Странник поневоле
Шрифт:
Люди начали валить подходящие деревья и стволы бамбука, росшего в этой местности ещё куда лучше, чем там, где пытался построить свой челнок Богдан. Пока строили плоты, Богдан с тоской много раз поглядывал в сторону тех мест, где осталась его поклажа и, самое главное, покоился в расщелине лучемёт.
Когда средства переправы были готовы, отряд разделился: как и предполагалось, с шейхом и Богданом остались Абдаллах, «старшина Садам», Абу-Керим, Салим и ещё четверо человек. Остальные помогли столкнуть плоты в воду, загнать на них лошадей из расчёта трёх запасных, везших поклажу, и, когда маленький отряд отчалил от берега, скрылись за деревьями.
Пока плоты медленно пересекали Жёлтую реку, сносимые
Крупные рыбины появлялись в реке, но это были простые крупные рыбины, и только один раз Абдаллах, обращаясь к своему господину, сказал: «Смотрите, ваша милость!..», указав куда-то вдаль. Богдан резко повернулся, но заметил только какой-то бурун на поверхности реки – самой рыбы-дракона, или кто там ещё мог быть, увидеть так и не удалось.
Люди шейха с куда большим напряжением рассматривали противоположный берег, который в отличие от земных рек, где один из берегов из-за воздействия силы Кориолиса всегда отличался от другого, был очень похож на берег, принадлежавший арабам.
Переправились без эксцессов. На другом берегу плоты оттащили в заросли и замаскировали так, чтобы возможный военный разъезд китайцев или ещё кого не обнаружил средства переправы и не стал усиленно искать следы их владельцев.
Вокруг расстилалась безлюдная, довольно пересечённая местность. То тут, то там вставали каменистые холмы, окружённые рощами таких же, как и на правом берегу, деревьев, хотя помимо терновника, орешника и тутовника стали встречаться кряжистые сосны. Ещё чуть далее почти пропали оливковые деревья, зато попадалось много древовидного бамбука и таких пород, которые были Богдану не знакомы на практике, но которые он явно видел на картинках раньше. Единственным деревом, которое он узнал, был тис. Если бы Богдан больше интересовался ботаникой, то он узнал бы также и лаковые, тиковые, камфарные и сальные деревья, очень характерные для многих районов земного Китая. Однако ботаником он не был и названий деревьев не знал.
Местами каменистые холмы вырастали в небольшие, но крутые утёсы, которые в совокупности с флорой напомнили Богдану старинные китайские рисунки.
Несмотря на кажущуюся с первого взгляда безводность местности, попадалось множество ключей, дававших начало не одному ручью. Кое-где эти ручьи во впадинах между каменными склонами наполняли настоящие озерца, так что с питьевой водой здесь не должно было возникать проблем.
Хотя местность оставалась совершенно безлюдной, никто не мог поручиться, что где-нибудь не поджидает засада. Абдаллах выслал в качестве разведчика Садама, который ехал метрах в двухстах впереди, готовый в любой момент подать сигнал в случае появления разъезда китайских воинов или работорговцев. Поэтому отряд двигался медленно, стараясь не выезжать на открытые места, а держался рощ и ложбин между холмами. Богдан прикинул, что при таком темпе добираться до нужного места придётся не пару дней, а все три, если не четыре. Оружия ему не дали, несмотря на неоднократные просьбы, так что напряжение ситуации для него лично усиливалось сознанием полной собственной незащищённости в случае, если они встретят враждебный отряд. Видимо, сказались его неожиданно открывшиеся навыки владения саблями, копьями и прочим холодным оружием, и теперь шейх реально опасался своего пленника. «Ладно хоть руки не связали, – думал про себя Богдан. – Если что начнётся, надо будет пытаться сразу же отнять оружие у кого-то из арабов, даже если придётся свернуть тому шею».
