Странствующий рыцарь Истины. Жизнь, мысль и подвиг Джордано Бруно

Баландин Рудольф Константинович

Повторяю, невозможно сколько-нибудь достоверно восстановить мысли Бруно, читавшего сочинения «отцов церкви» и прославленного среди них Августина. Но безусловно, размышляя над этими трудами, молодой послушник, стремящийся вникнуть в суть идей, находил для себя немало интересного и полезного. И не тогда ли возникла в уме его догадка о Едином, связывающем все противоположности, соединяющем разъединенное в стройное целое, отличающееся от хаоса? Ведь и в «Монологах» Августина беседуют голоса, которые принадлежат одному человеку.

И все-таки для Бруно Блаженный Августин оставался далекой историей. Иное дело — Фома Аквинский. Казалось, монастырь хранит еще память о его пребывании

здесь. Ученые богословы повторяли мудрости Фомы постоянно. Говорили, что преподобный Фома телом был огромен и неповоротлив, чем заслужил прозвище Сицилийский Бык. Но еще имелась в виду ярость и сила Фомы. Ведь родился-то он не в Сицилии, а недалеко от Неаполя, и прославился не телесной силой, а духовной.

В своей капитальной «Сумме теологии» Фома вовсе не отрицал наук и их роль в познании природы (это, по-видимому, пришлось по душе Бруно). Фома признавал, что науки разделяются между собой главным образом своими методами, способами познания. Но каждая наука своим путем может вести к истине: «Различие в способах, при помощи которых может быть познан предмет, создает многообразие наук. Одно и то же заключение, как-то, что земля кругла, может быть сделано и астрологом, и физиком. Но астролог придет к нему через посредство математического умозрения, отвлекаясь от материи, физик же через посредство рассуждений, имеющих в виду материю».

И еще высказывание: «…Природа наук бывает двоякой. Одни из них таковы, что зиждутся на основоположениях, непосредственно отысканных естественной познавательной способностью, как-то: арифметика, геометрия и другие в том же роде…» (Подобные рассуждения мы могли бы принять и теперь, в наши дни. Надо лишь учитывать, что у Фомы следует продолжение, где утверждается существование других наук, имеющих возвышенную природу. Такой «наукой всех наук» он считал священное учение, религиозные истины, постигаемые путем боговдохновения, прозрения, благодати. Оно превыше разума.)

Была у Фомы одна любимая тема, в которой сливались его интересы теоретика-богослова и практика-церковника. Тема эта касалась проблемы сущности зла и его соотношения с добром. Согласно учению христианской секты манихейцев, добро и зло (бог и дьявол, олицетворяющие эти понятия) противостоят друг другу, находятся в постоянной борьбе. Это две полярные противодействующие силы. Основатель учения перс Мани (III век) попытался ввести в христианство идею легендарного пророка Зороастра (Заратуштры) об извечной борьбе в мире светлого и темного начал, огня и тьмы.

Фома не признавал манихейство, считал его ересью, боролся с ним всеми доступными средствами. По его мнению, «целокупный миропорядок требует… чтобы некоторые вещи могли впасть в несовершенство…». «Нет единого первичного начала зла в том смысле, в котором есть единое первичное начало блага… Все сущее, в той мере, в какой оно есть сущее, есть благо и… зло существует лишь в благе, как своем субстрате». «Совершенство вселенной требует, чтобы в вещах присутствовало неравенство, дабы осуществились все ступени совершенства… Подобно тому как совершенство вселенной требует, чтобы были не только вечные, но и бренные сущности, точно так же совершенство вселенной требует, чтобы были и некоторые вещи, которые могут отступить от своей благости… В этом и состоит сущность зла, то есть в том, чтобы вещь отступала от блага».

В истинно совершенном творении должна присутствовать доля несовершенства. Мысль вполне парадоксальная. И вновь она возвращает нас к той неформальной логической проблеме, которую поднял Августин: две разные сущности, даже противоположные, как добро и зло, могут осуществлять единство.

Логика рассуждений выглядит

странной. Истинное совершенство вроде бы не должно иметь изъянов; если они есть, то это уже не совершенство, разве не так?

По законам простейшей логики, точнее логических схем, утверждение Августина не выглядит убедительно. (На личном опыте мы знаем, что присутствие в вещи некоторой неправильности, отклонения от геометрической точности придает ей особую прелесть и живость, индивидуальность.) Возникает и другой вопрос: к чему эти разговоры о добре и зле? Большая ли разница, первично добро, а зло вторично, или изначально они равноправны и находятся в непримиримой борьбе? Похоже, что спор тут схоластический, формальный, догматический, а значит, далекий от реальности и насущных нужд человека.

Однако в прежние века люди об этом думали иначе. Они старались разобраться в том, как устроен мир и что происходит в их собственной душе. В те времена еще не существовало очень многих, почти всех нынешних наук о природе и человеке. Мыслители полагались на разрозненные факты, на мнения других и на собственные домыслы.

Как постичь мир в себе и себя в нем? Эту задачу, в сущности, ставил перед собой Августин. Он употреблял такие понятия, как бог и душа. Для современной науки эти понятия слишком общи, неопределенны. Понимать их можно так: миропорядок отличается от хаоса. Существуют некие законы, в соответствии с которыми движутся небесные тела, живут растения, разрушаются камни, происходят самые разные события. Вот эти законы и предполагаются божественными, а устроитель их — богом.

Когда богослов — Августин, Фома, Бруно или кто другой — предается размышлениям о боге, это можно понимать двояко. Одного вполне удовлетворяют общие рассуждения, пересказ чужих мыслей и чисто религиозное толкование понятий вне связи с окружающей природой. Другой будет видеть за религиозными понятиями образы природных объектов и явлений. В этом случае теология переходит в натурфилософию, в размышления о природе самой по себе, без вмешательства неведомых высших сил.

Полагая бога олицетворением мирового порядка (по примеру Фомы или Августина), мы приходим к логической несуразице. Ее можно свести к давней проблеме: способен ли всесильный бог создать камень, который не сможет поднять сам? Если способен создать, значит, не способен поднять. Если может поднять, значит, не способен создать. И в том и в другом случае всемогущества нет.

Аналогично — с мировым порядком. Если он создан и поддержан владыкой мира, то может ли всесильный владыка произвольно нарушить этот порядок? Если может нарушить, значит, будет непорядок. А если нарушить не может, то какое же это всемогущество? Снова логическая неувязка.

Для теологии, правда, подобная «железная» логика — не указ (иногда и для науки тоже). Есть понятие чуда, нарушения привычных законов, отступления от известных норм, вторжения в непознанное, неведомое, перед которым бессилен наш ограниченный разум.

Возможен и другой вариант. С позиции манихейства богу (порядку) противостоит дьявол (хаос, беспорядок). В общем, торжествует сильнейший, а потому в мире господствует порядок. Но и дьявол не дремлет и кое-где временами нарушает закономерное течение событий, предопределенных богом.

С позиций августианства хаос — это не злонамеренное действие хитроумного сатаны, а просто отсутствие (временное и местное) порядка. В этом случае всемогущество бога вроде бы не абсолютное. Но ведь истинное совершенство должно включать в себя и элементы несовершенства! Божество, позволяющее существовать дьявольскому беспорядку, обретает высшее совершенство и объемлет все сущее во всей полноте…