Странные сближения
Шрифт:
А Пушкин, сам того не замечая, бросал на Катю долгие взгляды, и, когда она проходила мимо, сидел с таким лицом, словно под кожу его затолкали весь романтизм, предшествующий описанной нами эпохе. Выразить любовь перед самой Катей не было возможности, оставалось выплескивать бурю вовне; неудивительно, что отдельные брызги долетали до наблюдательных стеклышек Раевского.
— Знайте: она вам не достанется.
Пушкин выдул длинную струю дыма.
— Катерина — предмет моего восхищения и преклонения, но, видит Бог, я не даю повода заподозрить здесь любовь.
Раевский пожал плечами:
— Я
О деле вспомнил только на пятый день пребывания в Киеве.
Александр, возвращаясь с шумного, неустанно торгующего Подола, встретил подходящего к дому генерала Раевского и с ним — адъютанта с пшеничными волосами и незапоминающейся фамилией (не то Дуб, не тут Дуббе, не то какой-то Дубергхоф). Адъютант ухватил Пушкина и шепнул:
— Давыдов просит вас быть у него сегодня.
— Pardon?
— Приходите в шесть к Давыдову, там соберутся наши, и вам следует быть.
Еще один член общества? Провокатор? Надо, однако, прийти.
До шести оставалось ждать ещё долго, так что время Пушкин скоротал за трубкой и болтовнёй с Николя, потом, когда приближающийся визит стал занимать его мысли всё сильнее, вызывая беспокойное нетерпение, решил порадовать себя и увидеть Катю.
Катерина Николаевна перечитывала «Макбета», устроившись в гостиной. Прямо над головою её висели на стене сабли и шашки в пыльных ножнах, и строгая Раевская удивительно органично смотрелась в оружейной окантовке.
— Oh, Sasha, you're looking a little bit edgily. Is everything well? — спросила она.
— М-м, — сказал Пушкин, отлично понимающий английский, но говорящий на нём весьма посредственно. — Насинг сириоус. Ай эм жаст… Жаст… ай диднт суспект, зэт у ар хере.
— Простите, Саша, я слишком погружена в книгу, забываю, где я.
Пушкин смахнул с глаз розовую пелену, и слова «я тоже забываю где я, когда рядом вы» застряли ежом в гортани; Александр запёрхал в кулак.
— Может, вам меньше курить? — заботливо сказала Катерина. — Говорят, табак вызывает кашель.
— Ну уж нет, с чубуком я, наверное, до старости не расстанусь.
— Вы думаете? А по-моему, это мода, которая однажды пройдёт. Посмотрите — все молодые люди бросаются курить…
— Всё может быть, — Пушкин не собирался спорить с Катей о грехе табакокурения, тем более, сам всё чаще думал, что любой зависимости агенту Коллегии следует избегать. — Но мода привлекает тех, кто хочет нравиться, а я, если и бегу за модой, то только оттого, что это весело.
— Вам нужно завести семью, — Катерина вновь открыла «Макбета».
— Это почему?
— Because once your talent and your heart's flame may need some shelter, and it could be nothing else but family [16] , - сказала она, одновременно пытаясь читать. — Otherwise you should really burn… I'm sorry for these pathetic words [17] , извините, Саша. Я лезу с нравоучениями, но это я наслушалась от papa, вы должны меня простить. Просто подумала, что вы пропадёте один, — даже с учётом необыкновенности Раевской эти слова не могли быть намёком, но нечто глубинное, неосознаваемое самой Катей, в них можно было усмотреть.
16
Потому
17
В противном случае вы действительно должны гореть… Мне жаль этих жалких слов (англ.)
Она говорит со мною о браке! — подумал Пушкин и мысленно усмехнулся. — А я-то полагал себя влюблённым мальчишкой, когда волочился за Мари. (так и подумал: «волочился». И куда делись ночь на корабле и крымский грот, и щемящее восхищение при виде её тонкого, подвижного, полного неудержимой жизни тела?) Вот теперь получай влюблённого мальчишку — по самое не могу.
Александр отвёл глаза — смотреть в упор становилось неловко — и кивнул:
— Я думаю об этом.
Вертелась мысль, что если попросить руки Катерины, Николай Николаевич может и согласиться. Старшая дочь была генералом горячо любима, но в смысле успешной партии на неё, кажется, махнули рукой.
Что нам брачные планы Француза? Не будем сопровождать его весь остаток дня до шести, пусть себе курит и судорожно хватается читать попеременно разные английские книги, пусть царапает на полях свой и Катин профили, предсказывая марьяж, — мы же промчимся сквозь яркую и густую, как заросшая клумба, ярмарку, по Печерским холмам, поперёк строя солдат, вверх — вдоль мшистой кладки бастиона — над крепостью и церквами — к Подолу, меж торговых рядов (костлявые руки перебирают на прилавке блюдца; солёная рыбина падает с крюка; щенок зачарованно глядит на мир из корзины) — над мостовой, вперёд! В доме на улице Кловской нам нынче не быть нельзя.
— Какого чёрта ты ставишь карету поперёк входа, балда?
— Их превосходительство выйдет, так и отъеду.
Пушкин ударил тростью о колесо не дающего войти в дом экипажа.
— Пусти немедленно!
— Вы боком обойдите, — равнодушно ответил ямщик, сдвигая на ухо шапку.
— Боком?! — Француз подпрыгнул от возмущения, что вряд ли придало ему важности. — Уберись с дороги, кому говорят!
Но тут из дому вышел кто-то, невидимый за каретой, сказал: «едем!», хлопнула дверца, ямщик, причмокнув, дернул вожжи, и карета покатила.
— Обнаглели, мерзавцы, — бормотал Француз, заходя и подавая трость и цилиндр швейцару. — А ты чего не гонишь? Уснул?
— Заплочено было-с.
— Сколько ж он заплатил-то, чтобы встать прямо у двери? А, — Пушкин скинул плащ, — плевать. Василий Львович! Mon dieu, c'est bon de… — Александр не успел договорить, только хрустнул в объятиях Василия Львовича.
Из знакомых в доме были Василий Львович и давешний адъютант (кажется, всё-таки не Дуббе, а как-то на «Дуп»; точно — Дупель). У стола, почти упираясь грудью в угол, сидел молодой плечистый генерал с умными, глубоко посаженными глазами и необычно чувственными губами, какими-то даже не мужскими. У окна стояли двое, скрытые в тени — прапорщик и какой-то штатский. На диване устроился полковник с вытянутым лицом и демонически приподнятыми бровями.