Страшен путь на Ошхамахо
Шрифт:
– Я услышал об этом от тех крымцев, которые Алигота разыскивали. А Шогенуков не сказал мне ни слова. Сам сераскир тоже не обмолвился.
– У-о-о! Шогенуков, Шогенуков… И как же я отпустил его тогда, на берегу
Тэрча!
* * *
В ущелье Бедыка надолго задерживаться не пришлось. Куанч показал расщелину и скале, где прятал панцирь на ночь, показал и укромное место в сотне шагов, где он спал. И тогда начались поиски, в которых участвовали все. Осмотрели каждую пядь
– Смотри, Канболет, интересные дырочки в земле, правда? Как будто наконечником копья сделаны.
– Я вижу, ну и что же? – заинтересовался Тузаров.
– А то, что я знаю человека, чей посох оставляет в земле точно такие же дырочки.
ХАБАР ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ,
убеждающий в многозначительности того изречения,
которое гласит: «Для того, чтобы подняться ввысь,
птице нужны крылья, а человеку – разум»
Старик Иуан сидел на куче старых овчин, заменявших ему постель, и медленно раскачивался из стороны в сторону. Его тоскливые глаза под белыми лохматыми бровями блуждали по стенам просторной и сухой пещеры. Довольно широкий ее вход был обращен к южной стороне, потому внутри было светло. По ночам этот вход старик занавешивал тяжелыми бычьими шкурами. В одну из наклонных стенок, в каменную трещину, был вбит массивный железный крюк. На нем сейчас висела часть кабаньей туши и коптилась над дымным костерком. Пахло (кроме дыма и мяса) ароматными засушенными травами.
Перед стариком лежала толстая растрепанная книга с побуревшими страницами, чуть поодаль воткнут в земляной пол длинный посох, в верхней части которого была крестообразующая перекладинка.
Долгие часы одиночества приучили Иуана к беседам с самим собой. Чаще всего он бормотал что-то невнятное, а иногда его взор загорался, и старик начинал вещать со страстью проповедника, вскрикивая и размахивая руками.
Сейчас он бережно перебирал ветхие страницы книги.
«Во всей Кабарде одна, наверное, осталась… Да и мне она стала совсем недоступна. И раньше я был не силен в русской грамоте, а теперь забыл и то, что знал в свое время. Когда же это было? Вот, помню, русские послы ходили к Курд-жий. Через балкарское племя Бахсанчилыла они шли. Провожал я их до перевала Донгуз-Орун-Баши… [147] – Старик задумался. – Молод я еще был тогда: еще и полувека не прожил. Вот Библию мне в то время и подарили эти русские…
147
Это русское посольство направлялось через Кабарду и Балкарию в Грузию в 1650 году
– дед перекрестился по старообрядчески – двумя перстами. – Ох-хо-хо… (Хоть молитвы еще некоторые помню).
Потом на старика, видно, накатило другое воспоминание, и он затянул тонким голосом нечто совсем не божественное:
Моя сабля, ой, дуне-е-ей,
Словно зуб собаки…
– Как там дальше?.. – старик покачал головой и тяжко вздохнул. Он долго думал, забрав в кулак свою клочкастую бороду, и наконец вспомнил еще один отрывок из песни:
Ой, дуней, да есть у нас
Сын Химиша Батараз,
Чьи усы как семь колбас,
А тело… а тело…
Старик снова осекся.
– Совсем голова дырявая стала. Что же там этот, Батараз?..
Потом он опять полистал немного Библию и спрятал ее под овчинами. «Сходить, что ли, к Дигулипх? Ходить-то теперь стало опасно. Татары попадаются на каждом шагу. Язычников пока терпят, а меня не помилуют».
– …Еще тыщу и еще полтыщи лет назад, – тоном ученого рассказчика заговорил старик, – султан [148] Диоклетиан преследовал, пытал и казнил христиан. И служил у него соглядатай по имени Спион Подлеций, от чьего зоркого ока мудрено было укрыться. Ныне означенный Спион
Подлеций служит султану Ахмеду и хану Каплану. И будет он так же служить и другим владыкам, выискивая инакомыслящих в течение еще одной восьмой тысячелетия. И можно бы избавиться от бессмертного соглядатая, да вот… нельзя. Всем людям и вождям их надо бы дружно ополчиться, но не могут они.
148
Конечно, не султан, а император
Старик подумал и выкрикнул со злостью, по-русски:
– Промеж их бысть пря! – и, укоризненно покачав головой, добавил:
– Яко бестие, но не яко человеци…
Кто-то вдруг появился в проеме пещеры.
– Мир этому дому!
Глубокие морщины на впалых щеках старика слегка разгладились:
– У-о-о! Кто ко мне пожаловал! Это ты, Нартшу, безбожник легкомысленный?
– Да, да, отец! – весело усмехнулся гость. – Это я, твой старый друг Нартшу. Первый безбожник пришел к последнему шогену.
– Не кощунствуй! Бог накажет.
– Страшнее, чем люди, никто не накажет.
– Да уйми ты язык свой! – рассердился шоген. – А то я тебя палкой!
– Шогеновским посохом?! – с притворным ужасом спросил Нартшу.
Старик хотел было дать волю своему гневу, но то ли вспомнил о приличествующих духовному пастырю терпении и кротости, то ли от внезапной перемены настроения, он устало махнул рукой.
– Спорить с тобой… – Иуан встал и пошел навстречу гостю. – Заходи, садись. Не побрезгуй моей нищенской шуг-пастой.
– Я тут не один, а с друзьями. – Нартшу вошел в пещеру, а старик увидел в нескольких шагах от входа двух молодых парней и одного мужчину лет тридцати.
– Только им не всякая шуг-паста по вкусу, хотя она и пахнет так соблазнительно,
– Нартшу кивнул головой на коптящуюся кабанятину.
– Ага, мусульмане, значит, – чуть слышно пробормотал шоген, а затем сказал уже погромче:
– Ничего, у меня еще коза есть, вон там, на лужайке пасется.
– Коза тебе, дорогой хозяин, еще пригодится – не оставаться же старому человеку без молока. А мы тут нескольких баранов пригнали. Оставим их здесь. Одного только зарежем.