Страна мыслителей

Редькин Сергей Владимирович

– 3наешь, – начал Иван Моисеевич, – я вчера разговаривал с одним армянином, похоже из бывших боевиков. Так вот, он сказал, что все беды в нынешней перестройке происходят только по вине евреев. – При последнем слове Иван Моисеевич поднял глаза и проницательно взглянул на соседа. Тот в это время опрокидывал очередную стопку. Но сосед и ухом не повел. – А ты как думаешь? – несколько задетый равнодушием соседа продолжил Иван Моисеевич.

– А мне-то что, – сосед, казалось, был не расположен беседовать.

«Вот сука, – пронеслось в голове Ивана Моисеевича, – разговаривать не хочет, а пить зa мой счет не отказывается. Хоть бы поперхнулся что ли.»

Но вслух, однако, сказал миролюбиво, хотя и настойчиво: «Нет, ты все же ответь, кто по-твоему виноват: евреи или все-таки правительство?»

– Кто-кто, заладил одно, словно попугай, рявкнул сосед, – а ежели никто не виноват.

– Нет, так не бывает, – не унимался Иван Моисеевич.

– Ну, ладно, черт с тобой, – сдался сосед, – я думаю, что во всем виноваты евреи.

– А правительство? – поспешил вставить неугомонный Иван Моисеевич, и при этих словах глаза его подозрительно забегали.

– А правительство само собой, ведь в нем сплошь и рядом одни евреи. Говорят, что и сам тоже их человек.

– Ну, это, брат, ты загнул. Евреи, они, конечно, молодцы, но что бы заправлять всем, нет, это уж слишком!

– Слишком, слишком, – разозлился сосед, – много ты в этом понимаешь. Я тебе откровенно скажу, хоть ты и пенсионер всесоюзного значения, короче говоря, уважаемый человек, но в политике ты ни хрена не смыслишь, уж поверь мне. Да и вообще, что ты так за евреев заступаешься? Ты то сам, кажись, русский. Что тебе евреи? Пекся бы лучше о своих, ведь хуже русских никто не живет.

– Э, – Иван Моисеевич аж заерзал на стуле, – русский-то я, русский, но и евреи тоже люди. А Господь что говорил? Господь говорил, что человек человеку товарищ и брат. Вот так-то парень.

– Говоришь, товарищ и брат, что-то ты темнишь Иван Моисеевич. Признавайся лучше, на Израиль работаешь или на кого-то еще?

– Ну, ты и шутник, давай-ка лучше выпьем еще по одной. Кажись, в бутылке ровно на заход осталось.

– Ты мне зубы не заговаривай, не на того напал. Я хоть и выпил, но, не в пример тебе, покамест, все соображаю. Да и дело свое я туго знаю. Вот доложу куда следует, будешь знать. Думает, если он уважаемый – человек, то ему все дозволено. Нет, шалишь, никому не позволим, никому. – На

последнем слоге сосед одобрительно икнул и уставился на Ивана Моисеевича налитыми кровью глазами.

Видя такую картину и поняв, что дело может принять совершенно неожиданный оборот, Иван Моисеевич не на шутку разволновался, а может даже малость и испугался. И все же не привык он отступать перед трудностями, и поэтому, яростно перекрестившись в глубине души, как водится, на счастье, Иван Моисеевич сам смело бросился в атаку.

– Доложишь, говоришь, изверг. Врешь, не доложишь, кишка тонка, а вот я-то непременно доложу, все доложу, как есть. Как ты, молодой да дюжий, меня, старого да немощного, коньяком поил, спаивал, значит. Да речами провокационного характера смущал, вербовал, значит. И фамилия твоя совсем не Федькин, а скажем Федькинштейн.

– Ты чего мелешь то! – теперь уже и сосед не на шутку испугался, – я хоть, скажем, и не совсем Федькин, может даже и Федькинштейн, но я никакой не шпион, я обыкновенный советский гражданин.

– А это мы предоставим выяснить следователю, уже совсем нагло перебил его Иван Моисеевич. Бедный сосед, на нем в этот миг и лица-то не было.

