Страшные сказки для дочерей кимерийца
Шрифт:
Какое-то время Конан разглядывал в окошко медленно уплывающие назад окрестности, а потом подозвал Стекса — благо тот ехал рядом с каретой. И попросил его узнать причину такой скорости, достойной разве что престарелых виноградных улиток. Обрадованный Стекс, которого и самого подобная медлительность раздражала, ускакал вперед, но очень быстро вернулся, крайне раздосадованный.
Стражники утверждали, что увеличить скорость передвижения никак не возможно, у них личный приказ начальника Асгалунской стражи — ограничиваться медленной рысью, чуть ли не шагом, для пущей сохранности в полном здравии особы великого короля аквилонского.
Конан с досады сплюнул в окно — не на шелковые же подушки плевать? Двадцать зим назад он послал бы всех куда подальше, вытряхнул бы возничего прямо в дорожную пыль и, заняв его место, показал бы этим изнеженным шемитским горе-стражникам настоящую скачку.
И, скорее всего, загнал бы непривычных к подобному обращению лошадей. Или карету разбил, что было бы вообще вопиющей неблагодарностью — она наверняка немалых денег стоит, вон, даже золотого аквилонского льва на дверцу приколотили, старались угодить великому королю.
Нет уж!
Не стоит лишний раз подтверждать свою и без того достаточно варварскую репутацию.
Конан поудобнее устроился в мягких подушках, закрыл глаза. И не заметил, как задремал. Что было вовсе не мудрено — всю ночь он пьянствовал с офицерами Малого Форта, среди которых у Конана неожиданно обнаружился старинный друг, знакомый по славным шадизарским временам, они вместе тогда по окрестностям безобразничали.
Надо же, как тесен мир! Не выпить за подобную встречу было бы крайне нехорошей приметой. А зачем нам плохие предзнаменования в самом начале пути? Вот они и выпили. А потом еще выпили — уже за будущие встречи. И еще. А потом пели песни. А уже совсем потом кто-то из молодых офицеров затеял состязание на мечах — тут уж и Конан не утерпел. Хорошо, короче, погуляли. Душевно. До сих пор в голове гудит и плечи ноют — еще бы! Помаши-ка почти что три колокола подряд огромным двуручником, сразу от пятерых отмахиваясь! Как после такого не заснуть на непривычно мягких шелковых подушках под мерное поскрипывание деревянных колес непривычно благоустроенной кареты?..
И вот там-то, на самой грани яви и сна, и посетила его впервые эта странная мысль.
«За кого они меня принимают?..»
***
Глава 3
*
Утомленный бессонной ночью и укачанный мерным неторопливым движением, он не видел, как в неплотно затянутое шторкой окошко королевской повозки заглянул один из стражников-шемитов, присланных в составе эскорта. Стражник довольно долго ехал рядом с каретой, посматривая на спящего короля. Конан спал на спине, закрыв лицо беретом с вышитой золотой короной. Только торчала из-под берета в затянутый шелком потолок коротко подстриженная седая борода да дергался кадык на морщинистой шее.
Стражника окликнул кто-то из сородичей — довольно громко окликнул. Стражник вздрогнул и бросил вороватый взгляд внутрь кареты, словно опасаясь быть застигнутым врасплох за не слишком достойным занятием. Но король не проснулся, всхрапнул только. Стражник улыбнулся довольно и успокоенно, отъехал к своим. Улыбочка у него была кривоватой и понимающей.
Он увидел все, что хотел увидеть.
***
— За кого они меня принимают?!
Пришедшую вчера в полусне мысль Конан огласил уже к вечеру следующего дня, увидев паланкин. Негромко, правда, огласил, но стоявший рядом Квентий услышал, сделал большие глаза и усмехнулся в рыжие усы. Понимать своего начальника малой стражи Конан давно уже научился без лишних слов. Вот и сейчас было ясно, что Квентий советует во всем подчиняться местному этикету — мало ли какие изменения у них тут произошли за последнее время?
Паланкин Конану подали для того, чтобы облегчить преодоление последней сотни шагов от кареты до зала аудиенций. Конан совсем было уже собирался вспылить и как следует отдубасить носильщиков тем, что останется от паланкина после столкновения его с одной из дворцовых стен, но под осуждающим взглядом начальника малой стражи делать этого не стал. «Ты не дома, — говорил ему этот взгляд, — здесь свои правила. И, если Зиллах желает оказать своему гостю подобную честь, — верхом самой черной неблагодарности будет от оной чести отказаться». Конан буркнул себе в бороду неразборчивое, зло сощурил глаза и полез в паланкин.
Его настроение испортилось окончательно, когда несколько позже он обнаружил, что из всех присутствующих на Малой аудиенции коронованных особ подобного рода честь оказана была лишь ему одному.
Он начал догадываться.
А во время последовавшего за аудиенцией торжественного обеда догадка его получила весьма неприятное подтверждение…
***
— Он стар. Шестьдесят четыре зимы — возраст более чем почтенный.
Два человека стояли на верхней галерее пиршественного зала, глядя вниз. Во время торжественных официальных пиров на этой галерее располагались лучники или музыканты — в зависимости от того, с кем именно пировали хозяева замка и в чьих услугах они в данную минуту нуждались больше. Один из наблюдателей, тот, что постройнее и помоложе, был в форме стражника. Второй, более крупный и представительный — в бархатном черном плаще с капюшоном. Оба они смотрели вниз, на освещенный неверным пляшущим светом факелов пиршественный стол и сидящих за ним людей. Вернее — на одного человека.
Этот человека действительно стоил того, чтобы на него посмотреть. Он был огромен — отсюда, сверху, казалось, что он раза в два шире любого другого из сидящих в зале людей. Плечи такой ширины встретишь разве что у гнома. Да и то — не у всякого. Но человек не был гномом — если бы он дал себе труд встать, то сразу бы стало видно, что и по росту он выше любого из присутствующих. Как минимум на голову. Он возвышался над своими соседями даже сейчас, когда сидел, ссутулившись. В отличие от остальных пирующих, он был неподвижен и, казалось, спал, опустив седую бороду на мощную грудь.
— Он выглядит достаточно крепким для своих… столь преклонных лет... — С долей сомнения в голосе возразил собеседнику человек в чёрном плаще. Слово преклонных он произнес с откровенной иронией. — Не ошибись, Айзи, выдавая желаемое за действительное. Все-таки перед нами живая легенда Закатных стран. Его и раньше, случалось, недооценивали…
— Он стар! — повторил стражник по имени Айзи нетерпеливо и раздраженно. — Да, когда-то он был легендой… Но не думаю, что сейчас его стоит принимать в расчет или всерьез опасаться.
— Он сумел захватить и удержать трон великой державы — а ты утверждаешь, что его не стоит принимать всерьез?
— Тогда он был молод и силен, а сейчас стар и слаб. Даже легенды стареют. Тем более — короли. Вчера он проспал весь день в карете, я сам видел! У него почти что над ухом кричали в полный голос — а он даже не перестал храпеть! Не шевельнулся! Он старик, Закарис. Просто никчемный старик.
Тот, кого назвали Закарисом, все еще сомневаясь, качнул головой:
— Посмотри на него — он не выглядит стариком.