Страна Изумрудного солнца
Шрифт:
– Дорогой Тлемлелх, я хочу, чтобы ты спросил у Тины, есть ли у нее передатчик, – сказал однажды Лиргисо. – Ты меня понял или еще раз повторить?
Ему пришлось повторить два раза, чтобы пробиться сквозь лед сковавшего Тлемлелха оцепенения.
– Почему ты сам не спросишь? – прошептал Тлемлелх.
– Мне она не скажет. А тебе, я думаю, скажет. Знаешь, что такое передатчик?
– Нет.
– Помнишь, я спрашивал, есть ли в твоем аварийном комплекте гладкая коробочка с кнопками?
– У меня нет такой коробочки.
– У меня тоже. А должны быть… Значит, Тина их выложила, но у себя могла на всякий случай оставить, вот это мне и нужно узнать! Передатчик – это прибор для разговора на расстоянии. Помнишь, такой был в машине? Если у Тины передатчик есть, мы могли бы прямо отсюда связаться с Соосанлом и заманить сюда пилота с машиной, без всяких там отчаянных прогулок по Харлу. Поговори с ней об этом, но так, словно я тебе ничего не советовал.
– Хорошо, Лиргисо, – почти беззвучно отозвался Тлемлелх.
– Давай порепетируем, что ты ей скажешь. Я не очень-то полагаюсь на твои несравненные мозги…
Наутро после этого Тлемлелх чувствовал себя еще хуже, чем обычно: он не мог выбросить из головы ночной кошмар, поскольку должен был поговорить с Тиной о передатчике. Словно сегодня ему так и не удалось проснуться полностью… Мысль о передатчике была до того мучительной, что он почти ничего не съел за завтраком. Ну почему Тина такая непроницательная – не замечает, что творится у нее под носом!
Они двигались слишком медленно. Без спутников Тина давно уже добралась бы до Соосанла, бегом, делая лишь короткие остановки для сна. Тергаронцы проектировали своих киборгов как идеальных солдат. По складу характера Тина не была солдатом: к идее субординации она относилась скептически и предпочитала ввязываться в авантюры в одиночку или вдвоем со Стивом (после того, как встретила Стива), а не под командованием начальства, но это не мешало ей обладать всеми стандартными для солдата-киборга физическими качествами. Впрочем, находясь на Тергароне, свое отношение к субординации и казарменной дисциплине она держала при себе: участие в эксперименте позволило ей вырваться с Манокара и из благодарности она согласна была относиться терпимо к любым недостаткам тергаронских военных.
Лавируя в ароматных чащах кустарника, состоящего из сросшихся мясистых лепестков-пластинок, салатовых с разноцветными прожилками, Тина размышляла о том, что скоро ей придется начать воровать, чтобы прокормить энбоно. Консервы из запасов аэрокара на исходе. Воду можно набирать в ручьях, а еду просто так не найдешь. Вчера им подвернулся неохраняемый огород, но энбоно сказали, что плийнгла – круглые приплюснутые плоды, сиреневые с черными пятнами – еще не поспела, в таком виде она годится разве что на корм тьянгарам и шерплам.
– Что такое шерпл? – спросила Тина, выслушав перевод.
– Презренная и неопрятная сельская скотина, о которой не принято говорить без нужды в просвещенном обществе, – пояснил Тлемлелх. – Но жаркое из шерпла – это нечто достойное внимания, если твои чливьясы-повара как следует обучены кулинарному искусству. У нас осталась банка шерпловой тушенки, не хочешь попробовать?
Во время привала Тина попробовала. Бр-р… О мясе она даже сказать ничего не смогла, настолько несъедобным оказался густой синеватый соус, насчет которого ее спутники сошлись во мнении, что «это недурно для консервов, хотя можно было приготовить и получше».
Неожиданно за кустарником открылся перекресток: гладкое, явно древнее шоссе и дорога поновее, мощенная разбитым желтоватым камнем. Возле перекрестка торчал столб, а на столбе, под двускатным навесом, висел искусно выполненный черным штрихом на беленой доске портрет некоего энбоно с треугольным лицом и широко расставленными глазами. Ниже располагались изящные черные значки с множеством завитушек. Доску прикрывало стекло, укрепленное рейками. С навеса свешивались, ниспадая до земли, широкие серые ленты – ветер колыхал их, разлохмаченные концы подметали пыль. На нижней части столба темнели какие-то потеки, вонь стояла отвратительная. Вокруг вились мохнатые насекомые, но даже сквозь их жужжание Тина услышала, как Лиргисо скрипнул зубами.
– Тлемлелх, это текст? Переведи, что там написано.
– «Пусть гневно плюнет сюда всяк, проходящий мимо, пусть в знак охватившей Харл великой скорби исторгнет всяк благонравный прохожий содержимое своего мочевого сосуда, во осуждение смутившего луну беспримерного злодеяния и в назидание невинному юношеству…» – начал читать Тлемлелх. Тине показалось, что он изо всех сил старается скрыть улыбку.
– Несравненный Тлемлелх, ты уверен, что стоит оглашать вслух всю эту ерунду? – с досадой перебил Лиргисо.
– Она ведь попросила… – Слуховые отростки Тлемлелха испуганно дрогнули.
– Великолепная кхей-саро, там нет ничего интересного, – повернулся Лиргисо к Тине. – Ничего такого, что способно дать достойную пищу для вашего утонченного интеллекта, могу поручиться. Так, бред харлийского дурачья… Пойдемте отсюда, нам не стоит надолго задерживаться около дороги.
– Мой утонченный интеллект заинтригован. Тлемлелх, чей это портрет?
– Это же Лиргисо, разве не видишь?
– Да? – Тина посмотрела на портрет, потом на Лиргисо. – А ведь похож, точно… И что все это значит?
– Это пропаганда, кхей-саро. – На лице Лиргисо появилась обезоруживающая гримаса мученика. – Я член Собрания Блистающих Представителей, поэтому харлийские энбоно стараются меня очернить. Вы же знаете, что такое политика!
– Гм… А ленты зачем?
– Это траурные ленты, – отозвался Тлемлелх – он все отворачивался, чтобы Лиргисо не смог увидеть его лицо. – После того, что блистательный Лиргисо устроил иерархам Клана Властвующей, они сдуру объявили бессрочный траур на всей территории Харла!