Страна мыслителей
Шрифт:
20.04.90
ПОБЕЖДАЕТ ЛИШЬ СИЛЬНЕЙШИЙ Гулял я как-то в выходной. Я люблю побродить в одиночестве, подышать, так сказать, природным воздухом. Во время таких прогулок я захожу обычно в Екатерининский сад. На скамеечке посидеть, да на людей полюбоваться. Очень мне нравится смотреть на то, как там играют в шахматы на деньги. Страсти так и кипят. То морду бьют кому-то, то из кого-то выигрыш вышибают. А в этот раз, даже досадно, все чин-чином, никакого побоища, только матом друг друга кроют, да и то как-то беззлобно. Сижу я и, раз такое дело, скучаю. Даже в сон потянупо, прикимарил я малость. А что же еще прикажете делать, раз жизнь такая неинтересная.
Дремлю я, сладко дремлю, и вдруг сквозь дремоту слышу, как грубый мужской голос говорит кому-то: «Шалишь, парень, сейчас как тресну. А ну, живо гони монету». И как нахальный детский голосок нагло отвечает: «Держи карман шире, паскуда. Сыграем по новой». «Ну, погоди», – ревет грубый голос. И тут я слышу любимый мной с детства звук затрещины. Тут уж я навостряю уши. 3атем я слышу звук еще одной оплеухи. Детский всхлип, вслед за ним сердитое сопение и, наконец, дребезжащий от обиды, все тот же нахальный детский голосок произносит: «Все равно не дам, драться буду, но не дам. Тут дрема моя отчаливает также внезапно как и пришла и я открываю глаза. А ведь это интересно. И я спешу поглядеть, чем же все это кончится, ведь я любознательный. «Дашь, дашь, – еще пуще ревет мужик, – а не дашь, совсем шею отверну». И при этом прямо-таки тянет руки к мальчонке. Серьезный, видать, дядька, слов на ветер бросать не любит.
А мальчонка, стручок этакий, лет двенадцати, хоть и отскакивает, да, видать, не боится дядьки. И не топько не боится, да еще и обидными словами: обзывается. Нехороший, видать, мальчишка, надо бы дядьке его как следует проучить. При этой мысли я откровенно радуюсь, но как всякий советский человек тут же стыжусь этой, чего уж там_ крутить, постыднoй мысли. Это же ребенок., а как известно, детей грех обижать. Детей учить надо, но учить, увы может далеко не каждый. И я спешу на помощь дядьке, ведь и я тоже люблю учить и, мне кажется, я умею это делать. Подхожу я к ним и говорю, сурово так говорю: «Эй, пацан, чего хамишь старшим, знаешь, что за зто бывает?
И показываю парнишке еще один кулак . Это действует. Мальчонка начинает затравленно озираться по сторонам, видимо в поисках какого-нибудь выхода. Дядька, видя это, одобрительно кивает. Но, осознав, что все подступы перекрыты, мальчонка перестает озираться и понурив голову со словами «это вам даром не пройдет» достает из кармана три рубля и дает их дядьке. Дядька жмет мальчонке руку. Извини., мол, брат, такова жизнь – побеждает, мол сильнейший. И шлепком под зад отправляет того погулять. Как говорится, поиграл и будя. И тут же предлагает мне сыграть с ним. Такса, как обычно, партия – треха.
Играем. Играем по всем правилам, даже часами пользуемся. Первую выиграл я, вторую – дядька.
Третью снова я, а в четвертой дядька, имея лучшую позицию, случайно забыл остановить часы и просрочил время. Обиделся дядька, чуть не плачет. Может переиграем, говорит, не по-людски все как-то получилось. Жалко мне его, так и хочется согласиться. Но ведь нельзя, не честно ведь. Если проиграл, то проиграл. Плати и точка! Сказал я ему об этом, вижу не понимает. Совсем обиделся, аж слюной забрызгал, придираюсь, мол, я к нему. Похоже, что я нехороший человек, а _с такими он не только в шахматы не играет, с таким он и сидеть рядом не желает. Тут уж и я обиделся. Ах так, говорю, хорошо! Уходи, но прежде заплати. А вот и не заплачу, усмехается дядька. А если что, то я могу, и дядька тычет кулаком в мой нос:.. Понюхай, мол, гаденыш, чем пахнет . А чем пахнет? Плохо, я вам скажу, пахнет. Рассвиpипел я, я ведь не из робких. Короче он
меня в нос, я его в ухо, и пошло-поехало.
