Страхолюдие
Шрифт:
– Ну, слава Богу, хоть одна живая душа отыскалась.
Кортнер обернулся и прищурился. В пяти метрах от него, весь мокрый, помятый, без ботинок и без одного рукава на смокинге, стоял Луиджи Аливарес. От радости писатель издал нечленораздельное мычание восторга, а его большие ровные зубы оскалились в расползающейся улыбке бескрайнего счастья.
– Милый граф, я просто счастлив вас видеть!
– Озвучил он спустя паузу.
– А я, мистер Кортнер, в этом и не сомневался.
– Подойдя ближе, мужчина уселся на песок.
– Мне даже пришлось бы удивиться, скажи вы, что не рады моему
Американец рухнул возле молодого мужчины, уткнулся лбом в его оголенное плечо.
– Я вам разрешаю острить, злословить и юродствовать, сколько вашей душе будет угодно.
– Он шлепнул графа по согнутой в колене ноге.
– Я так рад видеть вас рядом, что обзовите меня хоть старым идиотом... и я ни капельки не обижусь.
Аливарес вполне серьезно воззрился на писателя.
– А разве это не так?
Кортнер от души расхохотался.
– Узнаю граф, узнаю вашу незаурядность.
– Нет, дружище, ну согласитесь: Какого дьявола вас понесло в это сомнительное путешествие, по приглашению незнакомца? Я согласен - душа авантюриста, страсть к приключениям. Но представьте, сидели бы сейчас у себя в Чикаго, непринужденно цедили бы виски...
Тут Кортнер принялся озираться по сторонам.
– А где мы, собственно, находимся?
– Куда нас занесло - и так ясно: если верить Тилобиа. Но меня весьма занимает - КАК? Каким божественным образом мы тут очутились? Почему нас не утащило на дно океана тем чудовищным водоворотом?
– Он отчаянно пожал плечами.
– Я ровным счетом ничего не понимаю.
– Вы знаете Луиджи, мне, и сие есть весьма странно, память отшибло аналогичным упадком воспоминаний. Впрочем, - продолжал писатель, возведя взор горе, - лишь помню, как началась странная тряска, какая-то неестественная. И этот будоражащий душу гул океана... Надо полагать, это было тем самым, неким знамением зловещего ужаса, о котором нас известил Тилобиа. Да, несомненно, ибо потом я видел пену, будто в пелене глубокого опьянения.
– Тут Кортнер особенно сосредоточился.
– Вот кстати, когда я подбежал к борту и увидел потоки мерзкой пены, - она еще подозрительно мерцала в глазах, - я почувствовал, как мои ноги подкашиваются, а спустя секунду, перед глазами поплыли черные круги...
– Да будет вам заниматься бессмысленными воспоминаниями.
– Перебил его Аливарес.
– Вы лучше соображайте, что нам дальше делать?
Старик вновь уставился на ослепительно голубое небо.
– Ну-у, раз уж мы на берегу, значит, где-то должны быть люди.
– Сие блестящее умозаключение было бы весьма уместно в любом другом случае, но только не в нашем.
– От чего же?
– Искренне удивился старик.
– Ну, как же? Ведь наш корабль, подвергшийся необузданной стихии, имел неосторожность дрейфовать близ Острова Забвения.
– Весьма справедливое замечание, граф. А, только что упомянутый вами доктор, между прочим, говорил, что на острове живут люди.
– Дикари.
– Поправил Аливарес.
– Полноте граф, какая разница? Они же не откажут в помощи потерпевшим кораблекрушение.
– Мистер Смит вы, вероятно, запамятовали, что на острове живут варвары, враждебно относящиеся ко всем, кто без приглашения вторгается в их обожаемые владения. Вы забыли, что говорил док? Всякие, там, болячки... змеи.
После слова "змеи", мужчины как по команде принялись озираться вокруг себя.
– И мне кажется, - продолжал граф, - если россказни про водоворот оказались не вымыслом...
Кортнер напряженно заглянул в большие черные глаза Аливареса.
– Как не прискорбна эта аномалия, то бишь парадокс, в своем воображении мы слепы, доверяясь чьим-то басням.
– Граф изумленно вытаращился и уронил подбородок.
– Вы лично видели водоворот?
– Ну-у, когда свистящий цилиндр поднялся над судном, мой разум помутился, и я потерял сознание.
Кортнер отметил некоторую растерянность в облике своего молодого оппонента. Теперь они оба молчали, глядя в океан и о чем-то размышляя.
– Неужели вы думаете, - прервал паузу американец, - что нас ожидает неминуемая гибель? И это после того, как посчастливилось выжить в такой страшной катастрофе!
– Послушайте Смит, конечно, я понимаю, как удачливый и талантливый писатель, вы отнюдь не страдаете схоластикой. С вашим сверхразвитым воображением вполне реально додуматься до чего угодно. Но, желаю сразу предупредить: я не берусь ничего утверждать.
– Он вытянул шею, как гусь, пристально всматриваясь в сторону зеленой стены тропического леса.
– Что вы там увидели?
– Писатель заметил в его глазах вдруг вспыхнувший интерес.
Граф начал подниматься на ноги.
– Пойдемте, полюбопытствуем. К несчастью отсюда скверно видно, но, возможно это следы присутствия людей.
Следуя предложению, старик с кислой миной облизал пересохшие губы.
– Эх, сейчас бы водицы испить.
– Да вон ее сколько, целый океан.
– Буркнул граф, не оборачиваясь.
Писатель только крякнул с досады.
– О-хо-хо, если б только пресной.
Все мысли о воде и вообще, о жажде, улетучились из головы страждущего моментально, лишь только они приблизились к зеленым зарослям на более-менее приемлемое расстояние. Сразу в том месте, где прекращались непролазные джунгли, из песка торчал бамбуковый шест футов семь, с нанизанным на него человеческим черепом.
Граф присвистнул.
– Вот вам, уважаемый, и люди.
Кортнер пока молчал. Он подошел вплотную, и без излишнего отвращения взялся изучать страшную находку.
– Эти папуасы, видимо, уже о ком-то позаботились.
– Вы знаете Луиджи, это еще ничего не значит.
– Писатель рукой оценил жердь на прочность.
– Я читал записки одного известного в Южной Америке путешественника: он здорово описывает обряд захоронения отошедших в иной мир туземцев своими соплеменниками. Так вот, те люди все тело усопшего, кроме головы, зарывают в песок на побережье, а вместо креста - они естественно не христиане - втыкают в могилу шест, на который нанизывают отсеченную голову: причем, непременно лицом к океану.
– Он еще раз внимательно посмотрел на череп.
– Вот, видите, этот тоже лицом к воде. Такой ритуал существует, дабы покойник и после смерти мог любоваться царствием Нептуна, которому они поклоняются. А заодно отпугивать своим страшным видом морских чудовищ, в которых дикари верят.