Странности любви
Шрифт:
История любви бывшей возлюбленной Достоевского Аполлинарии Сусловой и молодого писателя Василия Розанова. Она – пострадавшая от своеобразной сексуальной природы великого писателя. Он страдает более чем оригинальным представлением о настоящей любви. Каждый из них двоих во взаимном чувстве – жертва и истязатель.
«
Электра
»
Психологическая драма. Психолог Ильин (около 50) возвращается из командировки. Соседка 22-летняя Лида завлекает его в свою квартиру и провоцирует на близость. Ильину удается выдержать напор. Но из последующих откровений девушки он узнает, что якобы
Ильин готов признать Лиду дочерью без экспертизы, потому что у него с ее матерью Дарьей еще до женитьбы на Тамаре был сексуальный контакт. Но Тамара заказывает экспертизу ДНК, которая показывает, что Ильин не может быть отцом Лиды. На самом деле экспертиза заказная, фальшивая, оплачена Тамарой.
Но следом такой же экспертизы требует сын Ильина и Тамары 16-летний Артем, который ненавидит отца. Выясняется, что он точно рожден Тамарой не от Ильина. А измену Тамары мужу подстроила ее подруга Дарья, мать Лиды.
На еще одну ложную экспертизу у Тамары уже нет денег. Но нет и желания дальше врать. Тамара погружается в тяжелую меланхолию и решает покончить с собой. Но прежде она устраивает эффектное признание своей вины.
Ильин вовремя замечает попытку суицида и вызывает «скорую помощь».
Казалось бы, самое страшное позади. Но Лида навязчиво показывает Ильину, что испытывает к нему не только дочерние чувства…
«Храм воспитания»
Жизнь дает немало примеров того, как учителя не умеют воспитывать, специалисты – писать учебники, медийные лица – правильно говорить по-русски, чиновники – добросовестно выполнять свои обязанности. Множество людей не просто чего-то не умеют в своем роде занятий. Они своим отношением к делу и людям наносят моральный вред, дискредитируют власть, лишают граждан чувства, что они живут в справедливом обществе.
Но этих людей кто-то воспитывал и чему-то учил до школы, кто-то воспитывал и обучал в школе, а потом в других учебных заведениях. Это явление имеет свой «кругооборот в природе». Но им, этим явлением, никто не занимается, никто его не исправляет по той простой причине, что никто не придает ему значения с воспитательной точки зрения.
Именно такую, воспитательную точку зрения предлагает автор книги, доказывая, что дело воспитания глобально, а мы не то, чтобы не уделяем ему достаточно внимания: важнейшее это дело пущено у нас не просто на самотек; мы даже не понимаем, в чем оно, воспитание, должно заключаться и как проводиться. А это опасно. Об этом писали многие наши умнейшие люди. Например, философ Василий Розанов: «Победа в войне создается не на войне, а в мирное время».
Нашей стране не хватает рабочих рук. К нам едут все больше мигрантов. В каждом более-менее крупном городе их уже целая диаспора, а в небольших городах – спаянные землячества. В нашем толерантном отношении и в наших национальных особенностях (скажем так), мигрантам видится наша слабость. И они позволяют себе проявлять к нам неуважение, а порой даже высокомерие. Как же можно давать к этому повод? Неужели не понятно, что это рано или поздно обернется неприятными последствиями.
Книга показывает: наши политические перспективы зависят не столько от наших политиков, сколько от того, какими глазами на нас смотрят в мире. Как на варваров и деревенщину или же… Нет! Мы – великая держава и должны уметь держать себя. Имеется в виду держать себя на высоте своей культуры, своей истории.
КРЕАТИВЩИК
Восемнадцать курсов лучевой терапии были для Трепетова чем-то вроде пинка под зад. Теперь он был просто обязан прожить еще года три. Или даже пять. И не просто прожить, а как никогда.
Он придумал себе две цели: влюбиться и написать книгу. Любовь возбуждает желание жить. А писанина – это что-то вроде выращивания новой культуры. Недаром селекционеры живут долго.
Сказывалась его работа, которой он был теперь лишен в расцвете умственных сил, самая большая его любовь.
Спустя три месяца после облучения он пошел сдавать на анализ кровь. В диагностическом центре все сверкало чистотой, а лица женщин в белых халатах внушали доверие к результату.
Милая худышка, регистратор клиентов, спросила, возвращая Трепетову паспорт.
– Уколы хорошо переносите?
Ее звали, судя по бейджику, Анфиса Андреевна. Она была в маске, и маска очень ей шла, выделяя молодые яркие глаза. Трепетов уставился в эти глаза, в ответ Анфиса Андреевна сняла маску. Хотела разочаровать, но не вышло.
– Ну, предположим, я отключусь? – спросил Трепетов
И получил ответ.
– Отключайтесь на здоровье, я реаниматолог.
В соседней комнатке другая милая женщина, только пышка, виртуозно выцедила из Трепетова пробирку крови.
Через несколько часов ему прислали результат – 0.01. Если бы его кастрировали, а не облучили, его показатель ПСА был бы, наверное, выше. Трепетов испытывал самодовольство. Все-таки доктор предписал двенадцать курсов, а он настоял на половине больше. И в то же время он не мог не признать, что в настоящее время совершенно непригоден для любви.
Он решил начать с книги. Но прежде чем написать первые строки, принялся читать хорошо ему знакомых стилистов, преодолевая страсть, которую в себе не одобрял. Ему нравилось находить у классиков сбои в стиле. Это было выискивание недостатков, то есть своего рода занудство.
Хемингуэй, как образец, не годился. Чтение не покалывало, не искрило, не било током. В текстах Булгакова глаза спотыкались. «Ночь расцветала», «круглый сон», «сугроб снега». К тому же везде многовато персонажей, трудновато за всех переживать. В моей книге будет только какая-нибудь удивительная женщина и я, решил Трепетов.
Но текст, хоть застрелись, не начинался. Тогда Трепетов стал чаще бывать на выставках. Он ловил на себе взгляды и сам засматривался. Но ни разу его не торкнуло. Довольно скоро эта охота надоела ему, потому как он был домосед. Но он раз в неделю ходил куда-нибудь вкусно пообедать. А тут поблизости так кстати открылся магазин-кафе «Моремания».
Зал был большой, свободных столиков еще больше. Трепетов отметил вдали тонкую спину и высокую шею и намагниченно пошел к избранной цели. Зайдя с фронта, испытал почти мистическое удивление. Эта была знакомая худышка-реаниматолог из центра диагностики. Он узнал ее, хотя без белого халата она была мало похожа на себя.