Страна золота - века, культуры, государства
Шрифт:
Медленный темп развития хозяйства, застойность форм общественной организации находили соответствие и в сохранении традиционных, восходивших к глубокой древности религиозных верований и форм идеологии в целом. Ислам к этому времени даже и поверхностно не слишком затронул общество сонинке: цари и большинство их ближайших придворных чинов еще оставались, с точки зрения арабов-мусульман, идолопоклонниками. Правда, при особе правителя уже состояла группа мусульман-советников, да к тому же и существование в самой столице большой мусульманской колонии создавало дополнительное удобство для проповеди новой веры: в ее носителях и проповедниках недостатка не было. Недоставало только одного — такого развития противоречий в обществе, при котором
Подавляющее большинство жителей Западного Судана, точнее, той его части, что входила в сферу влияния Древней Ганы, оставались при своих прежних верованиях, хотя ислам сделал уже серьезные успехи на востоке — в Гао, и на западе — в Текруре.
Ал-Бекри очень подробно и точно описал один из местных культов в районе впадения в Сенегал его притока Колембине. Вот это описание: «Это группа черных, поклоняющихся змее, похожей на большого дракона с гребнем и хвостом; ее голова похожа на голову двугорбого верблюда. Она живет в пещере в пустыне. У устья пещеры находятся решетчатая ограда, ступени и жилище людей, прислуживающих этой змее и воздающих ей почести. Они прикрепляют свои дорогие одеяния и лучшее имущество к этой ограде. Змее ставят блюда с едой и кубки с молоком и другим питьем.
Когда они пожелают, чтобы змея вышла к решетке, они произносят речь, свистят определенным образом, и змея к ним выходит. Если погибает кто-нибудь из их правителей, то все, кто достоин царской власти и приближен к ней, собираются, произносят известные им слова, и змея к ним приближается. Она их обнюхивает одного за другим, пока не ткнет | кого-нибудь из них носом; а когда ткнет, то возвращается в пещеру. Тот, кого она ткнула, следует за нею так быстро, как только может, чтобы выдернуть из хвоста змеи наибольшее число волосков, какое сможет. И продолжительность его правления над этими людьми соответствует числу этих волосков: по году за каждый волос. По словам черных, это их не обманывает».
Больше чем через сто лет после того как писалась «Книга путей и государств», около 1283 г., испанский философ и проповедник Раймунд Луллий, один из самых оригинальных людей не только своего времени, но, пожалуй, и всего испанского средневековья, описал со слов какого-то католического монаха, будто бы побывавшего в Западной Африке, существовавший там культ дракона. И его рассказ очень схож с тем, что сообщал ал-Бекри.
С образом змея связано одно из самых любопытных преданий народа сонинке. Смысл его сводится к тому, что змей по имени Бида был властителем Уагаду, которому обитателям этой области приходилось делать человеческие жертвоприношения. Некий «белый» герой по имени Динга, пришедший откуда-то с севера, убил змея и тем освободил людей Уагаду.
В общем-то это довольно обычный для мирового фольклора мотив героя-змееборца. Его не раз пробовали интерпретировать как свидетельство то ли драматического разрыва с традиционными верованиями и принятия ислама; то ли нашествия на Гану алморавидских отрядов в XI в.; то ли начинавшегося якобы упадка влияния Ганы и ее роли в торговле в связи с истощением золотых месторождений Бамбука
и перемещением центра золотодобычи в район Буре у впаде¬ния в Нигер его левого притока Тинкисо — тем самым-де контроль над золотом переходил в руки правителей Ман-динга.
Именно как подтверждение последнего из этих тезисов истолковывал французский ученый Шарль Монтей сообщение легенды относительно того, что отсеченная героем голова змея Виды упала как раз в Буре, сделав эту местность золотоносной. Однако же, согласно другим вариантам предания, у змея либо отрастала новая голова взамен отрубленной — и так до семи раз! — и каждая последующая, будучи отсечена, своим падением превращала в золотоносный какой-то очередной район — Бамбук, долину реки Фалеме и другие; либо голова действительно упала в Буре, но зато хвост змея — в Бамбуке, и с тем же самым минералогическим эффектом. Таким
Если же говорить серьезно, то неправомерно истолковывать миф (а легенда о Биде — это именно миф) с его мифологическим, если можно так выразиться, безвременным, точнее — вневременным, временем как свидетельство о конкретных событиях в конкретной Гане I тысячелетия н.э. Это сугубо идеологическое осмысление какого-то этапа прошлого, но отнюдь не исторический источник в истинном смысле этого слова. К тому же герой-змееборец — пришедший с севера человек с белым цветом кожи, — по мнению исследователей-африканцев, при сопоставлении его с Алморавидами невольно возрождал давно отвергнутый серьезной наукой тезис о белых носителях высокой культуры, якобы приобщавших к оной «диких» чернокожих.
Впрочем, к рассказу о змее Биде можно добавить небезынтересную деталь: и по сие время у сонинке-мусульман распространен культ змеи-бида. И убивать змей нельзя ни под каким видом — они входят в категорию «запретного».
И вот все эти соображения волей-неволей заставляют историка соблюдать осторожность при поиске ответа на заданный ранее вопрос: чем же была Древняя Гана периода ее расцвета? И здесь помимо того, что уже было сказано, особое место принадлежит терминологии.
Вот, скажем, мы привычно обозначаем средневековую Гану как государство и в общем-то почти никогда не вдумываемся в то, может ли она, собственно, считаться именно государством или же представляла собой что-то иное? Любому школьнику еще в начальных классах внушают как аксиому: государство есть орудие классового господства, механизм подавления одних классов к выгоде других. Но ведь в Древней Гане, мы только что это видели, такие противостоящие друг другу классы еще отсутствовали!
Пойдем дальше. В нашей науке давно утвердилось введенное еще Ф. Энгельсом представление о трех главных признаках, присущих уже родившемуся государству. Это, во-первых, отделившаяся от народа и стоящая над ним публичная власть; во-вторых, существование регулярно взимаемых на¬логов; в-третьих, замена родо-племенного деления народа территориальным. Но при этом всегда следует помнить и о неравномерности исторического развития. А в данном случае оно означает, что все три эти признака государства не возникали одновременно и сразу. Одни из них могли в своем развитии заметно опережать другие, зарождавшаяся государственность далеко не сразу обретала законченный вид.
Так вот, обращаясь от этих общетеоретических рассуждений к конкретной Древней Гане, мы сразу же оказываемся в затруднении. В самом деле, у нас, пожалуй, довольно доказательств того, что отделенная от народа публичная власть уже существовала. Но, переходя ко второму признаку, мы, скорее всего, должны будем признать, что он отсутствовал: можно говорить о данях с соседей, но лишь предполагать какие-то подношения верховному правителю, к тому же — от случая к случаю и в произвольном размере. Единственное исключение — царская монополия на самородки. А уж о смене родоплеменного деления народа территориальным и говорить не приходится: в Африке этот процесс шел особенно долго и трудно. С родоплеменным делением даже в составе крупных и сравнительно высоко развитых этнических общностей европейские исследователи сталкивались еще на рубеже XIX—XX вв. Нужно, правда, сказать, что со временем ислам в определенной степени способствовал «сглаживанию» родоплеменного сознания; но ведь вместо него он тоже предлагал разделение на мусульман и немусульман, а вовсе не территориальное самосознание, не сознание территориальной принадлежности. К тому же в Гане, как мы видели, ислам делал только первые шаги.