Странствия хирурга: Миссия пилигрима
Шрифт:
— Что вы сказали?! — На лице Витуса было написано такое изумление, что Уолсингем засомневался, стоит ли далее выкладывать ему все начистоту. Ведь, скорее всего, вынашиваемые им планы превращения чумной блохи в грозное оружие, став всеобщим достоянием, вызовут вопли возмущения при всех европейских дворах. После короткого размышления глава тайной службы все же решил идти до конца, посчитав, что вероятность достижения цели таким путем больше, чем связанный с этим риск.
— Англия окружена врагами, — произнес он, понизив голос. — Конечно, мы сильный народ и наш остров защищает нас от властолюбивых, жадных рук, но, как говорится, где много гончих, там зайцу смерть. Французы настроены к нам враждебно, шотландцы, ирландцы и испанцы тоже не слишком благоволят. Хотя официально мы сейчас ни с кем не воюем, но ситуация может измениться в любой момент. Поэтому я хочу дать в руки своей королеве такое оружие, которому никто не сможет противостоять, — чумную блоху.
Уолсингем сделал паузу и увидел, как расширились от ужаса глаза кирургика. Но раз уж начал, он закончит:
— Я собираюсь хранить чумных блох в небольших капсулах и в случае необходимости забрасывать их в стан наших врагов.
— Но, сэр Фрэнсис, ведь это значило бы искушать Господа! Инфекция, которую вы собираетесь вызвать таким способом, непременно вернется к вам и вашим воинам! И соберет стократную, тысячекратную жатву! Чумной блохе все равно, кого кусать.
Уолсингем отметил про себя, что его идеи вызвали у молодого Коллинкорта такую же скептическую реакцию, как и у королевы. Он деловито возразил:
— Разумеется, применение чумной капсулы оправдано лишь в пределах четко ограниченной территории. К примеру, в осажденной крепости, или в закрытом лагере, или на острове.
— Я, разумеется, не могу помешать вам строить такие планы, сэр Фрэнсис… — В голосе Витуса звучало негодование.
— Но теоретически они возможны?
— Ну конечно, наверняка. Но хотел бы еще раз настоятельно обратить ваше внимание на опасность, грозящую английским войскам. Малейшая оплошность — и блохи могут выбраться из сосуда! Имейте в виду, что каждая из них способна прыгать так быстро, что уследить за ее передвижениями невозможно, и выше, чем можно вообразить. Не надо недооценивать природу! Если бы человек пожелал порхнуть так высоко, как блоха, учитывая соотношения их размеров, ему пришлось бы запрыгнуть на холм высотой семьсот пятьдесят футов. А посему, с вашего позволения, оставьте эту затею. Она не принесет пользы. Как сказано у Франциска Ассизского:
О Господи, сделай меня своим орудием мира и согласия. Где царит ненависть, дай мне посеять любовь, где несправедливость — прощение, где сомнение — веру, где отчаяние — надежду, где тьма — свет, где печаль — радость…
— Полагаю, вам знакома эта молитва?
— К сожалению, нет. — Уолсингем не знал ее и не желал это сейчас обсуждать. Он выяснил то, что хотел: с научной точки зрения, применению Pulex pestisничто не препятствовало. А все остальное Коллинкорт пусть предоставит ему. Равно как и королева. И вообще, никого не касается, когда, где и при каких обстоятельствах он пустит в ход свое новое оружие.
— К сожалению, нет, — повторил он. — Я не слишком хорошо ориентируюсь в богословских текстах. Быть может, оттого, что вырос не в монастыре — в отличие от вас.
— Похоже, вы многое знаете обо мне, сэр Фрэнсис.
— Во всяком случае, больше, чем вы думаете. Кстати, вам известно, что адвокатус Хорнстейпл был у меня и утверждал, что теперь может доказать, что некий Уорвик Троут является вашим родным отцом?
Витус стиснул зубы. Неужели этой суете вокруг его наследства никогда не суждено кончиться? И этот проклятый Хорнстейпл все еще не отступился?
— Нет, сие мне неизвестно, — ответил он, стараясь сохранять хладнокровие.
— Да и откуда вы могли бы это узнать. — Уолсингем позволил себе тонкую усмешку. — Но с вашего разрешения раскрою, тайну: отныне абсолютно не существенно, будет ли Троут признан вашим отцом или нет, поскольку он умер. На прошлой неделе, как мне донесли. Таким образом, этот пункт решен в вашу пользу.
— Чрезвычайно признателен вам за информацию.
— Не стоит благодарности.
Витус на секунду задумался, потом серьезно произнес:
— Я хотел бы узнать, где похоронен Уорвик Троут.
— На церковном кладбище, в освященной земле. Некто преподобный Паунд по моему распоряжению прочел над ним последние молитвы.
— Вы дали такое распоряжение? Но почему?
Уолсингем опять начал, по своему обыкновению, постукивать пальцами друг о друга.
— Предположим, я верю, что Троут действительно был вашим отцом.
— Так был или нет?
— Почему бы и нет? — Уолсингем счел, что молодой Коллинкорт задал ему достаточно вопросов. — Во всяком случае, я решил, что несколько слов утешения и назидания из уст священника будут уместны; опять же, это в духе нашей королевы.
В конце концов, в ваших жилах течет благородная кровь.
Витус встрепенулся:
— Значит ли это, сэр Фрэнсис, что все сомнения по поводу моего происхождения окончательно отметены?
— На этот вопрос я вам не отвечу, поскольку не желаю опережать ее величество. Она ожидает вас сразу после нашего разговора.
— Сейчас?
— Прямо сейчас, сэр.
Камердинер, обходительность и надежность которого высоко ценил еще Генрих VIII, звался Джонатаном, и ему был семьдесят один год. В неизменной шитой золотом красной ливрее он изо дня в день нес свою службу, важно вышагивая и выполняя одни и те же движения, делавшие его похожим на марабу.
Джонатана уважали все, и он пользовался особым расположением королевы. Вероятно, именно поэтому ему всегда поручали обучать неискушенных подданных правилам этикета.
— Сэр, — обратился он к Витусу, высоко подняв брови, — мое имя Джонатан. Прежде чем вы переступите порог зала для аудиенций, позвольте дать вам несколько советов.
— Давайте побыстрее. — Витус пытался скрыть свое волнение.
Однако Джонатан спешки не любил. Как и во всем, что он делал, старый слуга и тут был обстоятелен и нетороплив. Немного шамкая — старик успел потерять почти все зубы, — он наконец приступил к делу:
— Королева, сэр, отличная наездница. Поэтому она не в последнюю очередь ценит безукоризненную осанку. Ведите себя все время так, словно вы аршин проглотили, и двигайтесь с достоинством.