Странности любви
Шрифт:
Сегодня она пересилила себя и позвонила. Теперь надо удержаться на этом уровне и не опускаться до мелочных выяснений. Да и если честно, то сама виновата — какая же ты женщина, если не можешь удержать мужчину? Тут уж никто ничем не поможет… Но звонил он, конечно, той своей — без всяких сомнений. Сообщить, что свободен и что… Опять?!
Странно: радость испаряется в момент, а обида — как деготь сквозь краску…
В корпусе угомонились. В наступившей тишине стало слышно, как ветер раскачивает сосновые лапы над крышей, плещет река под обрывом. В открытую форточку
Полина поднялась и, стараясь не разбудить Анечку, завесила простыней окно. Спрыгнула с подоконника, но не легла — осторожно выскользнула в коридор: проверить заодно, все ли в порядке.
В дальнем конце коридора наткнулась на Таню Миронову. Щадящий свет чахлой лампочки под потолком не скрывал печального несоответствия внешности Нефертити мировым стандартам, принятым в их институте. О таких говорят: "Лицо в нагрузку".
— Что, Таня, не спится? Луна не дает?
— Не бойтесь, Полина Васильевна, — буркнула Нефертити, — вешаться не собираюсь.
— Ну и шуточки у вас! Луна к черному юмору располагает?
— Да уж какой есть.
— А Зоя уже спит?
Взгляд Нефертити заледенел, и Полина поняла, что совершила промах: о сестре, видимо, не стоило сейчас спрашивать.
Случай или судьба, называй как знаешь, настойчиво и неотвратимо сталкивал Полину с сестрами Мироновыми. С первой встречи, когда она принимала у них вступительные экзамены и обе Мироновы попали в ее группу. Тогда Полина, понятно, еще не знала, что они сестры.
Когда отвечала по билету Таня — очень спокойно, в отличие от других поступающих, уверенно, — Полина, не без любопытства разглядывая ее некрасивое лицо, подумала: не буду придираться, не повезло девочке с внешностью, так пусть хотя бы с институтом повезет. Отвечала Миронова на верную пятерку, только под конец решила соригинальничать: на вопрос о задачах комсомола в свете решений последнего съезда ответила: "У комсомола одна задача: учиться порядочности". Полина попросила ответить подробнее: протокол экзамена — бумага серьезная. Но Миронова молчала, и тогда ассистирующая Полине напарница решила ей помочь: "Поясните, пожалуйста, это свое положение". — "Мое положение? — абитуриентка, похоже собиралась надерзить, но вовремя опомнилась: расставлять мебель в квартире, на которую еще нет ордера, опрометчиво, и, сделав просветленно-простецкое лицо, спросила невинным голосом: — А разве понятие "порядочность" нуждается в пояснении?" "Непростой орешек", — усмехнулась про себя Полина, торопливо выводя в экзаменационном листе пятерку.
Получив желаемое, Татьяна Миронова не обрадовалась, во всяком случае — ничем радости не выдала. Вместо слов благодарности кивнула в сторону готовящихся к ответу абитуриентов: "Вон та Миронова — моя младшая сестра. Если ее провалите, повешусь прямо перед вашим окном. Учтите!" И ушла. "Ну и ну! — Полина переглянулась с ассистенткой. — Ничего себе заявочки!" И тут же решила — приготовить для Мироновой-младшей пару дополнительных вопросов — разумеется, в рамках программы, но таких, на которые и не всякий преподаватель-то ответит. Пусть знают, как шантажировать экзаменаторов!
Когда Зоя Миронова ответила на билет, Полина поинтересовалась:
— Намного сестра старше вас?
— На двадцать минут.
— Выходит, вы двойняшки?
— Двойняшки.
"А девочка, кажется, ничего: скромная и, не в пример сестре, достаточно воспитанная, — решила Полина, любуясь ее открытой улыбкой. — Сделаю двойняшкам доброе дело, что мне стоит!" И не стала сыпать: "Думаю, мы вполне можем поставить хорошую отметку?" — повернулась к ассистентке. Та не возражала, Зое поставили четверку.
Дома, рассказывая мужу об экзамене, Полина покаялась, как взяла грех на душу в случае с Мироновыми, натянула младшей лишний балл. "Добрые дела всегда окупаются, — отозвался муж, изучавший "Вечерку". И, многозначительно глянув на Полину, протянул ей газету. — Ну-ка, читай громко и выразительно!" На последней странице было помещено объявление о конкурсе на замещение вакантной должности старшего преподавателя кафедры Полины в ее институте, из чего следовало, что никаких формальностей для вступления Полины в должность не осталось. Обычно этих объявлений полгода ждут, а тут месяца не прошло — и пожалуйста.
Приказ по институту о зачислении Полины на должность старшего преподавателя совпал с оглашением списков поступивших. Среди новых студентов были и сестры Мироновы, что Полина считала для себя добрым знаком. Однако Миронова-старшая ни на день не давала забыть о себе. Не прошло и половины первого семестра, как на Нефертити посыпались жалобы от всех преподавателей. "В ее группе невозможно вести занятия!" "Нефертити (теперь уже не только студенты, но и преподаватели между собой ее так звали) просто дурно воспитана".
Лектору по литературе Нефертити заявила: "Как вам можно верить? Сейчас вы нам читаете одно, а в наших учебниках написано совсем другое". — "Но учебник-то когда писался?! — пыталась парировать литераторша. — Тогда так думали и писали, это общеизвестно! Убеждения тоже меняются…"
Одному Миронова сорвала лекцию, другому — семинар, третьему — лабораторное занятие. Полине, куратору, приходилось во всем разбираться. "Надо же и с трудными студентами работать", — убеждала коллег и себя, прекрасно понимав, почему Нефертити бунтует. Спасало Миронову-старшую лишь то, что училась она блестяще. Видно, злость оттачивает ум лучше любого точила.
Но все уже устали от бесконечных протестов Нефертити. Она бурно, страстно была несогласна со всем на свете — с преподавателями, с правительством, с кооператорами и акционерными предприятиями. "Все это было. Было! — страдала она на политсеминарах. — Это надо просто знать. Сесть — и вызубрить".
Младшая Миронова из общего ряда не выделялась ничем: надежный "середняк". Однако таких в институте больше половины. И это закономерно: без тусклого фона не было бы и звезд видно. Зато с такими, как Зоя, никаких проблем: вежливы, уступчивы, незлобивы…