Страна не для него
Шрифт:
– Где мой заяц? – неприятно удивился Мартин, всем сердцем предчувствуя беду.
– Сбежал из дома, – ответил Кертис, беспечно смеясь, а черные глаза так и горели тревогой, белый лоб разрезала глубокая морщина, худая стройная спина была сутулой. «Ты ведь тоже все чувствовал, правда?» – потом не раз задавался этим вопросом Мартин. – Мы повздорили, – продолжал Кертис с деланной улыбкой. – Его выперли из хоккейной команды за драку, он начал психовать, говорить гадости. Мне пришлось сделать ему замечание. Слово за слово – мы поругались, и он сказал: «Ноги моей больше в этом
– Где-то я это уже слышал, – засмеялся Мартин. Сам так делал в свое время – не раз, не два и даже не три.
Поужинав в компании Кертиса и Мэг (Кетти проводить время с дядей не захотела и весь вечер трепалась по телефону с каким-то парнем), Мартин устроился в кресле и прикорнул после утомительного перелета под шум дождя и грохот грома. Проспал он без малого несколько часов и проснулся глубокой ночью – оттого, что кто-то смотрел ему в затылок широко раскрытыми черными глазами и жутко улыбался тонкими бледными губами. Мартин почувствовал, как его пробрал озноб, а коленки начали подрагивать от нервенной дрожи.
– Как в твоей Японии? – раздался приглушенный и растянутый голос Курта, недавно подвергшийся ломке.
Тот стоял мокрый, прислонившись к дверному косяку. С нестриженых с весны волос, куртки и кончиков пальцев ручьями стекала вода. Он продрог до мозга костей, но не чувствовал этого. Мартин, объятый ужасом, не осмеливался на него обернуться, но знал, как то, что сейчас умрет от страха, что Курт смотрит на него широко распахнутыми черными глазами и улыбается жуткой застывшей улыбкой.
– Хорошо, – ответил Мартин, проглотив комок в горле. – Где ты был?
Курт молчал. Он всегда передвигался бесшумно, поэтому в гостиной царила такая мертвая тишина, что можно было услышать биение сердца напуганного до смерти Мартина. Каждой клеткой своего тела он чувствовал, что Курт медленно и плавно, как во сне, идет к нему, капая на ковер дождевой водой, глядя неотрывно перед собой широко распахнутыми черными глазами и улыбаясь жуткой застывшей улыбкой. Мартин не знал, как быстро это чудовище, которое еще вечером было его любимым племянником, доберется до кресла, поэтому резко дернулся, когда холодные мокрые руки неожиданно обняли его за плечи со спины, а лицо обдало холодным дыханием с алкогольным душком.
– Ты пил? – тихо спросил Мартин, сглотнув и боясь пошевелиться.
Курт снова ничего не ответил, потерся холодным острым носом о его макушку, вяло скользнул ладонью по ключицам, потом резко вывернулся и легким прыжком оказался у Мартина на коленях, снова крепко обняв его за шею и притулившись к нему всем своим холодным худым телом.
На секунду Мартину показалось, что он просто дал волю своим нервам, а с несносным племянничком все в порядке и он его всего-навсего дурачит.
– Может, ответишь, где ты был, что пил и что творишь в данный момент? – спросил Мартин уже смелее. – Ты как бы уже не маленький, чтобы на моих коленках сидеть…
Курт хихикнул ему в плечо и ответил тем же притихшим растянутым голосом:
– А ты не видишь? Я нарываюсь…
Пусть Мартин чуть-чуть и успокоился, но этот голос ему по-прежнему не нравился.
– На что?.. – спросил он, нервно сглотнув.
И тут оказалось, что кошмар, которого он так боялся, имел место не во сне, а наяву. Курт поглядел ему в лицо, и сквозь отросшие мокрые пакли черных волос были видны широко раскрытые черные глаза и жуткая застывшая улыбка посиневших от холода тонких губ. Мартин тихо ахнул от ужаса. Его так кондрашка хватил, что он потом и не вспомнил, действительно ли Курт это сказал или это снова была игра его больного воображения:
– На кровосмешение…
…Они все были похожи…
Бедный староста
– У меня заканчиваются сигареты, – объявил Курт за ужином.
Мартин скептически наблюдал, как он ковыряется хаси в тарелке, и решительно не знал, радоваться ли тому, что племяш, наконец-то, научился ими пользоваться, или сделать замечание, что копошиться ими в еде нельзя.
– Я же тебе на днях покупал, – сказал он, в конце концов.
– А я кое с кем поделился.
Мартин улыбнулся одним уголком губ и с коварным видом дернул бровью.
– Как дела в университете? – спросил он, и Курт почувствовал, что его челюсти занемели и не могут прожевать этот резиновый кусок долбанного осьминога.
– Да нормально, вроде.
– А на курсах как?
Курт с силой протолкнул застрявший в горле кусок и понял, что его песенка спета. «Один раз всего пропустил, ему и то настучали!» – подумал он и проникновенно улыбнулся.
– Хорошо. Замечательно. Прекрасно. Великолепно. Манифик. Белиссимо. Перфект. Зер гут. Сугой.
Мартин вздохнул, с нежной улыбкой залюбовавшись этим наглым созданием.
– Где ты шляешься второй день?
Курт прыснул и снова начал копаться хаси в своем экзотическом японском ужине.
– Вчера я был в гостях, а сегодня ходил в музей. Потом мы сидели в кафешке, и меня учили есть мисо-суп этими долбанными хаси.
Мартин насторожился и с надеждой подумал, что Курт просто сочиняет на ходу.
– А правдоподобнее ничего придумать не можешь?
– Так все и было! – обиделся тот и внезапно вспомнил, что у него еще остались вещественные доказательства. Курт быстренько сбегал в свою комнату и принес остатки самодельных конфет, которые ему подарил Кицуне. – Вот, это мама того парня, у которого я в гостях был, делает. Рейджи, а ты так умеешь?
Толстая кухарка вздрогнула над своей плитой, у которой стояла неслышно и невидно до сего момента. С недавних пор Курт начал с ней разговаривать, и от этого ей было еще более неловко, чем когда он ее дичился.
– Ты завел себе друга? – спросил Мартин недоверчиво.
– Да, Кицуне. Ну, и с Акумой еще общаюсь, но он вообще черт! Кстати, его имя по-японски означает «демон», смешно, правда? Ты бы видел этого неврастеника!
Мартин с обреченным видом покачал головой – Курт и здесь нашел, с кем связаться! Впрочем, может, оно и к лучшему: японская шпана научит его большему, чем всякие курсы. Кстати сказать, за последнюю неделю Курт продвинулся в сто раз дальше, чем за пять месяцев посещения курсов. Это же замечательно!