В общем, подрались мы не на шутку. В милиции потом, удивлялись; откуда в людях столько злости берется. А я вам вот что скажу. Иначе нельзя, если чувствуешь, что прав. Зло оно ведь, ох, как сильно . Дали значит нам мне – десять суток, напарнику моему как зачиншику – пятнадцать. Прихожу я на работу, а там все за животики хватаются. Привет, турист; говорят, как отдохнул-то. Ничего, говорю, отдохнул. Да, ну-ну, а у нас, между прочим, новый начальник управления на днях заступает. А мне-то что, огрызаюсь я, я никого не боюсь. да так, говорят, просто констатируем факт. И вот на следующей неделе во вторник прохожу я по коридору этажа, где сидит самое высокое наше начальство и что я вижу. Ба, да никак мне навстречу идет тот самый мужик из-зa которого мне вкатили десять суток. И вид у него самый, что ни на есть победоносный. И заходит этот мужик, куда вы думаете, правильно, в кабинет самого Начальника. Без стука заходит, будто кабинет этот его кабинет. Ну, думаю, если моя мысль подтвердится, то не работать мне больше в нашем управлении. Догадка хоть и подтвердилась, однако обошлось, начальник справедливым оказался. В рабочее время чехвостил только за служебное. И все же партию пришлось переиграть. Увы, на этот раз просрочил время уже я.
09.05. 90
КОЛИ РОЖДЕННЫЙ ЛЕТАТЬ НАЧНЕТ ПОЛЗАТЬ, ТО ОН ПЛОХО КОНЧИТ
Иду я как-то на работу. Обычно я на служебке езжу, но на этот раз, увы, пришлось пешком. Настроение, сами понимаете, гнусное. А тут еще почти у всех окна открыты, а из них мат-перемат. То жена на мужа рычит: блядун чертов, вставай, на работу пора чапать. То муж жену бьет, да так, что разнимая их, соседи кричат, аж на всю улицу. А на улице и того хуже. Вот, например, в сквере на одной из скамеек дед внуку в шашки проиграл, а денег отдавать не хочет. Ну, тот ему за это, как у нас водится, сразу, пощечину. Ну, и пошло, и поехало. А до работы пешком, ох, как не близко. Так что наслушался, насмотрелся такого, что ..., в общем, злой как черт подхожу я почти к самой работе. Подхожу, значит, я, а сам и думаю: ну и дождетесь вы у меня сегодня, субчики. Это я о подчиненных своих. Они у меня такие лентяи, что не приведи Господи. Думаю я, значит, о подчиненных, а заодно и гадаю, даст сегодня секретарша или все же не даст. Ну, ‘стерва, если и сегодня не даст, то... Тут я
злюсь окончательно. И в этот самый момент, когда я rотов метать молнии даже безо всякого повода,
что я вижу. Что я вижу! Какой-то шельмец, и это еще мягко сказано, короче, какая-то сволочь, бросив поливальный шланг, поливальщик называется, – стоит и поливает. И что поливает, да еще и чем поливает. Да, дела! Поливает, значит, эта гадина, поливает и приговаривает: пись, пись, пись, цветочек распустись. А сам при этом качается туда – сюда, сюда – туда. Видать, крепко выпивши. А я, жуть, пьянства не люблю, тем более в рабочее время, да еще на рабочем месте. Возмутился, значит, я, крепко возмутился, подхожу к этому мужику и говорю ему: что же это ты делаешь, сволочь немытая. Не понимает, продолжает поливать. Засучиваю я рукава, ну, думаю, погоди. И он, подлец, тоже засучивает. Как же это так, думаю, совести у него совсем что ли нет. Стою я с засученными рукавами, близко не подхожу, рано еще. Близко не подхожу, а сам глазами зыркаю, пугаю его, эначит. Похоже не боится. Вот, гад, думаю, еле стоит, а туда же, в герои