Страна мыслителей

Редькин Сергей Владимирович

затуманенным взглядом комнату и думаю: “Да и комната у тебя, похоже. тоже маленькая!”

– О чем это вы? Я что-то не поняла.

– Да так, к слову пришлось.

– Кстати, к слову, зашел вчерась ко мне водопроводчик Вася, да вы его тоже знаете, высокий тaкoй, импозантный, в соседнем ЖЭКе работает. Зашел значит, и говорит: “Тетя Паша, одолжите, пожалуйста, десять рублей до получки.” А я ему и говорю: “Ты. Вася сначала садись, покушай, а

потом можно будет и о делах поговорить.” Ну он, конечно, не отказался, он ведь такой вежливый. Сидит, значит, и кушает. А тут Бобик наш с улицы пришел и первым делом сразу же на кухню, а там уже Вася. Ну Бобик и взглянул на него чуток по-хозяйски.

Понял это Вася, а как понял, так сразу и спрашивает: “Чего это, тетя Паша, ваш пес так недобро на меня смотрит’?” “А, не обрашайте внимания. – говорю. – он всегда так смотрит на тoгo, кто ест из его миски.” Taк глупый Вася выскочил из моей квартиры кaк ошпаренный, начисто забыв, что пришел просить десять рублей.

– И правильно вы его, с мужчиной чем строже, тем он становится лучше! Я вот тоже иногда своему говорю: “Если ты, козел, настолько дуpнoй, что простых вешей и тех не запоминаешь, не стесняйся записывать, я-то ведь записываю!

– И что он’?

– Кажись понял. Во всяком случае , теперь всегда носит с coбой бумагу и карандаш.

– А со мной, ну, прямо беда какая-то: когда утром я слышу звук будильника, мне кажется, что в меня выстрелили!

– И вы, конечно же сразу, вскакиваете.

– Что вы, лежу как убитая!

– Да, это, без сомненья плохо. А вы npoбoвaли к доктору?

– Нет еще.

– И не надо. Заболел у меня как-то муж. Ну, вызвала я доктора. Пришел, значит он, осмотрел больного, выписал необходимое лекарство да и ушел восвояси. А лекарство, заметьте дорогое. Стал принимать муж это лекарство, а оно и не помогает. Расстроилась я, прибегаю в поликлинику, нy и к этомy вpaчу. Так мoл и так, говорю, доктор, подскажите, что делать, моему мужу стало хуже. “Неужели и пиявки не помогли’?” – удивляется доктор. “Простите но он cказaл, что больше их есть не может.”

– И что доктор?

– Выпал в осадок.

– А им, врачам, всегда смешно. Можно подумать, что они сами никогда не болеют. Я вот тоже пришла как-то к одному на прием и говорю ему: “Доктор, у меня сильные боли между лопатками, помогите, пожалуйста.” А он мне: “Вы, наверное, многo курите’?” Я ему: “Нет, я совсем не курю, более того, я даже не пью.” Подумал он немного, да и говорит: “Ну, тогда вы, наверное, злоупотребляете мужчинами??” “Что вы, – говорю,-доктор, я кроме мужа ни с кем.” Тогда я не знаю, в чем дело, – обижается доктор. – это у вас, повидимому крылья начали расти.”

– Ну и хамло. Я вот на npошлой неделе тоже столкнулась с таким. Еду я в троллейбусе, давка – жуть. Держусь из последних cил за какого-то мужчину, а он мне, поганец нетерпеливый, неуспели мы проехать и трех остановок, сердито так заявляет: “Женщина, вы еще долго будете держаться за меня’?” Пришлось проглотить и обратить все в шутку, сказав, что я не знала, что он собирается выходить..

Прасковья Абрамовна смотрит на часы.

– Ой, простите. Софья Давыдовна, но мне уже пора, надо ужин готовигь, а то , дочка с внучкой скоро придут.

– Да и мне уже надо идти, Прасковья Абрамовна, внук наверняка, уже проснулся, кушать требует. Надеюсь, мы с вами еще не раз свидимся.

– Дай то Бог!

Обе встают и уходят.

12.05 91 г.

