Страх открывает двери
Шрифт:
— Моя дочь бесконечно дороже мне. И я еще должен поблагодарить вас за то, что вы вернули ее мне.
— Ну что вы, генерал… — Яблонски взял листок, небрежно посмотрел на него, потом перевел взгляд на генерала и задумался, словно что-то прикидывая.
— Вы ошиблись, генерал, — наконец сказал он. — Я просил пятьдесят, а тут написано семьдесят.
— Совершенно верно. — Генерал кивнул и мельком взглянул на меня. — Но я ведь предложил десять тысяч долларов за сведения об этом человеке. Кроме того, я чувствую себя морально обязанным уплатить и те пять тысяч, которые были обещаны властями. Ведь гораздо проще выписать
— А еще пять тысяч?
— За ваши труды и за то удовольствие, которое я получу, собственноручно сдав этого человека властям… — Мне снова показалось, что он улыбнулся, и снова я не был в этом уверен. — Могу же я позволить себе иногда маленькие капризы, не так ли?
— Ваше удовольствие — мое удовольствие, генерал! В таком случае разрешите откланяться. Вы уверены, что справитесь с этим молодчиком? Ведь он силен, хитер и находчив.
— Здесь найдутся люди, которые с ним справятся. — Было ясно, что генерал имеет в виду не дворецкого и не другого слугу в ливрее, который стоял где-то на заднем плане, а кого-то еще. Он позвонил и, когда появился еще один человек, похожий на лакея, сказал: — Попросите сюда мистера Ройала, Флетчер!
— А почему бы вам самому не позвать их, генерал? — Я считал, что сейчас я — главное лицо в этой маленькой сцене, но они почему-то совершенно игнорировали меня, и я решил, что мне пора сказать свое слово. Я наклонился над вазой с искусственными цветами, стоявшей на столике у камина, и выудил из нее маленький микрофон. — Эта комната прослушивается, и бьюсь об заклад, что ваши друзья слушали каждое слово из того, что здесь говорилось. Для миллионера и члена высшего общества у вас довольно странные привычки, генерал Рутвен! — Я взглянул на трио, которое как раз в эту минуту появилось в дверях. — И еще более странные друзья.
Последнее утверждение было не совсем точным. Первый из них выглядел в этой обстановке роскоши как дома. Он был среднего роста, не худой и не толстый, в прекрасно сшитом смокинге и курил сигару в руку длиной. Так вот откуда этот аромат дорогих сигар, который я уловил, переступив порог библиотеки! Ему было лет пятьдесят с небольшим, седина тронула его виски, остальные волосы и аккуратно подстриженные усики были черны как смоль. Лицо гладкое, без единой морщинки и к тому же очень загорелое. Он словно был создан для роли высокопоставленного чиновника в каком-нибудь голливудском фильме: вкрадчивого, ловкого и абсолютно уверенного в своей компетентности. И только вблизи, взглянув ему в глаза, вы могли ощутить скрытую в нем жестокость — физическую и духовную — и суровость, несвойственную героям фильмов. Человек, с которым надо быть начеку.
Второй из вошедших показался мне чуждым этой обстановке. И трудно было сказать, откуда появилось у меня это чувство. На нем был мягкий серый костюм, галстук того же цвета и белая рубашка. Он был немного ниже среднего роста, коренастый, с бледным лицом и гладкими, прилизанными волосами почти такого же оттенка, что и волосы мисс Рутвен. И только всмотревшись в него попристальнее, вы смогли бы понять, откуда возникает это ощущение диссонанса: не потому, что в этом человеке есть что-то особенное, а потому, что в нем этого особенного нет. Никогда я еще не видел человека с таким безжизненным лицом и такими пустыми глазами.
Сказать «чуждый элемент» о третьем значило бы не сказать вообще ничего. Он был такой же свой в этой библиотеке, как был бы Моцарт в клубе рокеров. От силы двадцать или двадцать один год. Высокий, костлявый, со смертельно бледным лицом и черными как уголь глазами. Эти глаза ни секунды не смотрели спокойно, они все время тревожно бегали по сторонам, как будто им было больно смотреть в одну и ту же точку, и сверкали, переносясь с одного лица на другое, как блуждающие огоньки в осенний вечер. Я даже не обратил внимания, во что он был одет, я видел только его лицо. Лицо наркомана, который уже зашел так далеко, что не может существовать без допинга. Отнимите у него это зелье даже на двадцать четыре часа, и он поднимет такой визг, будто в него вцепились все дьяволы ада.
— Входите, мистер Вайланд! — Генерал обратился к человеку с сигарой, и я в десятый раз пожалел, что не могу разгадать выражения его лица. Он кивнул в мою сторону: — Это Тэлбот, человек, которого ищут. А это мистер Яблонски, человек, который его нашел.
— Рад с вами познакомиться, мистер Яблонски. — Вайланд дружески улыбнулся и протянул руку. — Я главный инженер у генерала…
«Ну, если он главный инженер, — подумал я, — то я — президент Соединенных Штатов!»
Вайланд тем временем представил Яблонски человека в сером костюме:
— Познакомьтесь: мистер Ройал!
— Мистер Яблонски! Мистер Яблонски! — Молодой человек с бегающими глазками не произнес, а буквально прошипел со свистом это имя, рука его молниеносно нырнула за отворот куртки, и в ней в ту же секунду заблестел пистолет. Одно за другим он выкрикнул подряд три нецензурных слова, а глаза его остекленели, как у сумасшедшего. — Я ждал этой встречи целых два года, а вы… Черт побери, Ройал, почему вы не…
— Ларри! И это в присутствии молодой леди! — Я мог поклясться, что Ройал не шевельнул и пальцем, но тем не менее в его руке блеснуло тоже что-то металлическое, и пистолет юноши перелетел через комнату и, отскочив от поверхности стола с медной инкрустацией, упал куда-то на пол. Вот вам и пример ловкости рук! Я никогда не видел ничего подобного.
— Дело в том, что мы знакомы с мистером Яблонским, — продолжал Ройал, и голос его был удивительно мелодичным, ласкающим и мягким. — По крайней мере, мы с Ларри… Верно, Ларри? Однажды Ларри отсидел шесть месяцев за любовь к наркотикам. И кто, вы думаете, отправил его за решетку? Яблонски!
— Яблонски? То есть, вы хотите сказать, — начал генерал…
— Да, да, Яблонски! — Ройал улыбнулся и кивнул в сторону этого верзилы. — Вы видите перед собой лейтенанта уголовной полиции Нью-Йорка Германа Яблонски, специалиста по расследованию убийств.
Глава 4
Это была та еще пауза! Молчание длилось, длилось и длилось. Красноречивое молчанке, как его называют. Правда, меня это мало трогало. Если уж быть откровенным, то я предпочитал бурное развитие событий. Первым заговорил генерал, и его голос, как и выражение лица, были холодными и напряженными, когда он обратился к человеку в смокинге.
— Как вы объясните ваше возмутительное поведение, Вайланд? — сказал он. — Вы приводите в дом человека, который, очевидно, не только наркоман, но и в тюрьме успел побывать? А что касается полицейского офицера, то кто-нибудь мог бы предупредить меня…