Странники в ночи
Шрифт:
– Вот на это я не могу вам ответить, - Александр Константинович с улыбкой размешал блестящей ложечкой сахар в чашке и отхлебнул кофе.
– По правде сказать, я не знаю конца этой легенды. Ведь я слышал её от деда, а тот, в свою очередь... В общем, конец потерялся где-то во тьме столетий. А сам я не занимался специально личностью Алистера Арбетнота. Этот портрет да ещё вон та шкатулка - просто память для меня... Давайте-ка я вам лучше что-нибудь сыграю...
– Давайте, - обрадовалась Аня, которую тяготил разговор о графе Эшбери.
– Я очень люблю музыку, только в классической мало что понимаю.
– А я и не буду играть классическое, - Ардатов пересел за пианино.
– Я сыграю вам свое, хотите?
– Да, очень!
С полминуты помолчав, Александр Константинович негромко проговорил:
– Я назвал эту миниатюру "Странник в ночи".
Его пальцы коснулись клавиш. Зазвучала музыка, и Аня позабыла обо всем на свете. О нет, не потому, что музыка была так прекрасна или Ардатов так потрясающе играл - Аня все равно не могла сколько-нибудь грамотно оценить композицию и исполнение. Эта музыка будто рассказывала историю - странную, совершенно неконкретную, без сюжета и действующих лиц, окутанную таинственным флером и каким-то окончательным отчаянием, зовущим и в то же время ставящим непроницаемую границу: стоп, дальше проникнуть не удастся, все загадки не будут раскрыты никогда. Причудливая мелодия, то взлетающая легко и прозрачно, то тяжелая в беспросветной сложности, казалась сотканной из музыкальных нитей огромного числа минувших эпох и ничем не похожих одна на другую стран. Осень правила бал в этой музыке - не пронизанное золотым солнцем увядание, исполненное светлой печали, а дождливая осень неизбывного одиночества. Такое одиночество нельзя разделить, охваченному им человеку нельзя помочь... Но и когда рассеивались низкие темно-серые тучи, звезды с небосклона лучились холодно-отстраненно, далекие и безразличные к делам людей. Здесь, на открытой музыкой дороге никогда не могла наступить пора возвращения, здесь не было убежища от бури, но и самой бури не было, она почтительно и бессильно уступала чему-то большему. Мелодия уводила к смутным воспоминаниям о том, что не имело названия и потому пряталось на окраинах памяти. Тени воспоминаний бродили в предрассветной мгле, как неведомые чудовища - можно позвать их, и они придут, и прирученные, улягутся у огня. Но как позвать, когда сами спасительные заклинания забыты? И мчалось что-то стремительное сквозь ледяные пространства в вечной тоске и надежде... Надежде на что? На обретение дома у чистой реки под ласковым небом, на осенней земле, куда падают и падают красные, коричневые, желтые листья? Или на то, что оборвется наконец бег по хрустальным аккордам, и низвергнутся барьеры, и не останется больше вопросов, на которые нет ответов?
Последняя часть миниатюры, как определил свое произведение Ардатов, была очень короткой. Почти умиротворенный танец клавиш верхнего регистра, быстрое кружение, ускользающее от восприятия, вверх по запутанному спиральному коридору в блеске обманчивых карнавальных фонариков и в никуда...
Замер в воздухе долгий отзвук завершающего аккорда, и кристаллизованная тишина стала его продолжением. Ардатов сидел за пианино, полузакрыв глаза. Он молчал; не спешила с репликами и Аня. Она не пыталась разобраться в сложнейших переплетениях эмоций, рожденных музыкой, да и неминуемый провал ждал бы такую попытку. Аня встала, медленно пошла к пианино. Поверх нотных сборников она увидела раскрытую книгу, не замеченную ранее - стихи на каком-то иностранном языке, возможно, на латинском. На полях пожелтевшего листа, слева от типографского текста, карандашом было набросано стихотворение по-русски, либо попытка перевода, либо чье-то собственное творчество.
В минуте таится огромная сила.
Чем больше минута, тем сила слабей.
Рассчитаны точно глотки эликсира.
Ваш взгляд остановлен? А было страшней.
Спускается серая боль-паутина,
Заставит забыть, что бывает легко
Слова-паучки вылезают из тины
И ловят, как муху, сквозняк за стеклом.
Прождать можно годы... И даже минуту,
Но ждать - это значит уйти в никуда.
Не может никто оставаться на месте,
Где ветер задует свечу навсегда.
Аня осторожно провела пальцем по бархатному, приятному на ощупь листу бумаги. Он казался старым, очень старым - а вот стихи, написанные карандашом, видимо, появились здесь сравнительно недавно.
– Вам понравилось?
– голос Ардатова прозвучал в тишине, как отдаленный гулкий удар колокола.
