поскорее. Кажется, я здорово вляпался.
— Где встретимся?
— Давай через двадцать минут у забегаловки О’Луни.
— У меня похмелье.
— Ладно, куплю тебе заг-заг. И сахарной пакли куплю, только вылезай из своей берлоги и приходи. Это правда очень важно.
Издали высотный жилой комплекс Сан-Кинг-Тауэрс был похож на ярко-красный канделябр. Построенный несколько столетий назад, он представлял собой чудовищное столпотворение бетонных башен, щедро разукрашенных неоном. Иеронимус жил в центральной, под названием Эйлер-Тауэр, на восемьдесят восьмом этаже.
У подножия башен была остановка метро. Утром и вечером по единственной лестнице протискивалась вниз или вверх плотная человеческая масса. Когда поток схлынет, в туннель устремлялись колибри. Птицы подбирали объедки на рельсах, на платформах, а иногда и прямо в поезде. Иеронимус каждый день ездил в школу на метро. Хотя пешком идти не больше километра, зато местность не слишком приятная — пустыри, бетонные заборы, сплошь изрисованные граффити, и высоченные мачты антенн.
Иеронимусу нравилось в заведении О’Луни. Ничем хорошим оно, по правде сказать, не отличалось, только расположено было удобно, прямо в здании Эйлер-Тауэр, и не страдало высокотехнологичными излишествами. Чтобы попасть туда, нужно было спуститься на лифте, пересечь гулкий безлюдный вестибюль, выйти на улицу и сразу повернуть налево; пройти еще метров тридцать — и вот она, забегаловка О’Луни.
Собственно, это был захудалый бакалейный магазинчик, совмещенный с кафе. Большинство спешащих на работу жильцов воспринимали его, как занозу в глазу. У входа постоянно толпились бездомные, потому что здесь продавались дешевые пакеты с готовой едой и за разумную цену можно было купить литровую бутылку низкосортного пива. Жильцы и городская управа давно уже пытались избавиться от О’Луни. Простенькое заведение, отделанное алюминием и видавшим виды плексигласом, было последним пережитком давней эпохи, когда в цокольном этаже каждой высотки располагались магазины, кинотеатры, кафе, рестораны и бары. Сейчас в пустующих помещениях самовольно селились бродяги. Один только О’Луни до сих пор не сдавался.
Большинство завсегдатаев кафе составляли бездомные. Разных чудаковатых старичков сюда как магнитом тянуло. Неизвестно почему, днем у О’Луни трудно было застать посетителя младше семидесяти восьми-семидесяти девяти лет. Иеронимус считал, что они остались от прежних времен, когда в парках и ресторанах Сан-Кинг-Тауэрс было весело и оживленно, а не пусто и страшно, как сейчас. Перед магазинчиком лежала зацементированная площадка с несколькими скамейками и круглыми бетонными подставками для деревьев, грязными и потрескавшимися — попытки озеленить район давно потерпели неудачу. Заколоченный досками цокольный этаж сам по себе представлял эффектное зрелище — древние доски из пластика сплошь покрыты многолетними наслоениями граффити.