К вечеру выбрали укромное местечко у подошвы небольшой горы на поляне, окружённой зарослями высокого, в пару человеческих ростов, кустарника. Рядом протекал ручей, а кусты скрывали свет костра так хорошо, что заметить его можно было лишь приблизившись к лагерю на расстояние метров двадцати, не дальше.
Из-за напряжения, которое он постоянно ощущал, Богдан, хотя и приобрёл уже приличные навыки верховой езды, устал не меньше, если не больше, чем при интенсивной скачке к Жёлтой реке. Поэтому, как только он наскоро поел, то сразу же завалился спать, хотя на западе ещё брезжила слабая полоска заката.
Ему показалось, что спал он всего ничего, когда что-то разбудило его. Этим «чем-то» была потная ладонь, зажимавшая ему рот.
Юноша вообще просыпался легко, а за время скитания по граням планеты его способность моментально включаться в происходящее, только разлепив веки, неимоверно возросла. В прыгающем свете маленького факела Богдан увидел склонившегося над ним Абдаллаха. В другой руке начальник охраны шейха сжимал кинжал, который назойливо тыкал чуть ли не в глаз Богдану. Руки самого Богдана оказались прижатыми к земле – их держали Садам и Салим.
Несколько секунд он смотрел в налитые кровью глаза Абдаллаха. Наконец последний убрал ладонь, одновременно красноречивым жестом приказывая молчать.
Юноша демонстративно сплюнул в сторону и поинтересовался шёпотом:
– Ты чего, Абдаллах?! Что случилось?
Абдаллах воровато обернулся и прошипел:
– Говори, куда ты ведёшь шейха?
Богдан вытаращил глаза и невольно повысил голос:
– Ты в своём уме? С чего это я должен тебе это говорить? Хочешь знать – сам спроси у своего хозяина!
– Тише, собака, прирежу! Говори, куда!
Богдан попытался оценить ситуацию. Действия Абдаллаха говорили о том, что он явно не настроен, чтобы о его домогательствах знал аль-Хасим. Неприятно мотающийся у лица кинжал подтверждал, что Абдаллах может пойти достаточно далеко, но вряд ли будет действительно резать своего пленника, если желает узнать что-то. На этом стоило сыграть – просто ничего иного не оставалось.
– А сам-то ты что думаешь? – Богдан чуть насмешливо прищурился.
Абдаллах, похоже, опешил от подобного ответа вопросом на вопрос. Его глаза забегали. Не найдя что ответить, он снова потребовал:
– Говори, сказано тебе!
Богдан слабым, почти неуловимым движением попробовал освободить руки – Садам и Салим практически сидели на них, и вывернуться резким движением не удалось бы. Косясь на лезвие кинжала, плававшее в сантиметрах двадцати от лица, он вздохнул:
– Пригласи сюда аль-Хасима. Он разрешит – я скажу.
Абдаллах выпучил глаза – казалось, он сейчас заорёт, но араб сдержался. Очевидно, в его планы не входило советоваться со своим патроном по данному «интимному» вопросу. Кинжал придвинулся ближе к глазу Богдана:
– Говори, если жить хочешь!
– Хорошо, я могу сказать, но ты всё равно не поверишь…
– Говори! – голос Абдаллаха звенел шипением.
Богдан усмехнулся и начал спокойно рассказывать истории, которую он уже практически отработал на Тассилоне, а затем и на местном арабском шейхе. Лицо Абдаллаха начало терять яростно-свирепое выражение – его сменяла явная растерянность.
– Врёшь, собака! – прохрипел он.
Абдаллах действовал явно помимо воли своего хозяина. Это означало, что он решился на какие-то крайние меры. Почему он пошёл против шейха, сейчас играло не первую роль, а вот то, что он может искалечить Богдана или даже прирезать его, вполне походило на правду. Впрочем, если на то пошло, Богдан предпочёл бы второй вариант. Конечно, доберись он до дворца, любое увечье можно будет устранить, но в случае такого поворота событий он не был уверен, что доберётся до спасительной цитадели, ставшей на время его собственностью.