Страна Изумрудного солнца
Шрифт:
Солнце почти спряталось за травяной стеной, в просвете меж двух торчащих вдали высоких руин – это было похоже на арку с обвалившимся перекрытием. На арку, уводящую к закату и смерти. Последние изумрудные лучи пронизывали заросли яхана, золотя голенастые ветвящиеся стебли. Тлемлелх подставил солнцу предплечье и тыльную сторону кисти. В топазах и аквамаринах вспыхнули теплые искры, он залюбовался своей рукой. Но тут же настроение упало: близятся сумерки.
Вчера, когда они прятались от ливня в той деревенской постройке (Тлемлелх не хотел оскорблять свои раздумья гнусным словечком «хлев»), ему удалось избегнуть ночной жути, приняв дозу куунайгро.
Тот, кто принимает куунайгро, нередко раздражает своим поведением окружающих. Припоминая, что было днем, Тлемлелх все больше мучился: кажется, Тина и Лиргисо на него сердились… Тина – это еще ничего: несмотря на свой демонический вид, она не злая. Зато Лиргисо… Тлемлелх бросал на него украдкой беспокойные взгляды, но тот шагал с нарочито-непроницаемым лицом, и это было еще страшнее, чем если бы он откровенно проявлял недовольство.
Можно опять ускользнуть от него, как вчера. У Тлемлелха осталось еще два флакона куунайгро, на две ночи. А там они дойдут до Соосанла, угонят машину и все это закончится…
Когда Тина остановилась и объявила привал, его охватила дрожь, даже слуховые отростки завибрировали: теперь надо как можно скорее достать флакон и проглотить содержимое. Ужин – ну его во Фласс, и головную боль туда же… Головная боль не так страшна, как Лиргисо.
– Не надо, несравненный Тлемлелх. – Усыпанная сапфирами рука с блестящими синими когтями перехватила его запястье, не давая поднести флакон к губам. – Это может повредить твоему драгоценному самочувствию.
Лиргисо надавил возле того места, где бьется жилка пульса, и мгновенно занемевшие пальцы сами собой разжались. Флакон темного стекла упал обратно в рюкзак, обо что-то звякнув.
– В чем дело? – Тина повернулась к ним.
– Я не позволил ему снова принять куунайгро, кхей-саро.
Тлемлелх обреченно поглядел на мнимую арку, за которой исчезло солнце: две темные, оконтуренные остаточным светом руины – путь к смерти и покою. Ему не суждено уйти этим путем.
За ужином Тина спросила, что его беспокоит. Он сказал, что ему действует на нервы близость развалин – мало ли какие призраки здесь обитают, не говоря уже о вполне живых и голодных сулламах, лсаньягах и гойпах. Как обычно, это была правда, но не вся. Он не добавил, что Лиргисо, который сидит рядом и пьет вино из своего импровизированного бокала с таким видом, словно находится на Вершине Прохлады или на острове Креб, намного хуже, чем все призраки, сулламы, лсаньяги и гойпы, вместе взятые.
– Кто такие лсаньяги и гойпы? – бросив подозрительный взгляд на травяные заросли, поинтересовалась Тина.
– Гойпы живут стаями в подвалах развалин и в заброшенных трубах, – объяснил Лиргисо. – Они небольшие, пестро-серые и очень зубастые, кхей-саро. Боятся любого света, термоплиты отпугнут их. А лсаньяги – это наши самые крупные хищники, но водятся они только в центральной части Обонгда, вдали от Фласса. Фласс их притягивает, кхей-саро, они сразу бегут к нему и топятся. Однажды в Мигоне из частного зверинца сбежал лсаньяг –
– Блистательного Лиргисо потом оштрафовали, – не удержался Тлемлелх.
Снадобье куунайгро все еще продолжало на него действовать – или он просто не устоял перед навязчивым искушением сделать то, чего делать не стоит?
– Почему оштрафовали?
– Это был его лсаньяг. Когда он выскочил на дорогу, он до полусмерти напугал энбоно из Корпорации Сельскохозяйственных Угодий, и тот подал жалобу в Корпорацию Поддержания Порядка. Разговоров потом хватило на целых три лунных цикла!
– Значит, ты скармливал хищнику негов и чливьясов? – Серые глаза Тины смотрели на Лиргисо холодно.
– Это всего лишь полуживотные, кхей-саро. Иногда приходится кормить одних животных другими животными, это предопределенная самой природой необходимость. Неги и чливьясы почти неразумны…
– Ложь. И ты прекрасно об этом знаешь.
– Мы принадлежим к разным культурам, кхей-саро. – Лиргисо примирительно улыбнулся, но Тину его улыбка не смягчила. – Наша культура это не осуждает. Заметьте, меня оштрафовали не за то, что я посадил лсаньяга на неодобряемую вами диету, а только за то, что он удрал из клетки.
– Я никогда не полемизирую с такими, как ты. Бесполезно. Я просто сделаю все, что будет в моих силах, чтобы покончить с этой мерзостью, понял?
– Кхей-саро, я представитель своей культуры, а любая культура содержит в себе и белое, и черное, если воспользоваться этой забавной двуцветной терминологией, которую придумали люди. Лярнийская культура – не исключение. Грустно, что вы этого не понимаете…
После ужина, устроившись на спальном мешке, Тлемлелх свернул слуховые отростки и закрыл глаза. Лучше бы ему прямо сейчас умереть, не дожидаясь, когда его убьет Лиргисо. Некоторое время он слушал, как тот пытается помириться с Тиной, а она отвечает резко и односложно. Потом они замолчали. Рука Лиргисо скользнула по его бедру: тот всегда начинал с этого, чтобы Тина поскорее выключила переводчик.
– Вот этого я тебе никогда не прощу, – услышал он шепот Лиргисо. – Ты постоянно будешь расплачиваться со мной за это, несравненный Тлемлелх, и никогда не расплатишься до конца…
– Я не знал, что она так рассердится из-за полуживотных, – пробормотал Тлемлелх, еще больше сжавшись.
– Так надо было подумать! Знаешь, что ты сделал? Ты разрушил мои планы на сегодняшний вечер! – В голосе Лиргисо звучала лютая досада. – Я решил, что сегодня вечером во что бы то ни стало соблазню ее, потому что завтра мне придется ее убить, как это ни печально… А ты, несчастный болтун, все испортил!
– Зачем тебе соблазнять Тину, она же не принадлежит к нашей расе…
– Какое это имеет значение, ксенофоб безмозглый! Заниматься любовью можно с кем угодно. Я разве что с Флассом еще не пробовал совокупляться… Из-за тебя я не получил то, что хотел, – это твоя роковая ошибка, дорогой Тлемлелх!
Боль пронизывала его тело, но он молчал, поскольку Лиргисо велел молчать. Потом Лиргисо от истязаний перешел к сексу. Сегодня он действовал очень грубо, несколько раз укусил Тлемлелха. Под конец полумертвый Тлемлелх хотел только одного: умереть совсем, без остатка.