Страна «гирин герен»
Шрифт:
Джихад, поднятый Османом дан Фодио, привел к созданию сильного феодального государства, на которое нападать уже никто не осмеливался. Однако сила сломила силу: в начале XX века султанат, залив кровью, захватили английские колониальные войска. Затем здесь была образована так называемая Северная область, поделенная впоследствии на несколько штатов.
Теперь край пребывает в XX веке. Но время оказалось не властно над сохранившимся почти неизменным укладом жизни людей. У хауса, пожалуй, больше, чем у других народов Тропической Африки, наблюдается четко выраженная сословная чересполосица. Человек едва появляется на свет, а ему уже начертан жизненный путь. Родился в семье простолюдина — его сразу же причисляют к униженной касте бедняков талакава, назначение которых заниматься физическим трудом, быть в подчинении у феодалов. Родился человек в семье эмира — быть ему богатым, сильным господином. По традиционным божественно-мистическим канонам хауса, потомки сарки (эмира и ему подобных) никогда не станут такалава, они обладают такой же властью, как и он сам. Исключительность положения пронизывает быт, одежду, поведение эмиров…
Между тем в саванне появились островки обработанной земли: мы въехали в земледельческий пояс. Вдоль дороги замелькали крошечные поля с арахисом, стеблями и листьями похожим на наш клевер, стройным и таким же густым, как подлесок, маисом, сахарным тростником.
Ангулу Фари попросил остановиться у небольшого поля, по закрайке которого тянулся прогон для скота, обсаженный с двух сторон колючими кактусами. Мы вышли из автомашины. На поле торчали редкие кустики с распустившимися коробочками ослепительно белого хлопка. Между рядками ходили пять босых худеньких женщин в легких платьицах. На левом боку по самодельной торбе — цветастый платок, перевязанный через правое плечо и за пояс.
Женщины неторопливо сщипывали белые пушистые шарики, набивали ими торбы и сносили собранный хлопок в кучу рядом с дорогой. Здесь и завязался наш разговор. Ангулу Фари расспрашивал женщин, не проходили ли тут со своими стадами боророджи. Мне же хотелось узнать о житье-бытье сборщиц хлопка.
Каждой из них нет еще и двадцати пяти, есть семья, дети. От деревенской общины имеют наделы, но они малы. Участки побольше не под силу обрабатывать мотыгой, донимает еще засуха. Чтобы как-то свести концы с концами, подались в кабалу к местному эмиру — работают на его землях.
Неслышно подкатил широкий «кадиллак» с флажком на радиаторе, остановился неподалеку от нашей автомашины. Увидев «кадиллак», женщины быстро разошлись по полю, начали проворно собирать хлопок. Мне подумалось, что пожаловал какой-то посол — любитель «ознакомительных поездок» по стране.
Передние дверцы лимузина распахнулись. Из одной пулей выскочил щофер, из другой — в синем европейском костюме служитель с какой-то матерчатой трубкой под мышкой. Оба стали по бокам задней левой дверцы. Шофер открыл ее плавным движением. Из «кадиллака» высунулся мужчина с гофрированным подбородком. Служитель, подав руку, помог ему выйти из автомашины. Мужчина был средних лет, невысок, толстоват. С плеч свободно ниспадала белая агбада, расшитая узорами, на голове пышный роуни — тюрбан. Солнце еще не достигло зенита, было не жарко, в общем-то терпимо. Служитель поднял вертикально матерчатый рулон, щелкнул запор, и над головой толстяка раскрылся зонт чуть ли не с парашют.
Женщины, искоса наблюдая за этой церемонией, с возгласами «заки!» «заки» («господин!») бухнулись на колени, склонили до земли головы.
— Эмир пожаловал! — Ангулу Фари отвернулся, носком ботинка стал всковыривать придорожную траву.
