Страх высоты. Через лабиринт. Три дня в Дагезане. Остановка
Шрифт:
— Откуда же вы узнали?
Лена рывком раскрыла сумочку и выхватила оттуда паспорт.
— Это написано черным по белому. Посмотрите на дату моего рождения.
Я посмотрел, но, признаться, прямого вывода сделать не смог.
— Такая дата у каждого в паспорте.
— Вы же должны знать, что за полгода до этой даты мама еще училась вместе с вами и не была знакома с Олегом Филипповичем. Не помните?
Я мог и не помнить, когда уехала Наташа, но я помнил. Она уехала после смерти Михаила, а это число мы с Сергеем не забывали никогда, если даже
— Да, так.
Я хорошо запомнил Наташу на похоронах. Она держала на руках ребенка Михаила, когда жена его подходила к гробу прощаться.
— Вот вам и вся тайна.
Лена взяла у меня из рук паспорт и спрятала в сумку.
— Вы сопоставили даты.
Она подняла голову, мельком глянула в окно.
— Мы уже приехали!
Да, сельская местность давно закончилась. Теперь за окном был виден большой завод с целым частоколом высоких труб, старые кирпичные цехи соседствовали с новыми, бетонными, обильно остекленными. Между ними тянулись рельсы узкоколейки. Миновав завод, электропоезд прошел под путепроводом и остановился у вокзала, построенного в пятидесятых годах на месте разрушенного при отступлении немцами. Здание было типичным для своего времейи, с колоннадой и капителями. Под арками колоннады по–южному говорливый народ толпился у вынесенного на воздух буфета с мороженым.
— Девчонками мы бегали сюда покупать мороженое из города. На вокзал привозили, а в городе не было, — сказала Лена.
Разговор, который так взволновал меня, прервался. Я бы с удовольствием сел на скамейку под колоннадой и тоже съел мороженое, чтобы отдалить его продолжение. Ведь предстояла встреча с Наташей, и о чем бы мы ни заговорили, для меня главным останется то, что я только что услышал.
Лена понимала, наверное, мое состояние.
— Хотите, пойдем пешком? Это не так далеко, если по набережной.
— Да, да, конечно, — обрадовался я.
Мы молча прошли пару привокзальных кварталов и вышли к реке. Когда-то она несла воды у самой каменной стенки, и тогда набережная называлась набережной по праву, то есть находилась на берегу. Теперь положение изменилось. Река ушла, обмелела или сменила русло, оставив у стенки обширное песчаное пространство, недавно засаженное молодыми деревцами. В осенний день они смотрелись приятно, с золотым отливом. "Когда они подрастут, здесь будет обыкновенная парковая аллея, которую по привычке еще долго будут величать набережной", — думал я, отвлекаясь от мыслей о предстоящей встрече. Отвлекался, конечно, неправомерно, потому что следовало посоветоваться, как себя вести, распределить роли, ведь она просила меня сказать о смерти Сергея. Тогда просьба не показалась мне сложной, теперь дело выглядело иначе.
— Вы по–прежнему хотите, чтобы именно я сообщил о смерти Сергея Ильича?
— Я хочу больше, — сказала Лена и остановилась.
Мне тоже пришлось остановиться. Вдали между деревьями поблескивала полоска ушедшей от нас сузившейся реки.
— Да, пожалуйста, — отозвался я, вспоминаю поговорку о грузде, попавшем в кузов.
— Если можете… Я прошу вас. Зайдите один.
— А вы?
— Тут рядом автовокзал. Я уеду. Назад.
Невольно я улыбнулся. Мы, кажется, поменялись ролями. Недавно я собирался покинуть ее приблизительно таким же образом.
Однако ее решение показалось мне более разумным. Во всяком случае, меня оно устраивало. Прийти и говорить вместе было бы тяжелее для обоих.
— Я уеду, — повторила Лена, сламывая с дерева засохшую веточку. — А вас я прошу… Скажите матери, что я все знаю.
До этого она говорила только "мама".
"Ну, совсем хорошо!.."
— Сама я не набралась смелости. Поэтому и прошу вас. Пусть знает, что я знаю. Может быть, она станет терпимее к Вадиму.
Я колебался.
— Но если вам трудно…
— Ничего. Я попытаюсь.
— Спасибо.
— Я провожу вас до автовокзала.
Лена не возразила, и мы опять пошли молча. На площади, откуда отправлялись автобусы, женщины продавали цветы. Я взял несколько белых астр, половину протянул Лене.
— Спасибо. Скажите маме, что у меня все в порядке. И вот еще передайте, пожалуйста.
Это были какие-то бумаги, завернутые в газету.
— Передам.
— Вы найдете дорогу?
— Найду.
— Счастливо. Я позвоню вам.
— Хорошо, — кивнул я, позабыв, что перебрался к Мазину.
К дому Наташи я шел тихой улицей, где старые деревья выстроились рядами вдоль еще более старых, поблекших особняков, когда-то принадлежавших зажиточным владельцам, а потом превращенных в общий городской жилфонд. Фонд этот порядком обветшал и понемногу сносился. На его месте возникали панельные дома, почему-то выходившие на улицу торцом, а не фасадом. В одном из них и жила Наташа. Все было, как положено: овощной магазин в первом этаже и детская площадка во дворе. На площадке здоровые мужики забивали "козла".
В подъезде я справился со списком жильцов и поднялся на пятый этаж. Дверь отворили сразу, не спрашивая.
"Дочку ждала", — подумал я, разглядывая Наташу.
Конечно, я не узнал бы ее, встретив случайно на улице. Но я был достаточно подготовлен к встрече.
— Здравствуй, Наташа.
Полная женщина в фартуке держала, разведя в стороны, руки, покрытые мукой, и с недоумением смотрела на меня. Она-то подготовлена не была.
— Не узнаешь?
Я взглянул на себя ее глазами, увидел грузного немолодого человека с почти белой головой, и стало грустно.
— Коля?..
Сразу полегчало. Раз узнала, значит, в памяти ее я не чужой, значит, и говорить будет легче.
— Он самый.
И я протянул через порог цветы.
— Что ты! Вот чудак. Да ты войди сначала.
Я вошел.
В квартире было, как во многих современных квартирах — полированная мебель, немецкие обои, но и отличалась она чем-то, какой-то заметной добротностью и порядком. Видно было, что многое здесь сделано своими руками. "Мужчина в доме", — вспомнил я. Однако рассматривать подробно было некогда.