Страшные сказки для дочерей киммерийца
Шрифт:
И вот ей, воспитанной в одном из утончённейших королевских дворов подлунного мира, предстояло стать женой одного из… этих?!
— Госпожа, я всё-таки дочь короля Аквилонии! Я не могу стать женой какого-то… простого человека!
Потрясение было настолько сильно, что она не сдержалась. Только в самый последний момент опомнилась и сумела-таки заменить уже почти сорвавшееся негодующе-презрительное «дикаря-кочевника» более нейтральным. Но всё равно — неосторожно. И за меньший проступок высшая жрица могла пребольно крутануть за ухо или отвесить тяжёлую затрещину. Атенаис втянула голову
Но чудеса продолжались — её выходка, похоже, не только не привела Нийнгааль в ярость, но даже и развеселила.
— В таком случае — радуйся, прекрасная дочь аквилонского короля! — сказала высшая жрица Деркэто, склонив голову набок и усмехаясь чему-то, известному только ей одной. — Мой повелитель — не простой человек. Больше того — он вообще не человек. Он — Великий Хранитель Великой Красной Пустыни Шан-э-Сорх, владелец Рубиновой Башни, непосвящёнными и неумеющими видеть прозванной Чёрной, тот, чьё имя не стоит произносить вслух лишний раз. Но тебе-то, его прекрасной невесте, думаю, можно услышать… Его зовут Горгон. Демон Древней Ночи Горгон. Так что радуйся, дочь короля Аквилонии. Радуйся, пока ещё можешь…
Наверное, нет зрелища более величественного и устрашающего, чем передвижения огромной массы вооружённых людей, объединённых какой-либо общей идеей. Тем более что идеи, объединяющие большую массу вооружённых людей, чрезвычайно редко бывают мирными.
Армия Объединённых сил Шема неторопливо втекала в долину, расположенную между Хребтом Крови Атталоса и Клыками Зафура. Казалось, это пришла в движение сама земля — пешие и конные воины вперемешку заполняли небольшую долину от края до края, выплёскиваясь отдельными отрядами на подножия предгорий, словно река в полноводье.
Это выглядело даже красиво.
Во всяком случае, здесь, у подножия двух хребтов, не было вездесущей пустынной пыли, что поднималась за войском огромным дымным шлейфом на тракте до Сабатеи. Да и потом — тоже. Именно из-за этой пыли Конан предпочитал ехать во главе своего войска. И пыль не глотаешь, и с постоянными вопросами никто из подчинённых не лезет — особенно, если ускакать вперёд подальше.
Впрочем, большинство остальных военачальников очень скоро правильно оценили все выгоды подобного стиля передвижения. И теперь, чтобы остаться одному, приходилось подниматься повыше по неровному склону, удаляясь не столько вперёд, сколько в сторону. Зато сверху хороший обзор. А отстать и снова попасть в пылевое облако Конан не боялся — как уже говорилось, пыли в долине почти что и не было. Как, впрочем, и дорог.
Армия шла по бездорожью.
Вернее, ползла.
Тут хоть весь день проведи за скачкой поперёк, от одного хребта к другому, а потом обратно — всё равно не сильно отстанешь…
— Эй, Аквилонец! Там тебе колдунов поймали!
В первый момент Конан даже не понял, что обращаются к нему. Подосадовал даже, что кто-то никчёмными воплями прервал его уединённые размышления. И потом только понял. И обернулся, не совсем уверенный, обрадовало ли его то, что теперь его называют уже не таким привычным «киммерийцем».
Впрочем — чему удивляться? В Аквилонии он
— Помнишь, ты просил, если вдруг по дороге попадутся? Ну, вот, ребята и расстарались.
Сай скалил зубы в чёрную курчавую бороду, смотрел весело и весь словно бы пританцовывал в седле от избыточной жажды действия. Молодой жеребец под ним тоже словно бы пританцовывал, готовый в любой момент сорваться в галоп по малейшему знаку своего неугомонного седока. Конан с трудом подавил невольную усмешку — слишком уж эти два юнца были схожи, даром что один на двух ногах, а другой — на четырёх.
И соколы его — во всём под стать своему командиру. Наверняка ведь все окрестные скалы облазили, чтобы выполнить мельком высказанное пожелание.
— Наверняка какие-нибудь выжившие из ума деревенские знахари, могущие предсказать лишь смену дня и ночи? — Конан скрыл довольную усмешку под преувеличенным скепсисом. Ему нравилось подначивать образованного и утончённого главаря асгалунских разбойников — слишком уж живая и непосредственная была у того реакция.
Вот и сейчас не обманул ожиданий — взвился на дыбы, вместе со своим жеребцом, загарцевал вокруг, забегая то слева, то справа, глазами засверкал и даже словно бы ростом стал выше:
— Обижаешь, король Аквилонии! Какие знахари?! За что моих людей позоришь?! Почему думаешь, что они не могут отличить настоящего колдуна от лишённого разума горе-предсказателя, неспособного отыскать свой нос без подсказки богов?! Они три дня загоняли коней, обшарили все окрестности, добрались до самых Шартоумских рудников, но притащили лучших из лучших среди тех, кого смогли найти! Никогда у самого шустрорукого Бела не было таких помощников, клянусь его ловкими пальцами! Ай, зря так говоришь, король Аквилонии!
Конан не выдержал и расхохотался — громко, в голос, запрокидывая голову и рождая в ущельях гулкое эхо:
— Уговорил, языкастый! Твои соколы не могли притащить падаль. Ладно, веди!
Колдунов было четверо.
Один молодой и очень растерянный друид, двое малопонятных стариканов в круглых укороченных шапочках вместо уже привычных кидарисов. Их ханди были грязно жёлтого цвета, и такого же цвета треугольнички украшали чёрные войлочные шапочки. Эти двое вяло переругивались, сидя на земле — привычно так переругивались, без огонька. Из чего Конан сделал вывод, что в паре они работают давно и надоели друг другу хуже престарелых супругов.
Четвёртый стоял немного в стороне от остальных. И сразу привлекал к себе внимание.
Пожалуй, только он один из них и был достоин громкого звания колдуна — гордый и величественный, в длиннополом дорожном плаще с капюшоном, по случаю тёплого дня отброшенным на спину, с дорожной котомкой, которую он даже не потрудился снять с плеча — так и стоял, словно и не замечая её веса. Судя по осанке и одежде — странствующий маг не из последних, привычный к дорожным превратностям и крутым поворотам судьбы. Он не выглядел ни растерянным, ни испуганным. Словно просто зашёл в гости, а не был притащен насильно. И наверняка ведь — безо всякого уважения к сану и достоинству.