Страна мыслителей
Шрифт:
Ведь вы знаете моего брата, знаете о том, что
ему чуждо чувство терпимости. Я готов выслушать
любое мнение и не бойтесь, друзья, задеть мои
чувства, говорите все, что думаете. Хотите откровенно, всех кто здесь присутствует я ценю и уважаю, а некоторых и люблю гораздо больше, чем своего брата. И я хочу, чтобы те, кого я люблю и ценю, сказали мне всю правду в эту решительную для меня минуту.
Первым, взял слово главный коммерческий директор, сухой желчный старик с косматыми бровями. Но сказать толком так ничего и не сумел, только бубнил одно и тоже: Как-то надо это сделать, да, как-то надо, нельзя же этого допустить, нет, нельзя. Потом выступил второй вице-президент, пухлый коротышка неопределенного возраста, но он тоже не смог придумать ничего лучше того, что необходимо попытаться заставить Федора Иванова отречься от наследства, а стало быть и от владения фирмой в пользу старшего брата. Вроде бы не так уж и плохо, но весь вопрос все в в том же: а как сделать это. Тут-то коротышка и спасовал. 3атем выступило еще пару человек, но ни один из них тоже так и не смог предложить ничего путного. Наконец, очередь дошла до последнего из присутствующих. Им оказался управляющий кадрами махровый еврей по фамилии Профштейн. Все взоры с надеждой обратились к нему. И еврей не подвел, он предложил поистине соломоново решение. На первый взгляд настолько же неуместное как и банальное, и все же единственно верное. И что же предложил Профштейн? А впрочем, вы наверное уже догадались. И как только у него повернулся язык в присутствии единоутробного брата, а впрочем это его сугубо личное дело. Отдадим должное его смелости. Итак, Профштейн предложил ликвидацию. И лучшим, по его мнению, будет смерть от сердечного приступа. А так как сам он по образованию медик, то он сам все и устроит. .
– Прекрасно, – только и мог сказать Петр Иванов. И так как решение былo принято, то решено было разойтись, выпив на прощание за успех операции.
Итак, бриффинг закончился в субботу где-то около одиннадцати вечера, а уже в воскресенье к полудню все тот же Арон Профщтейн обнаружил в своём письменном столе записку следующего содержания: «Знай, что если ты совершишь задуманное, то ты тоже умрешь». Профштейн был храбрым человеком, и поначалу он не испугался, твердо, решив осуществить задуманное, но подумав; решил еще как следует подумать. А так как он думал естественно по-еврейски, то начал прежде всего с мысли, о том, а зачем, собственно говоря, ему все это, надо. Ну, сделает он задуманное дело, а, ему то от этого что будет. Если записка не розыгрыш, то чего доброго, действительно прибьют. А если и розыгрыш, что из того? Неизвестно, что предпримет против него старший Иванов. Он ведь может и : обидёться за брата. Русские люди, очень странные люди. И не лучше ли пойти в полицию и все рассказать. Но поверят ли? А хоть бы и не поверили! Но, тогда ему уже не работать на Иванова. Но ведь жизнь дороже куска хлеба. В общем положение прямо-таки безвыходное. Не знаешь, на что и решиться.
Петр Иванов был доволен, крайне доволен.
Все получалось так, как он и предполагал. Как он их всех провел ! А Профштейн-то , ну не дурак ли? Вот она вам еврейская услужливость во всей ее экзотической широте. Ну, надо же, сам предложил, сам и вызвался. Одним словом, талант! Жаль дурака, а впрочем, без дураков нельзя. С ними жить легче. Представляю какими словами он будет поносить меня сидя на электрическом стуле. А стула ему не миновать. Как говорится, око за око, смерть за смерть. А что делать с остальными? Так, сколько их? Раз, два, три, боже, четверо. А не многовато ли? А впрочем, чего уж там. Итак, кому что? Бровастому – автокатастрофа, вице – у того, кажись, давление ни к черту, – стало быть, удар, Моему лучшему другу, право,
зачем я его пригласил, он ведь действительно мне друг. Ладно, его в последнюю очередь.- Может к тому времени Бог смилостивится над ним и заберет его к себе -и без моего участия. Ну, и последнему, ведь он тоже умом недалек. А может, наоборот, потому-то ничего и не предложил, что умен. Хм, интересная мысль! Так что же последнему? Ба, да он же яхтсмен. Итак, последнему смерть под парусом! Кажись, и книга есть с таким названием. Ну, вот, кажется, со всеми разобрались. Теперь остается одно – установить сроки, хотя бы приблизительные. Ведь нельзя же всех сразу в один присест, а хорошо бы. Так, Профштейн должен угробить брата где-то к 25,- а; сегодня, сегодня только 12. Так, время еще есть, но надо все оформить так, чтобы эти свиньи , ничего; не почуяли. Придется начать с самых старых, то бишь, с бровастого. Угроблю его 14-го. Пожалуй, лично займусь этим. Я ведь, ох как, понимаю в машинах. Так все устрою, что ни один эксперт не докопается, а эти ничего и не поймут. Подумают, старый был, взял да и умер. И все же, не ошибиться бы. Может и вовсе, не убивать их, может и не продадут. Да нет, как говорится, береженого и Бог бережет. А все-таки какая морока! Вдруг один из них не выдержит напряжения . Ведь не дураки же, могут и понять, что я собираюсь их ликвидировать. Не выдержат, да и сообщат в полицию. Тогда дело может осложниться. Итак, что же делать, что все-таки предпринять? Убивать или все же не убивать?
Инспектор Шон не верил своим ушам. Такой уважаемый человек и смог пойти на такое. Нет, этого не может быть, и все же, что-то внутри его упрямо нашептывало ему, что человек не врет, незачем ему врать.