– Слушай, Иван Моисеевич, может договоримся?
– тон соседа из рычащего стал почти скулящим.

– А что мне с тобой договариваться? – совсем расхрабрился Иван Моисеевич, – не мне ведь решать, мне-то что. – И Иван Моисеевич решительно направился к вкодной двери. Сосед, заискивающе подпрыгивая, засеменил за ним, но Иван Моисеевич тверд был в своих убеждениях и не обращал на соседа никакого внимания. Схватившись за дверную ручку, Иван Моисеевич победоносно взглянул назад, стремясь даже этим прощальным взглядом утвердиться над соседом. И тут вдруг случилось то, чего Иван Моисеевич хотя и ожидал и боялся, но в неизбежность чего ему так не котелось верить.

Короче, сосед, не выдержав нахлынувших на него переживаний, подскочил к Ивану Моисеевичу и, оторвав его от двери, прижал всей тяжестью своего «могучего» корпуса к стене.

– Ах, ты, стручок, – забрызгал он слюной на лысину Ивана Моисеевича, – никуда ты не пойдешь. Отсюда тебя могут только вынести, да и то лишь вперед ногами. – При этих словах сосед снова значительно тряхнул Ивана Моисеевича. От этой встряски в груди Ивана Моисеевича что-то прямо-таки оборвалось.

– Пусти, не то точно угробишь, – взмолился Иван Моисеевич. – Я хоть и старый, но жить еще хочу.

– Вот и живи себе на здоровье, да за одно и другим жить не мешай, – ухватился сосед за дельную мысль Ивана Моисеевича.

– И все-таки, я подумаю, – заартачился было Иван Моисеевич. Он был хоть и добрый, но чертовски упрямый старикашка.

– Я те подумаю, – и сосед еще раз тряхнул Ивана Моисеевича, в груди которого снова что-то оборвалось. И снова он взмолился: «Пусти.» Но сосед и не думал уступать.

– Ежели свое обвинение обратно возьмешь, то пущу, – не унимался он, – ежели нет, то смотри. И он хотел было вновь тряхнуть Ивана Моисеевича, чтобы тот побыстрее думал, но тот и сам уже понял, что лучше покориться и быть живым, чем пасть в угоду упрямству, пусть даже и геройской смертью.

– Берру , берру, – задушенно пискнул он, -уже, и пошутить нельзя, этакий нервный ты.

– Я не нервный, я осторожный, – уже совсем миролюбиво рявкнул сосед, выталкивая Ивана Моисеевича за дверь.

Очутившисъ на площадке, Иван Моисеевич малость передохнул для обретения равновесия. Хватка у соседа была поистине львиная. 3атем он осторожно вошел в свою квартиру. Жена и теща уже спали. Включил ночник, разобрал кровать, разделся, залез под одеяло и погрузился в размышления. Ну и дела, это надо же, как все обернулось, а ведь прежде он бы лихо справился с подобной задачей. Эх, старость, старость. Ну, да ладно, впредь буду умнее. Видно не зря говорится: век живи – век учись. С этой мыслью и заснул Иван Моисеевич, точнее забылся тревожным сном. И снилось Ивану Моисеевичу, что арестован он, и обвинен в подстрекательстве по доносу соседа своего, работника КГБ. И не видать ему, Ивану Моисеевичу, ни пенсии своей всесоюзного 3начения, ни супруги своей ,незабвенной Деборы Ивановны, ни тещи своей, уважаемой Марии Лазоревны. А видать ему, Ивану Моисеевичу, отныне только небо в клеточку.

А в ту пору, как маялся Иван Моисееевич в своем тревожном сне, в квартире соседа и не думали ложиться спать, а сам сосед сидел за своим рабочим столом и писал. Писал рассказ о том, как поспорил он с соседом своим , Иваном Моисеевичем и как победил он его в споре их решительном. А закончив писать , крякнул сосед. Крякнув, положил рассказ в конверт, а положив, запечатал его сургучом и отправил тот конверт. А куда? Догадаться не трудно. Отправив конверт, сосед лег спать, а улегшись, тотчас погрузился в сон, безмятежный сон праведника.