Странник поневоле
Шрифт:
– Вот именно: «скорее всего», – заметил Ань Чао. – А если бывал? Но, похоже, он действительно не понимает. Слушай, ты! Понимаешь меня или нет?
Он слегка повысил голос, обращаясь к Богдану.
Богдан встал, словно для того, чтобы лучше рассмотреть цветную роспись на большой вазе из белой глины, стоявшей в углу. Делая вид, что он обратил внимание на интонацию своего нового хозяина, Богдан повернулся и замер на полпути к вазе.
– Господин не разрешает мне вставать? – спросил он по-арабски. – Извините, я просто хотел рассмотреть замечательное произведение искусства.
–
– Нет, не понимает он по-нашему, – удовлетворённо сказал Ань Чао, обращаясь уже по-китайски к Ли Юаню.
Богдан по-прежнему стоял посреди комнаты.
– Так можно посмотреть? – нарочито робко спросил он.
– Конечно, смотри, – кивнул китаец. – Но только без глупостей – отсюда, из форта, тебе всё равно не сбежать.
Богдан подошёл и долго разглядывал замысловатые узоры, покрывающие вазу. В доме его дедушки когда-то была китайская ваза, правда, сделанная из металла, но покрытая похожими узорами. Фон вазы образовывали упрощённо-стилизованные розочки, среди которых с двух сторон располагались два больших овала, в которых на контрастном красновато-кирпичном фоне растопырился в прыжке-полёте жёлтый китайский дракон. Когда Богдан впервые увидел этого дракона года в четыре, он испугался.
Купцы, сев в кресла, продолжали беседовать.
– Ты хотел мне кое-что объяснить, какие-то свои соображения по поводу нашей сегодняшней сделки, – напомнил Ли Юань. – У тебя были, как я понял, некие веские соображение платить этому грязному арабу.
– Да, мой партнёр, именно так. Вот, прикинь: мы отдали золота на двести ди – согласен, это сумма немалая. Но вспомни указ императора о доставке в Университет всех странных вещей. Я думаю, из университетской казны мы получим куда больше, я тебе уже говорил об этом: сто ди за этот чудный нож и не менее трёхсот ди за парня. Двойной навар – есть за что стараться!
– А если они не заплатят? Вспомни, какие опасения высказывали советники императора по поводу этого указа?
– Уверен, что мэтр Чжу Цзы-чэн заплатит! Да, ты прав, опасения есть всегда. Есть в этом мире нечто такое, что карает людей за слишком явные попытки замахнуться на могущество Всевышнего. Хотя бы случай небесной кары, поразившей триста лет тому назад изобретателя взрывающегося порошка из города Хубэя. Но я ценю учёных, а с одним из них и знаком хорошо. Уважаемый Чжу Цзы-чэн – один из самых влиятельных мудрецов столичного университета, и я уверен, что он поспособствует тому, что нам заплатят сполна. Так что не волнуйся!
Богдан закончил разглядывать вазу и вернулся в кресло.
– Скажи-ка мне, чужеземец, – обратился к нему Ань Чао, – из какой ты страны?
С самого момента его продажи китайцам Богдан лихорадочно думал и о том, какую легенду выдать здесь. Как он уже понял, рассказывать правду или настолько близкое к правде, как он делал на грани Европы и у арабов, не стоит. Но как соврать так, чтобы в это поверили?
Демонстрируя почтительность к своим новым хозяевам, он поклонился и объяснил:
– Моя страна находится далеко на юго-западе, за пустыней, в предгорьях Безвоздушных гор. Она небольшая, проехать её можно за два-три дня максимум. Мы живём замкнуто, наш правитель, генсек, не разрешает людям уходить далеко и путешествовать. Только немногие безрассудные исследователи отправлялись на поиски иных земель, но почти никто не возвращался – очень трудно перейти пустыню в одиночку. Но нескольким это удалось, и, вернувшись, они рассказывали о диковинных краях и народах. Вот и мне тоже захотелось увидеть мир…
– Сколько тебе лет? – перебил купец.
– Двадцать пять, – ответил Богдан.
Ань Чао покивал. Пока говорил только он – его компаньон, владевший арабским существенно хуже, больше слушал.
– Да, ты совсем ещё молод, – заметил купец. – И у тебя уже такая тяга к путешествиям! Но как тебе удалось преодолеть пустыню и обширные безлюдные пространства? Первые люди, попавшие в этот мир, ограниченный горами, которые невозможно перейти, пытались пройти пустыню, но это мало кому удавалось. Я слышал, что один из арабских халифов снаряжал экспедицию в те края, и ничего не нашёл: за пустыней лежат только безлюдные земли.
Богдан пожал плечами:
– Я слышал от арабов даже про три экспедиции, но они не смогли сказать мне, насколько далеко заходили люди, посланные халифом Абд-ар-Раззаком. Очевидно, они просто не дошли до нашей страны.
– Как она называется?
– Кто, моя страна? Она называется Сэсэсэр.
– Воистину, странное название, но дело, конечно, не в нём. Вот это изготовлено у вас? – Ань Чао вытащил из внутреннего кармана халата нож, полученный от Абдаллаха, и повертел в воздухе. – Если так, то ваша страна представляется интересной для установления торговых отношений. А откуда ты знаешь арабский язык, если, как ты говоришь, никогда не видел арабов?
Богдан чуть замялся, но быстро придумал версию, согласно которой арабский язык он выучил у одного из путешественников, побывавшего в этих краях. Он понимал, что версия не слишком хороша, но купцов она, похоже, удовлетворила.
Тут очень вовремя раздался стук в дверь: пришёл слуга и доложил, что готова вода для благородных постояльцев. Китайцы встрепенулись – похоже, они сами желали вымыться.
Ань Чао легонько махнул рукой Богдану:
– Продолжим нашу беседу за обедом, а пока, думаю, тебе хочется смыть усталость и грязь с тела горячей водой.
Слуга проводил всех в комнату, смежную с покоями, занимаемыми купцами. Там стояло несколько огромных деревянных кадок, скреплённых металлическими обручами. К каждому сосуду была приставлена небольшая лесенка с удобными широкими ступенями. Кадки оказались наполненными водой, от которой поднимался пар, и пахло благовониями.
Богдан почти застонал от удовольствия – это были ванны типа японских фуро, про которые он слышал на Земле. На фоне привычной европейской ванны это не производило впечатления, но сейчас, когда тело побаливало от многодневной скачки и спанья на жёстких постелях, которыми часто являлись лишь ветки или просто земля, окунуться в горячую воду, куда бы она ни была налита, казалось блаженством.