Странники в ночи

Быстров Андрей Михайлович

/ зрячее око слепого чудовища /

обратилось к источнику этого возмущения. И если бы Империя обладала подобием разума и эмоций, интенсивность перекачки и сосредоточения энергии на периферии её владений вызвало бы тревогу, беспокойство, причину которого следовало бы устранить. Но лишенный рационального сознания монстр всего-навсего медленно и лениво отклонял силовые линии, чем только способствовал увеличению скорости информационно-энергетического сжатия. Затем последовал мгновенный коллапс - насыщение энергией превысило определенную величину, и гравитационный центр скачком изменил состояние, захлопнувшись в самом себе.

ГДЕ

ТЕНЬ КРАДЕТСЯ И ДРАКОН ХРАНИТ ВО ТЬМЕ ПАСТУШИЙ РОГ

Повышение напряжения прекратилось. Объем центра гравитации приближался к бесконечно малому, масса и энергия - к бесконечно большим. Окажись такая бомба на Земле, она уничтожила бы всю планету в один миг, и этот миг настал бы очень скоро. В Компвельте процессы происходили иначе, но и здесь не могло быть сколько-нибудь устойчивым наименее вероятное отклонение от наиболее вероятного состояния.

ТАМ ТЫ НАЙДЕШЬ ОДНАЖДЫ ТО ЧТО СИЛУ ДАСТ РУКЕ ТВОЕЙ

Мозг Андрея бесшумно взорвался изнутри, рассыпавшись миллиардами искр. Среди них ослепительно сверкала белая звезда, звезда боли, звезда спасения. Эта звезда была ярче и горячее, чем любая Сверхновая, а ещё ярче пылал извергаемый ею силовой луч. Он уносился туда, откуда по-прежнему летел непрерывный сигнал Ани, крик о помощи, он не был прямым, этот силовой луч, он искажался, искривлялся в квазиреальности... Но он достигал цели, он наносил удар, он разрывал какие-то связи, он сжигал мосты. Он был слишком слаб, чтобы разрушить эти мосты и связи навсегда, но на краткое время он разрушал их. Достаточное ли, чтобы Аня могла вырваться?

Атака луча продолжалась не дольше четверти секунды, он полностью исчерпал энергию породившей его звезды и погас. Все погасло и для Андрея, никаких больше искр. Предельно интенсивное усилие, стиснутое в моментальный импульс, истощило все ресурсы.

Андрей потерял сознание. Падая, он успел уловить едва заметное изменение в ослабевающем сигнале Ани. Отчаяние иссякало, сменялось робкими благодарными вибрациями освобождения.

У него получилось... Он, Андрей, сделал это.

10

Белая слепящая молния сверкнула в закатных небесах. Аню резко рвануло куда-то вбок и вниз... Но это не было падением в океан. Она больно ударилась обо что-то твердое, покатилась, замелькали в глазах деревья, трава, облака.

Раскинув руки, Аня лежала на спине. Все тело ломило так, словно ей в одиночку пришлось разгрузить вагон щебня. Часы на запястье сильно нагрелись. Аня чувствовала, как поток её эмоций все ещё втягивается маленьким механизмом и уносится дальше... Но сигнал уже не проходил чисто и ясно сквозь измерения, он затухал, его забивали помехи. Откуда они взялись, ведь их не было? Может быть, они вызваны излучениями и колебаниями, отсутствующими в RX, но обычными для МИРА ЗЕМНЫХ ЛЮДЕЙ? Но тогда...

Превозмогая боль, Аня приподнялась. Никакого моря вблизи, никакого кукурузного поля. Травянистая равнина есть, и дорога, и дачи, но ни моря, ни кукурузы. И линия горизонта - обыкновенная, не перетянутая до необъятности. Где бы здесь поместилось море? Пока сигнал не затух окончательно, нужно передать Андрею... Что? Известие о возвращении? Если это возвращение, а не очередная шутка RX... Да и как передать? Часы - не сотовый телефон. Аня не знала даже, получил ли Андрей её сигнал, он ли прислал спасительную белую молнию. Как он мог? Он не волшебник, он просто человек.

По травинке перед глазами Ани деловито полз жук. И когда она увидела

этого жука, такого озабоченного, такого земного, её последние сомнения развеялись. За спиной ещё вздыхал RX, теперь безвредный для Ани, уползал в берлогу, как раненый зверь, но она была дома.

Она так и не успела, не сумела придумать, как можно что-то конкретное передать Андрею. Но если связь между ними существовала в действительности, а не только в её воображении... Может быть, он ощутил изменения эмоционального фона, ощутил и понял.

Аня потянулась за сумочкой, отлетевшей в сторону, но та была слишком далеко, и Аня со стонами поднялась на ноги. Подобрав сумку, она проверила сохранность флакона и огляделась.

По дороге катились грузовики, на автобусной остановке стояли дачники с корзинами. Прихрамывая, Аня направилась к ним.

– На каком автобусе я доеду до города?
– спросила она пожилого мужчину в очках, уткнувшегося в газету, и не удержалась от уточнения: - До Санкт-Петербурга.

Мужчина поднял голову и усмехнулся.

– Ну, до Нью-Йорка вы отсюда на любом вряд ли доедете... А до Санкт-Петербурга... Смотря куда вам нужно в Санкт-Петербурге.

– Все равно, там разберусь. Добраться бы до цивилизации...

Во взгляде дачника промелькнуло любопытство. Он критически осмотрел измятое платье Ани, исцарапанные руки, измученное лицо.

– Вы что, заблудились?

– Да... По ошибке села не в тот автобус, задремала в пути, поздно спохватилась. Здесь вышла и...

– Угу, - с подозрением подхватил дачник.
– И ушли подальше от остановки, вместо того чтобы сесть на автобус в обратную сторону.

Аня начала закипать.

– Послушайте...

Внезапно она осеклась. Она смотрела на газету, которую мужчина держал в руке. Сверху, над колонкой текста, она прочла дату. Здесь уже сентябрь 1998 года... Здесь давно началась осень, и её начало безвозвратно отнял у Ани, украл, вырвал из жизни коварный хищник RX.

"Я передумал, - вспомнила она.
– Остался один день..." Что ж, этот день миновал, а за ним и другие. Аня опоздает на встречу, но она придет, и её все равно будут ждать.

11

Менее всего Альваро Агирре был склонен предаваться отчаянию. И если мог в принципе наступить момент, когда Агирре приблизится к этому состоянию вплотную, такой момент наступил именно теперь.

В полумраке его кабинета ползла мерцающая дымка восточных благовоний. Над бронзовой треногой вращался затуманенный хрустальный шар, пылали факелы, установленные сложным многогранником вокруг Ключа и Врат. Алмазная пыль Меча Единорога, взвешенная в воздухе, наполняла кабинет призрачным блеском сотен тысяч невидимых по отдельности (так они были малы) магических бриллиантов. И в пяти чашах, стоящих напротив двери и занавешенных окон, возвышались сияющие горки субстанции Меча... Трубка Агирре была набита смесью из разных отделений шкатулки - той самой шкатулки, украшенной ужасной маской. Он курил, и медленная однообразная музыка проплывала в его памяти. Это звучала китайская музыка Чжоу, в которой Агирре подобно Конфуцию прозревал чистоту яшмы, в звуках внимал беззвучному. "Песни Чжэн и Вэй, - говорил его китайский учитель столетия назад, - это музыка смуты, песни Санцзянь - музыка гибели. Песни Сун - это музыка изнеженного духа, песни Ци - музыка горделивого духа. Но нет музыки более величественной и глубокой, чем изысканная музыка Чжоу..."