Странная барышня
Шрифт:
— Наверное, — грустно отвечаю ему. — Только странно эта любовь выражается.
— А ты не пеняй на трудности, что Он даёт. Они нужны не Богу, а тебе.
— Преодолею их и в рай после смерти попаду?
— Преодолеешь, и рай сам в душе наступит при жизни, если не из-за страха Геенны Огненной, а для совести дела твои будут. Любовь должна быть в сердце, тогда и дорога к Богу не такой тяжёлой покажется. Помни об этом.
— Помню, — немного раздражённо отреагировала на его нравоучения. — Возлюби ближнего, как самого себя. И врагов тоже. По мне, слишком много всепрощения,
— Неверно. Не путай прощение с безнаказанностью. Хотя насчёт любить врагов, как себя, ты верно подметила, дочь моя. Мысли говоришь крамольные, но не чувствую в тебе черноты дьявольской. Свет от тебя исходит. Скажи, как ты себя чувствуешь, когда совершаешь злой поступок?
— Ну… — задумалась на секунду я. — Корю, стыдно становится.
— То есть наказываешь себя.
— В каком-то смысле да.
— А кто для тебя враги? Люди, по твоему мнению, носящие в себе зло: подлость, стяжательство, жестокость. Вот и возлюби их, как саму себя, наказав за это. Ну а какими методами… Каждому воздастся по делам его.
— Но ведь и они меня врагом считают. Значит, для них я тоже зло.
— Это постоянная война между Тьмой и Светом. Каждая душа сама выбирает свою сторону. К сожалению, во Тьму легко зайти. Достаточно элементарного равнодушия к людям или к себе. К себе особенно. Не будешь согревать свою душу теплом любви, никого им согреть не сможешь и чужое не впитаешь. Так сердце и очерствеет. Что дьяволу только на руку.
Вижу, на сложном распутье стоишь. Жить тихо хочешь, а выживаешь. Покоя хочешь, а мечешься. Себя до конца не познав, пытаешься менять мир. Я помогу, когда буду нужен. Зайди в любую церковь и обратись. Да и в них заходить необязательно. Каждый человек внутри себя носит храм. Просто одни его строят, а другие разрушают. Сохрани свой!
На секунду я отвела глаза, задумавшись, как поумнее ответить на эти путаные слова. Но когда решила снова посмотреть на священника, то с удивлением обнаружила, что его нет. Совсем нет, словно испарился.
— Дедушка, — повернулась я к молящемуся рядом Прохору. — А поп куда ушёл?
— Какой поп? — недоумённо пожал он плечами. — Не было никого. Почудилось, видать, с усталости.
— Не может быть! Вот только тут стоял!
— Ох, Лизавета Васильевна… Не бережёте совсем себя. Отдохнуть вам надоть, а то чудеса мерещатся.
— Дела никто не отменял. Где находится дом городского главы, знаешь?
— Не перепутаю с другими.
— Вот и пойдём туда.
18
Дом городского главы действительно ни с чем не спутаешь. Он выделялся среди деревянных двухэтажных построек, из которых в основном и состоял Кузьмянск. Солидный, каменный. Парадная лестница украшена по бокам скульптурами львов. У входа стоит солдат с саблей на боку, одновременно выполняя функции и охраны, и лакея.
— Мил человек, — с привычным поклоном обратился к нему Прохор. — Тута хозяйка моя хочет начальство твоё увидеть. Подмогни, Христа ради.
— Назначено? — важно спросил он
— Откель? Мы ж из самого Озерского к вам добиралися. Путь неблизкий.
— Не положено просто так никого пущать. Приказ. И не сюда вам с барышней надо, а в управу. Там бумагу напишите секретарю и ждите ответа.
— Дык, где ж нам ждать-то? Ужо скоро и домой возвращаться, чтоб дотемна успеть.
— У меня приказ, дед. Хоть до Масленицы упрашивай, а помочь ничем не могу. Но… — внезапно понизил он голос. — Вона карета едет его высокородия. Ежели твоя хозяйка сама к нему подойдёт, то могёт и поговорить, если настроение у графа хорошее.
Я именно так и сделала. Как только пожилой невысокий мужчина в шинели с роскошным меховым воротником ступил на землю, тут же подскочила к нему и затараторила, боясь упустить момент.
— Здравствуйте! Меня зовут Елизавета Васильевна Озерская. Понимаю, что это не очень тактично, так приставать прямо на улице, но не соблаговолите ли вы уделить…
— Озерская? — перебил меня он. — Уж не дочь ли Василия Юрьевича?
— Да.
— Милости прошу в мой дом.
Прошли в его кабинет. Мужчина тут же предложил мне пообедать, но я вежливо отказалась, объяснив, что времени очень мало и скоро должна уехать.
— Тогда лёгкие закуски и сливяночки графин, — приказал он слуге. — Вы что предпочитаете, Елизавета Васильевна, из напитков?
— Горячий чай, а ещё лучше кофе. Соскучилась по нормальному в нашей глуши.
— Непременно побалую, — улыбнулся хозяин кабинета и внимательно окинул меня своим взглядом. — А вы сильно изменились, Лиза. Я помню вас ещё девочкой на похоронах Василия Юрьевича… Жаль, что так нелепо погиб. Такой был человек! Деятельная натура и порядочная во всех отношениях личность.
— Извините, — честно сказала я. — Но я вот вас совсем не помню. Стыдно признаться, до сих пор даже не знаю, как вас зовут. Все эти годы после смерти отца прожила в затворничестве. Это мой первый выход в люди.
— И сразу ко мне? Отрадно! Граф Бровин Станислав Альбертович. Ну и глава Кузьмянского уезда, как вы уже догадались.
— Очень приятно познакомиться! — присела в реверансе я. — Станислав Альбертович… Извините ещё раз за столь наглое вторжение, но я не знала, к кому ещё пойти, вот и решилась к самому важному человеку в городе.
— Ваш батюшка тоже редко мелочился! — рассмеялся он. — И не стоит, право слово, извиняться. Дочь моего друга всегда желанная гостья в этом доме. Имейте в виду! Но, как вижу, у вас ко мне не только познавательный интерес?
— Да. Наше имение приходит в упадок…
— Знаю. О кутежах Марии Артамоновны наслышаны все. Не в моих правилах говорить о людях плохо за спиной, но я никогда не одобрял выбор этой особы вашим отцом.
— А уж я как не одобряю! — согласилась я. — От былого состояния Озерских остались лишь одни долговые расписки, что наплодила мачеха. Я же хочу немного исправить положение. Теперь буду лично заниматься торговыми и другими делами семьи. Прежде всего волнует вопрос, где могу по нормальной цене продавать товар из нашего поместья.