Стоунхендж
Шрифт:
— Надо попробовать.
— Но как?
— Не думаю, чтобы калика оставил тебе посох, которым трудно пользоваться. Покажи... Видишь, тут вырезаны значки...
Томас с неудовольствием отстранился.
— Я и своей-то грамоты не очень... а тут еще буквы вовсе не людские...
— И не кириллица, — сказала Яра со вздохом. — Те бы я прочла...
Томас с сочувствием смотрел на ее помрачневшее лицо. Яра закрыла глаза, шевелила губами.
— Это черты и резы. Мой старый учитель знал этот язык. Но меня уже не учил,
Томас смотрел неверяще.
— Ты сумеешь прочесть?
— Вряд ли... Но я попытаюсь. И, сэр Томас, разве ты не видишь двойную выгоду? Я могу быть тебе полезной в дороге, а когда ты доставишь меня по пути во владения моего жениха, то получишь... богатое вознаграждение. И сможешь рассказывать, что захватил его при разделе добычи в захваченном Иерусалиме!
— Что ж, — сказал он, ненавидя себя за такое решение, — я вынужден согласиться. Но этот путь намного опаснее, чем был раньше...
— Я выдержу, — пообещала она.
Он выругался про себя, с ненавистью глядя на ее нежную шею. Пальцы заныли от желания схватить эту шею и стиснуть так, чтобы хрустнули позвонки. Неужели она не понимает, насколько это все опасно?
— Там ждут не только сбитые в кровь пятки, — пообещал он. — Но если даже распорешь свое толстое брюхо, не приходи за помощью.
— А разве приходила я? — удивилась она. Глаза ее были невинные,
Их короткому миру пришел конец, оба это знали.
Вдвоем они изловили коней, третьего взяли как запасного, сложили на него запасные мешки. Времени в обрез, даже если больше ничего не случится. Тайным нанесено лишь временное поражение. А ответный удар может быть страшным. Теперь там знают их настоящую мощь.
— Хорошо, — повторил Томас тяжело, чувствуя, что делает роковую ошибку. Может быть, смертельную. — Ты едешь со мной до земель твоего жениха. Но будешь выполнять все мои желания. Понятно?
В ее глазах мелькнул испуг, тень колебания. Он поднял руку, чтобы отправить ее обратно, но она сказала быстро:
— Я согласна. Если только твои желания не будут касаться...
— Стоп! — сказал он яростно. — Я сказал, все желания. Значит, все желания. И выполняешь их беспрекословно. Быстро, сразу.
Она посмотрела в его суровое лицо долгим взглядом. Томас был уверен, что откажется, он только сейчас понял, что его требование можно истолковать совсем иначе — дуры-женщины ухитряются понять иначе, даже если ясность требований исключает неверное толкование. Но в ее лиловых глазах блеснули странные искорки.
— Хорошо, сэр Томас, — сказала она ровным голосом. — Я клянусь выполнять все твои требования. И желания.
Он стиснул зубы. Все еще надеялся, что откажется, но просчитался. Ответил, пряча глаза:
— Клятва вассала принята. В свою очередь клянусь, что с моей стороны не будет никаких действий... которые... гм... можно было бы истолковать... как порочащие честь и достоинство... моего вассала.
Опять в ее странных глазах он прочел то же непонятное выражение. Сердясь на себя, вдвинул меч в ножны, забросил перевязь через плечо.
— Аминь, — сказала она. — Поспешим, сюзерен? Кони есть, можно выбрать. Калика был бы очень недоволен, не поспей мы в твою Британию. Его жертва была бы напрасна.
Некоторое время ехали по опушке леса. Когда далеко замаячили высокие башни замка, дорога резко свернула в лес, а дальше пошла петлять среди самых жутких буреломов, завалов, продиралась сквозь чащи, пряталась по низинкам и лесным овражкам.
Томас удивленно покачал головой.
— Представляю, что здесь за хозяин!.. Один человек такую тропу не проложит. Это ж сколько народу избегает такого владетеля?.. Нет, такое можно встретить только на Руси.
Яра наморщила лобик.
— По-моему, мы уже вышли из Руси... Иль не вышли? Говорят здесь так же, мы племена одного корня — «от можа и до можа», как говорит мой дядя...
Томас передернул плечами.
— Не напоминай мне о своем дяде!
— Странно, ему понравилось с тобой общаться.
Томас вскинул руку, призывая ее к молчанию. Впереди спрыгнул на тропинку, загораживая путь, крепкий мужик в зеленой одежде. Из кустов справа и слева вышли еще двое. Томас быстро оглянулся. Дорогу к отступлению загородили двое с топорами.
Первый, спрыгнувший с дерева, вытащил из ножен короткий, но явно острый, судя по блеску лезвия, меч. Он был вожаком, чувствовалось по движениям, по тому, как смотрели на него другие.
— Кошелек или жизнь? — предложил он насмешливо.
— Так сразу не решишь, — ответил Томас. — Жизнь такова, что вопрос трудный... Может быть, мы посидим у костра за кувшином вина, отведаем подстреленного вами оленя, поговорим?
— У тебя есть еще и вино? — обрадовался вожак.
— Я говорил о вашем вине, — объяснил Томас, закипая. — Один мой
друг научил меня не брезговать общением с разной рванью. Мол, все человеки, но мое христианское смирение не простирается так далеко и не длится так долго. Если есть у вас вино, отдавайте, а за это я отпущу вас целыми.
Вожак захохотал. На рыцаря смотрели с интересом. Вожак предложил миролюбиво:
— Люблю смелых людей. Но я уже вижу, что ты настоящий мужик! А это значит, что пока ты дрался на войне, тебя обобрали до нитки. Только бабы все еще вешаются тебе на шею, но тут мы помочь завсегда рады.
Томас грозно сдвинул брови.
— О чем ты лепечешь?
— Оставь женщину, а сам можешь уйти целым.
Томас с неудовольствием покосился на Яру:
— Они что, маленькие шахраи?
— По-моему, — проговорила она медленно, — это не самая худшая болезнь...