Сарки, не отходя от «кадиллака», осмотрел поле, не удостоив взгляда сборщиц хлопка. Дал какие-то указания служителю. Затем эмира с почестями усадили в лимузин…
В Северной Нигерии, объяснил по дороге Ангулу Фари, проживает около пятидесяти эмиров. Тридцать из них, наиболее могущественные и влиятельные, — особы «первого класса». На самом верху этой пирамиды стоит эмир Сокото Абубакар III, генеалогическое древо которого ведется от Османа дан Фодио. В представлении простых нигерийцев эти люди — потомки аллаха, олицетворение его божественной силы, и к ним нужно, как повелевает Коран, относиться с уважением, оказывать подобающие их высокому сану почести. Нынешние эмиры, как и их предки, живут безбедно: имеют дворцы, гаремы, сохранили за собой значительную часть земель, занимают большие должности в правительственных учреждениях, назначаются послами. Рядом с сарки жиреют визири, военачальники, секретари, евнухи, «хранители уздечки коня эмира», «главные коневоды», «смотрители крыши старшей жены эмира» и другие придворные трутни. Единственная обязанность обладателей этих должностей — регулярно получать жалованье. Чем не синекура?
О богатствах сарки ходят легенды. И все же они меркнут в сравнении с тугой мошной аттаджирай — местных воротил, представителей народившейся буржуазии.
Несколько веков назад в Кано, куда лежал наш путь, время от времени на площадь перед дворцом эмира выезжал на белом верблюде фанфарист и начинал трубить в какаки — длинную серебряную трубу. Он извещал жителей города о приходе очередного торгового каравана. Сейчас караваны в Кано не ходят, но обычай сохранился. Теперь фанфарист играет в местном международном аэропорту во время прибытия в Нигерию важных иностранных гостей.
Встречал он как-то, к удивлению многих людей, и грузовой лайнер. Когда самолет приземлился и подрулил к зданию аэровокзала, из небольшого салона для пассажиров спустился по трапу лишь один человек — местный бизнесмен. Затем из грузового отсека выкатили блестящий «роллс-ройс». Таможенники заломили за автомобиль неслыханную пошлину — семьдесят пять тысяч долларов! Бизнесмен, глазом не моргнув, уплатил эту сумму наличными.
Большой город, еще и не на виду, дает знать о себе заранее. На дороге стало больше автомашин — легковых и грузовых, велосипедистов, всадников на рвущих поводья горячих скакунах. По обочинам навстречу нам и попутно шли люди, тащились повозки с мешками, связками сахарного тростника, лениво переступали тонкими ножками ослики, едва приметные из-под навьюченных на них тюков с хлопком.
Этот движущийся поток вынес нас в город.
У первого газетного киоска Ангулу Фари попросил остановиться. Вернулся с буклетом «Путеводитель по Кано».
— Теперь эта книжица будет твоим гидом! — сказал мой попутчик, прощаясь.
Мое знакомство с Кано началось у Кофар мата (ворота женщин) — высокого прямоугольного проема в толстой стене. Когда-то эта стена была гладкой, неприступной, но потом во многих местах обвалилась, обнажив под обмазкой чури — кладку бурых кирпичей. Мне нужен был старый Рынок, и прежде чем отправиться на его поиски, я решил осмотреться. Карабкаясь с уступа на уступ, я поднялся на полуразрушенную стену неподалеку от ворот. Отсюда, как с крыши пятиэтажного дома, передо мной предстал Кано ба дама (Несравненный Кано).
Окраины города едва угадывались. Все же можно было определить, что очертаниями он схож с огромной бабочкой, распластавшей на земле вправо и влево от меня, если стать лицом на север, крылья неимоверной окраски. Справа зеленел пустырь, который параллельно стене пересекала железнодорожная ветка. Неподалеку от нее серебрилась в траве речушка Гогау. А дальше на пустырь надвигался новый Кано: большие дома, школы, колледжи, отели, здания с рекламными щитами на крышах — конторы компаний, банков. Уставилась в небо ажурная вышка радиотелецентра. У окраин дымили трубы заводов и фабрик. Новый Кано слегка чадил, скрежетал тормозами, ревел моторами…
Слева взору открылся совершенно иной Кано — тихий, словно заснувший. Такие же, как в Сокото, приземистые дома из красно-коричневой глины слепились в разделенные кривыми улочками хаотично расположенные кварталы. Вблизи строения четко выделялись, а уже к окраинам сливались в бесформенное нагромождение коробок. Крыши некоторых домов сияли свежей побелкой и походили на простыни, разостланные для сушки. Километрах в двух на северо-запад над домами выступал круглый, с плоской вершиной холм Далла. Южнее его, на краю большой площади сияла во всем своем великолепии сложенная из белого камня мечеть со сферическим куполом, закинув в облака два минарета.