– Вы о музыке или о стихах?
– О музыке, конечно. Это ведь не мои стихи. Я и на малую толику не поэт.
– Не знаю, - честно сказала Аня.
– Помните, как ответил Дориан Грей на вопрос о том, понравилась
Ардатов задумчиво кивнул, не сводя с Ани внимательного взгляда светло-серых глаз.
35
В восьмом часу вечера Аня ждала Ардатова напротив кафе "Галактика", сохранившего гордое название с застойных времен. Они встречались едва ли не каждый день, но Аня до сих пор не могла определить своего отношения к Александру Константиновичу. С ним было интересно, порой - захватывающе интересно, казалось, он знает все на свете и может прояснить самый запутанный вопрос с такой же легкостью, с какой профессор математики решит школьное квадратное уравнение. Он был безупречен и совершенен, как логическая машина, но в отличие от машины совсем не бесстрастен, и Аню влекло к нему, однако... Могла ли такая женщина, как Аня, по-настоящему полюбить такого мужчину, как Ардатов? Любовь помимо всего прочего означала для неё и заботу, и помощь, и подставленное плечо, Ардатов же представлялся Ане самодостаточным даже в своем одиночестве. Он одинок, думала она об Александре Константиновиче (а она думала о нем почти всегда с момента их встречи), но не так, как бывает одинок мужчина в грустной и светлой, теплящейся под остывающими углями надежде на любовь. Это одиночество замерзающей, лишенной атмосферы планеты в безднах безжалостного космоса... Разве в человеческих силах, в силах обыкновенной женщины избавить от одиночества такую планету? Но с другой стороны, если холодная планета согревается человеческим теплом, она уже не так холодна, верно? Ане было трудно разрешить столь непростые вопросы в несколько дней.
Она ломала голову и над явным несоответствием личностной сущности Ардатова, какой эта сущность для неё выглядела, его образу жизни, его скромным достижениям. Сильный человек, лидер... Сколько ему лет? Около пятидесяти? И в этом возрасте - всего лишь кандидат наук, всего лишь сотрудник провинциального музея? Такое могло быть в двух случаях - либо человеку крепко не повезло в жизни, либо он самоустранился от борьбы, найдя иные ценности. На неудачника Ардатов никак не походил, Аня сразу уловила бы малейший намек на характерное озлобленное брюзжание. Не походил он и на самоустранившегося созерцателя, он был заряжен на борьбу, но какую, с кем, каков его приз? Аня не понимала, почему Ардатов спас бомжа, она не понимала и того, зачем он купил китайскую вазу. В её глазах он представал человеком, едва ли способным и на тот, и на другой поступок. Если бы она сама не стала свидетельницей обоих событий, если бы ей рассказали о них, когда она уже знала Ардатова, она не поверила бы... Скорее всего.
Появление Александра Константиновича с красной розой в руках оторвало Аню от раздумий. Она заулыбалась, помахала рукой. Загадки загадками, а она искренне рада была его видеть.
Ардатов спешил через улицу. Аня двинулась ему навстречу, приняла протянутую розу, вдохнула легко дурманящий аромат.
– Какое чудо... Спасибо.
– Чудо, - согласился Ардатов.
– Люди создают компьютеры, виртуальную реальность, поражающие воображение технологии, но что из их творений сравнится с удивительной простотой и немыслимой сложностью хотя бы вот этого цветка, который никто не создал, который вырос сам по себе... Куда мы сегодня пойдем? Предлагаю театр. Гастроли москвичей, спектакль Инаковского, очень хвалят. Начало в восемь, успеем...
– Не хочется, - Аня отмахнулась с забавной гримасой.
– Не очень-то я разбираюсь в этом модерновом искусстве - Виктюк, Инаковский... И желания нет разбираться. Давайте просто посидим вот тут в кафе, а потом погуляем. Сегодня день города, всякие праздничные затеи...
– Принято, - кивнул Александр Константинович.
– Почему бы и нет?
В кафе они заняли столик возле огромного окна. Эти недавно установленные новые окна, согласно последней моде, не были занавешены, создавая иллюзию того, что столики стоят прямо на улице.
Ардатов заказал бутылку шампанского, фрукты и мороженое. Также он попросил официанта принести вазочку с водой, и когда просьба была выполнена, поставил туда розу.
– Зря мы сюда пришли, - неожиданно сказала Аня.
– Почему?
– удивился Александр Константинович и посмотрел в том направлении, в каком смотрела она. Там за дальним угловым столиком расположилась пара - молодая женщина в приличествующем разве что проститутке одеянии и её мускулистый спутник.
– Это моя школьная подруга, - пояснила Аня со вздохом.
– Бывшая подруга, Лена Адамова. Мне бы не хотелось, чтобы она меня заметила.