Страна волшебная - балет
Шрифт:
страстно — в то время находились какие-то особенно доходчивые, от
сердца идущие слова. Им долго хлопали. Говорила и я. И вдруг слышу голос:
«Ты бы лучше станцевала нам, товарищ Лепешинская». Я растерялась.
Что я буду танцевать?.. Как?.. Без музыки? Откуда-то появилась гармонь.
Миша Сулханишвили, артист балета Большого театра, веселый,
жизнерадостный (он не вернулся с фронта — погиб), выскочил на
импровизированную сцену. Зазвучала лезгинка. И вот он уже,
ногами, закружился вокруг меня, вызывая на танец. Мы танцевали с
увлечением, упоенно... Русская, цыганочка, казачок... Менялись партнеры,
расширялся круг, мы не знали устали. И я поняла, что наше искусство
и в эту тяжелую, суровую пору войны нужно людям.
В конце сентября 1941 года начали формироваться бригады артистов,
выезжающих в действующую армию. Я попросила включить меня в одну
из них. Помню, мы выехали в дивизию, отличившуюся в боях, которой
первой присвоили введенное только что звание гвардейской. Было это под
Можайском.
В полуразрушенной церкви шел концерт. Могучий бас М. Д.
Михайлова раздавался под сводами потолка, проникновенно пела В. В. Барсова,
прекрасно читал стихи Д. Журавлев, танцевали мы с А. М. Мессерером.
И хотя место, где был алтарь, не очень-то подходило для сцены, мы
выступали с особенным волнением, с огромным желанием принести своим
искусством радость. И каким восторгом светились глаза солдат, командиров,
пришедших с линии фронта на короткую передышку!
Война была тяжелым испытанием, но она научила нас глубже
осмыслить свой гражданский долг, определить свое место в жизни общества.
174
Поэтому когда Большой театр был эвакуирован в Куйбышев, мы
начали готовить программу сольных балетных вечеров (сбор с которых
предполагался в фонд обороны), для того чтобы поехать по городам
прифронтовой полосы, пострадавшим от войны, а также промышленным
городам тыла. Мы знали, что не везде сможем выступать в
благоустроенных залах, на приспособленных для балета сценах. Это заставило нас
думать о создании таких танцев, которые не требовали бы особых
условий.
Таким образом, помимо желания искать разнообразия жанров в своем
творчестве, пробовать силы в «разном», эта, казалось бы, утилитарная
причина ускорила наши поиски новых номеров, новых танцев, кроме тех
классических pas de deux (па-де-де) и вальсов, которые имеются в
арсенале каждой балерины и ее партнеров.
Так родился лирико-комедийный русский танец на
175
рова «И кто его знает, чего он моргает», в котором робкий парень никак
не мог объясниться с девушкой, сказать ей, что он любит ее.
Платочек, завязанный под подбородком, юбка с кофтой и цветочек,
ботинки с ушками... Балетмейстерам А. Радунскому, Л. Поспехину,
Н. Попко удалось, на мой взгляд, создать безыскусную картину
деревенской жизни, а для нас с П. Гусевым это была интересная актерская
работа, пользовавшаяся успехом у зрителя, — мы, как правило, бисировали
этот номер.
Р. В. Захаров по нашей просьбе поставил нам другую танцевальную
картинку — «Молдаванеску». Звучит народная молдавская мелодия.
Выбегает девушка на сцену, за ней гонится эсэсовец. Он привлечен ее
молодостью, изяществом, заставляет ее танцевать с ним. Она дает ему
себя обнять и в ту же минуту выхватывает из-за его пояса гранату. Теперь
уже девушка приказывает ему под угрозой смерти танцевать свой
народный танец. Фашист смертельно испуган, неуклюже пытается танцевать.
Он выдыхается, но темп ее танца все возрастает. Эсэсовец в изнеможении
падает, девушка гонит его прочь. Судорожно уползает он за кулисы.
Вслед ему летит брошенная ею граната. Раздается взрыв. Сорвав с
головы красный платок и держа его высоко, как знамя, торжествуя победу,
девушка-молдаванка проносится радостно по сцене и исчезает. П. А.
Гусев очень правдиво изображал свою роль, всю смену чувств: наглость,
растерянность, страх, отчаяние. Да и у меня, кажется, получился образ
девушки, борющейся за свою свободу, за свою жизнь.
Интересную задачу поставил перед нами и Леонид Якобсон в номере,
который назывался «Слепая». Бережно ведет юноша, одетый в черное,
девушку в белом легком хитоне. Она слепа. Носок балетного туфля
осторожно ощупывает пол, протянутые вперед руки готовы остановить тело
перед препятствием... Как-то скрипач Юрий Реентович сыграл мне
«Эстрелиту» (музыка Понса — Хейфеца). Ее мелодия, чистая, светлая,
чуть печальная, навеяла мне образ слепой девушки. Якобсон нашел очень
верное пластическое выражение его. Я стремилась передать в танце не
трагедию судьбы несчастного существа — эта задача ложилась на
партнера, — а надежду на то, что я увижу свет, узнаю, что такое солнце, тепло
которого чувствую, увижу человека, которого люблю и который так
ласков и нежен со мной. Очень помогла выразить эти чувства музыка.
Музыка... Во многом она является отправной точкой, откуда