И НА СТАРУХУ БЫВАЕТ ПРОРУХА

Персональный пенсионер всесоюзного значения Иван Моисеевич Петров, до женитьбы Блюкменхагер, отложил в сторону журнал, крякнув, допил оставшийся в стопке коньяк и, качая головой с явно недовольным видом, отправился смотреть программу «Время». Включив телевизор, Иван Моисеевич внимательно уставился в амбразуру экрана. Интересно, чем же его -порадуют на этот раз. Иван Моисеевич был явно не в духе. Статья в журнале повергла его прямо-таки в шоковое состояние. Еще бы,

ведь в ней: говорилось, о том что все беды в гоcударстве, случившиеся за пять лет перестройки, произошли всецело по вине евреев. И хотя Иаан Моисеевич числился русским, он всегда симпатизировал евреям. Однажды он даже чуть не женился на еврейке. Итак, Иван Моисеевич уставился в телевизор. Поначалу передача ему нравилась. Еще бы, передавали международные новости и, как водится, это был сплошной боевик. Но когда перешли к событиям внутри страны, настроение Ивана Моисеевича, начавшее было улучшаться, снова ухудшилось.

Причем похоже ухудшилось, увы, окончательно. Да это было и неудивительно, ибо говорили лишь о перестройке, и каждый новый сюжет кричал о каком-нибудь очередном достижении. Наконец, Иван Моисеевич не выпержал. Со словами «какие к черту достижения, окончательно все развалили», он прямо-таки вырвал шнур из розетки. Сказать, что в этот миг Иван Моисеевич был зол, это значит

вообще остаться безмолвным. Нет, в этот миг Иван Моисеевич был просто невменяем, а это обычно не сулило ничего хорошего. Уж кто-кто, а родные об этом кое-что знали.

Пссле первого потока свирепых фраз по поводу перестройки, а заодно и в адрес правительства, жена Ивана Моисеевича спряталась в ванной, а после второй его тирады и теща заперлась в туалете. Но, как говорится, ничто в мире не вечно, и даже Иван Мсисеевич, наконец пришел в чувство, а придя в чувство, как водится, успокоися. Успокоившись, Иван Моисеевич хмуро взглянул по сторонам. Осмотревшись и, по-видимому, о чем -то заодно и поразмыслив, Иван Моисеевич как-то поежился . Да, натворил он дел. Хорошо еще; что теперь не те времена, а то быть бы ему уже завтра в какой-нибудь кутузке или того хуже. Надо бы покурить, решил он, а заодно во время перекура все и обдумать.. Как говорится, чем черт не шутит. Курил Иван Моисеевич в этот раз на редкость долго, сильно старался. Не хотелось ему, персональному пенсионеру, ударить в грязь лицом. Но как ни старался Иван Моисеевич, а придумать что-то дельное так и не сумел. Расстроился Иван Моисеевич; да делать нечего. Без совета пожалуй ему не справиться. Но к кому обратиться за ним . К теще? Нет, та не поможет. Теща, на то и теща, чтобы только вред наносить. К жене? Тоже нельзя. Жена, хоть и жена, но ведь она тещина дочь. Так что, одним словом,

положение безвыходное, хоть волком вой. И тут

Ивана Моисеевича словно осенило, а если зайти к

соседу? Тот хотя и гад, но человек не глупый, да

и хитрый, пожалуй. Такой может и посоветует что.

Только как к нему подступиться? Не скажешь же

ему, выручай, мол. Не поможет, и ведь из гадости

своей, чего доброго, еще и навредит. А подступиться надо,

не пропадать же ему, Ивану Моисеевичу, пенсионеру всесоюзного значения. И Иван Моисеевич открывает бар, со вздохом берет бутылку армянского коньяка и, надев шляпу, выходит на лестницу, и звонит в дверь квартиры напротив. На звонок открыаает усатый парень, лет тридцати.

– О, кого я вижу, Иван Моисеевич, – весело басит парень, – заходи, гостем будешь.

– Привет, сосед, – говорит Иван Моисеевич и, передавая бутылку парню, проходит в квартиру.

– Ух ты, армянский, – еще гуще басит сосед, теперь в его голосе к веселым прибавляются и теплые нотки. – Ну, ты человек, Иван Моисеевич! – Парень восторженно похлопывает Ивана Моисеевича по плечу.

– Скажешь тоже, – отшучивается Иван Моисеевич, проходя уже в комнату. Поначалу пили молча. Иван Моисеевич обдумывал как бы ему начать, а сосед просто не хотел начинать первым. Наконец, Иван Моисеевич решился. Время поджимало, да и бутылка пустела что-то подозрительно быстро, а ведь пришел он сюда отнюдь не пить.