лезет. Нет, парень, шалишь, первый в очереди не ты, а я. Двинулся я, значит, на него, серьезно двинулся. Дай, думаю, рискну, может и обойдется. Помешкал, значит, он малость, а потом тоже двинулся и, что самое странное, кажись, и качаться-то перестал. Удивился я, что же это такое, быть этого не может. Остановился, значит я, остановился и думаю. А он как увидел это, можно сказать, аж бегом припустил. Совсем близко, сволота, подобрался. Нет, думаю, врешь, не возьмешь. Раскатал я обратно рукава, засунул руки в карманы и, эдак пренебрежительно плюнув, смотрю на него во все глаза. Смотрю и не верю своим глазам. Плевок мой, отнесенный порывом ветра, падает точно на его нос и пенясь стекает по его эаросшим щекам. Да, уж чего-чего, а плеваться я умею. Как я это увидел, в груди у меня аж екнуло. Ну, думаю, пропал, теперь точно драться будет. А как известно, пьяный хулиган вдвойне опасен. Взревел, значит, он, подскочил ко мне в пол-счета, я даже пискнуть не успел, схватил за грудки и давай трясти. Извиняйся, мол, паскуда, а не то голову оторву. А я, как на грех, разволновался, шутка ли, плюнуть человеку в лицо. Куда там извиниться, слова вымолвить и того не могу. Такого даже этот негодяй вытерпеть не мог. Побагровел, значит, он, схватился рукой за сердце, схватился, да так и повалился.
Лежит, значит, он, не шелохнется, кажись, и не дышит. Ну, думаю, неужто помер. Если помер, то плохи мои дела. Упекут за милую душу, и пропадай тогда жена, карьера, а может, и сама жизнь. Перепугался я, крепко перепугался. Стою ни жив, ни мертв, словно в каком-то забытьи, ничего не чувствую. Не знаю, сколько простоял я так, наконец, все же очнулся. Гляжу, а кругом, мать моя, полным-полно народа и все чего-то лопочут, машут руками и нагло тычут в мою сторону, что-то яростно выкрикивая. Черт с ним, думаю, с народом, пущай порычит, может кому и полегчает. Глянул я вниз на землю, вот те и на, а где мужик-то. Мужика-то, кажись, и нет. Пропал, значит, мужик. А народ вокруг волнуется, еще пуще кричит, спрашивает, наверное, куда это я мужика подевал. Хотел было я им ответить, что не девал я его никуда, это он сам куда-то делся. Да не тут-то было. Подскочили ко мне четверо в милицейской форме, поддали пару раз, схватили, да и понесли куда-то. Несут они меня, торопятся, похоже стараются. Донесли они меня, сунули в машину, сунули, значит, да и повезли. Везут они меня и, шепотом эдак, переговариваются, а я как будто и не слышу, дремлю, мол. И вот о чем они шепчутся. Слушай, говорит один, кажись, угробил мужика. Видал, как тот глаза закатил? М-да, задумчиво протянул другой, и сморкнувшись в рукав, добавил: и чего это они не поделили?
Начальник отделения рвал и метал. Кому же приятно ЧП на своем участке. Побеседовали, значит, мы с ним, серьезно побеседовали, побеседовали, да и разошлись, как водится. Он отправился домой, а я на свои законные, как он выразился, пятнадцать суток. Вот так-то пытаться делать доброе дело в наше трудное время, не будучи к этому основательно подготовленным. Вы, без сомненья, спросите, а что стало с тем мужиком? Да ничего особенного, откачали его в больнице, откачали, значит, да и отправили домой. А вообще-то, тот мужик неплохим оказался. Он потом мне и передачу приносил. Теперь он моим личным шофером работает. И если что и поливает, то лишь колеса моего служебного автомобиля.