Стоунхендж
Шрифт:
— Но заразная!..
— Ну, — протянула она, — и кроме Шахрая есть на свете настоящие мужчины. Которые замечают!
Он вытащил меч, огрызнулся:
— На свете слишком много свихнувшихся! Только скажи слово — и оставлю тебя им!
Яра внимательно смотрела на вожака разбойников.
— Он высок и красив, — сказала задумчиво, — у него длинные сильные руки... и широкая волосатая грудь. А глаза, как у самого дьявола! А лицо звероватое, злое, мужественное... Похоже, это все-таки настоящий мужчина.
Томас посмотрел на свои руки, длинные и мускулистые, скосил
— Да? — спросил он раздраженно. — Одно только слово! Остаешься?
Она поколебалась, в задумчивости наморщила носик. В глазах была нерешительность. Наконец вздохнула:
— Они какие-то все немытые... Не люблю, когда от мужчины сильно пахнет.
Томас шумно выдохнул воздух. Только теперь сообразил, что задерживал дыхание, пока она водила огромными лиловыми глазами, колебалась, сравнивала.
Голос его прогремел, как боевая труба:
— Прочь, немытая мразь!
В руке блеснул огромный двуручный меч. Вожак отпрыгнул, но двое придвинулись, как и двое сзади, и Томас с Ярой оказались в кругу. На лицах разбойников появились злобные усмешки, они начали заходить с боков. Томас чуть пригнулся, смотрел через прорезь забрала во все стороны.
Он уже заносил меч, когда сзади звонко щелкнуло. Вожак отшатнулся — в горле торчала стрела, струйка крови брызнула тонким горячим фонтанчиком. Ноги вожака подогнулись, он рухнул. Четверо разбойников растерянно попятились.
Томас раздраженно оглянулся. Яра держала другую стрелу на тетиве, острие заинтересованно рассматривало голую грудь ближайшего разбойника. Он пятился, бледный, с дрожащими губами, глаза были умоляющими.
— Брысь! — велел Томас и со стуком вдвинул меч в ножны. — Встречу еще раз, буду рубить, как камыш!
Разбойники, как тени, исчезли в кустах, оставив незадачливого вожака, только листья зашелестели. Томас со злым лицом повернулся к Яре.
— Вмешаешься еще раз без разрешения — выпорю!
Она виновато опустила ресницы.
— Если уж я выбрала из двух мужчин одного...
— Да? — Томас смотрел подозрительно. — А если бы выбрала его?
— Ну... Ты бы явно остался цел.
Томас ощутил себя слегка польщенным.
— Почему.
— Стрелы от тебя отскочут... Лоб-то у тебя медный!
Они давно миновали замок, который жители обходили стороной, сами обошли до дуге две крепости, стараясь держаться под сенью леса, а когда заслышали стук копыт, тут же привычно спрятались в кустах.
По дороге, с той стороны, откуда они шли, двигался целый отряд всадников. Передние были с копьями, на легких конях, дальше ехали с арбалетами, затем воины в тяжелом вооружении, за ними кони тащили легкую крытую повозку. Томасу показалось, что за кружевными занавесками мелькнуло милое девичье лицо. За повозкой ехали опять тяжелые всадники, в доспехах и с топорами, а замыкали отряд легкие конники.
Томас поднес Яре под носик огромный кулак, давая хорошо обнюхать, сам вслушивался в разговоры. Двое обсуждали карточный долг товарища, среди тяжело вооруженных шла неспешная беседа о новых типах арбалетов, церковь их тоже объявила изделием Сатаны, сиречь вне закона. Тем самым распространение этого оружия врага рода человеческого замедлилось, но не остановилось. А это на руку бесчестным, ибо они сразу обрели преимущество над благородными, что послушались церковь...
— А наша хозяйка говорит, — сказал один, — если что создано, то его применят обязательно, хоть умри. Такова подлая природа человека.
— Ну, твоя хозяйка говорит дело... Только почему подлая? Просто ничего не создается зазря.
— Еще бы!.. Столько голов придумывали, столько сил потрачено на этот арбалет, хоть ножной, хоть рычажный, и чтоб перестали применять?
— Вот высокородная Гульча и велела...
Голоса удалились, смолкли. Яра перестала обнюхивать кулак рыцаря, ведет себя, как грубый мужлан, сиречь, простолюдин, а Томас задумался. Где-то уже слышал это имя... И что-то очень недоброе с ним связано!
Яра проломилась через кусты на дорогу. Красиво вырезанные ноздри ее тонкого носа подергивались. В лиловых глазах Томас увидел ревнивый блеск.
— Что стряслось? — спросил он встревоженно.
— Ты чуешь запах?
Томас добросовестно потянул носом. Пахло свежими конскими каштанами, от них еще поднимался легкий парок, коней, судя по запаху, кормили отборным овсом и ячменем, конским еще он ощутил мужским потом, ароматом старой кожи на седлах.
— Чую, — ответил он.
— Какая она? — спросила она напряженно.
— Кто? — спросил он, теряясь в догадке, о какой из кобыл спрашивает женщина с лиловыми глазами.
— Ну, та женщина, — бросила Яра нетерпеливо, — чей запах мы услышали. Мне кажется, она маленькая и черноволосая, ибо только чернавки пользуются такими духами, от которых мухи дохнут на лету, а жуки падают без памяти, еще она злая и своевольная, ибо мало кто рискнет пользоваться вечерними благовониями в полдень, не рискуя быть осмеянной...
Она говорила еще, а Томас ошалело кивал, соглашался, поддакивал, наконец, когда с ее слов у него начал прорисовываться знакомый образ, он едва не заорал, что вспомнил. Это ж она, мать знаменитого богатыря Турка, от которого пошел сильный и злой народ, и которому предначертано потеснить веру Христа... Бедный калика! Хорошо хоть не узнает, если та злополучная ночь в пещере под Киевом опять дала начало каким-нибудь новым туркам!
Он огромным усилием воли заставил себя смолчать. Ей не обязательно знать жуткие и сверхъестественные тайны. Иначе больше будет чтить не Христа, а богопротивных демонов, те выглядят сильнее.
— И еще у нее темные глаза, — добавил он небрежно. — Коричневые, но такие темные, что почти черные...
— Это ты по духам определил? — спросила Яра уважительно.
— Да нет, по запаху.
Они вывели коней из кустов и пустили по свежему следу. Теперь Томасу казалось, что и он улавливает едва слышный аромат женщины — восточной, теперь, может быть, даже ставшей сарацинкой, знатной и богатой, и этот запах может рассказать очень многое тому, что умеет читать такие следы.