– Так что же прикажете делать? – обратился к Шону посетитель, закончив свой рассказ.
– Право, не знаю, но что-то делать надо. Только что?
3наете что, – помолчав, добавил инспектор, – я думаю игра гораздо азартнее, чем вы думаете. Я, полагаю, одной жертвой здесь не обойдется.
– Вы думаете, что свидетели соглашения тоже будут ликвидированы?
– Я не хочу вас пугать, но, думаю, что да.
Лишь только до посетителя дошел смысл сказанной инспектором фразы, как он неожиданно побелел как мел и закатив глаза, как это часто бывает при сильном потрясении, упал в обморок.
Инспектор Шон не мог поверить своим глазам. Некролог на последней странице «Тайм» гласил: «Сегодня 15 сентября скоропостижно скончался от инсульта глава корпорации «Иванов и сыновья» Петр Иванов». Как же так? Ведь, если кто и должен был умереть, так это Федор Иванов, но уж никак не Петр. В этот миг инспектор был более, чем поражен. Версия казавшаяся такой бесспорной, лопалась как мыльный пузырь. Или же коварный Петр Иванов оказался жертвой еще более коварного и жестокого, чем он, человека. Выходит, что так. А кто же перехитрил Петра?
Но не только инспектор Шон был поражен смертью Петра Иванова. Профштейн был поражен не менее его. Да и трое оставшихся в живых свидетеля тоже были отнюдь не безучастны к происходящему. Один из этой четверки не без злорадства отметил, что хотя инспектор был прав, что одной жертвой в этом деле не обойдется, но все же и он не мог знать, что второй жертвой, и наверно последней, окажется сам Петр Иванов.
Разгадка пришла к инспектору Шону внезапно, как гром среди ясного неба. Все оказалось чертовски просто. Классическая схема: убил тот, кому выгодно. А кому выгодно? Только одному человеку – брату Петра – Федору Иванову. А почему выгодно? Это уже другой вопрос. Но инспектор Шон верил в свои силы, он знал, что ответит и на этот вопрос. Действительно, инспектор оказался прав, помог как обычно случай. На одном из повторных допросов один из свидетелей обмолвился о том, что старый Иванов, отец братьев, имел, как некоторые очень богатые люди, одну дурную особенность – он постоянно переписывал свое завещание. И до сих пор неизвестно, последнее ли из ник досталось его сыновьям. Так вот в чем дело. Инспектор начал искать, а искал он так, как только он один и мог искать. 3авещание было найдено, вернее было бы сказать, изъято, у Федора Иванова во время обыска. 3авещание гласило следующее: «Я, Иван Иванов, находясь в здравом рассудке, объявляю свою последнюю волю. Все мое имущество я завещаю моим сыновьям Петру и Федору. Соответственно Петру – 80 , Федору – 20 , а не 55 и 45 , как было ранее. 12.07.64 г. Иван Иванов».
И хотя улики были казалось на лицо, Иванов упорно отрицал свою причастность к убийству брата. На вопрос почему же он скрывал завещание, неизменно отвечал вопросом, а как поступили бы вы, ведь состояние-то огромное. И все же избежать наказания Иванову не удалось, так как
позже выяснился еще один его просчет. Напомним
первый просчет – не уничтоженное завещание. Вот
как это произошло.
На очередном допросе Профштейн, тот самый, неожиданно протянул инспектору листок бумаги. Ту самую записку, которую он обнаружил вернувшись с бриффинга, в ящике своего стола. Записка очень заинтересовала инспектора. Со свойственной ему наблюдательностью он обнаружил, что машинка, на которой была напечатана записка, как-то не ясно пробивает запятую. Другой бы и не заметил этого дефекта, но только не инспектор Шон. Он видел все. Но где искать машинку с таким дефектом? И вновь подозрение пало на Федора Иванова, хотя казалось нелогичным писание им данной записки. Но инспектор Шон был убежден, что ее писал именно он для того, чтобы еще более запутать следствие. В доме не удалось найти ничего похожего, хотя там и было несколько машинок. И все же справедливость восторжествовала, злополучная машинка была найдена, и не где-нибудь, а в кабинете самого Федора Иванова, в чулане под грудой всякого хлама. И хотя он по прежнему продолжал все отрицать, последняя улика, хотя и косвенная, доканала его. После очередного допроса с пристрастием он покончил в камере жизнь самоубийством, перегрызя себе вены, что и послужило несомненным признанием им своей вины.
Инспектор Шон не испытывал особой радости по поводу случившегося. И все же он не мог не признать, что этим Иванов облегчил ему путь к достижению истины. А как вы думаете? Прав был инспектор, обвинив Федора Иванова в убийстве брата, или все же Федор не убивал Петра, и стало быть, инспектор не прав? Честно говоря, лично я не берусь судить об этом. Может быть прав, может и не прав. Замечу только одно. В то время как инспектор Шон упивался своею победой, обсуждая перипетии дела с друзьями за чашкой чая, Арон Профштейн в своем загородном коттедже, отложив в сторону брошюру под названием «Виды инсультов», подошел к окну и со словами «хорошо же я все придумал», стал дышать свежим воздухом.
28.09.91
НОВЕЛЛА О ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ Поэма.
Раннее июльское утро. Лeгкий ветерок монотонно, но не назойливо колышет листву. На небе ни oблaчкa. Две чайки с криками гоняются друг за другом, своими нахальными крыльями едва не задевая еще молодого мужчину. одиноко сидящего на cкамейкe. На первый взгляд может показаться , что мужчина притомился и уснул. Но это только на первый взгляд. Стоит вглядеться чуть пристальней, как сразу становится ясным, что если этот человек и уснул, то похоже уcнул вечным сном. Что же оборвало его жизнь?