Страсть гордой княжны
Шрифт:
– Полагаем, об увиденном тобой не мешало бы узнать многим правителям. Ибо лишь надменнейшие мечтают о том, что их царства будут стоять вечно, а самые глупые из них надеются, что им дано будет вечно управлять своими владениями.
– Воистину, это так, ибо вечно одно лишь время. Ему под силу даровать и поражения, и победы. Пусть даже это будут победы над ним самим.
– Твоими устами сегодня глаголет сама мудрость, сказитель. Должно быть, в твои годы немногим дано пережить столько приключений. Ведь ты еще совсем юн…
– Не мне судить
– Двадцать семь… Омолодили вместо того, чтобы состарить…
Масуд мог поклясться, что в глазах магараджи блеснул какой-то странный огонек. Да и сам владыка, вчера сильный и уверенный мужчина средних лет, похожий более всего на умелого воина, сегодня выглядел старшим братом его, Масуда-сказителя.
«Аллах всесильный, я уже устал удивляться чудесам этого престранного княжества. Устал задаваться вопросами, на которые нет ответа».
Но далее ни о чем Масуд подумать не успел. Ибо посреди зала неведомой силой воздвиглась порфировая колонна, пышно украшенная золотой чеканкой. «Быть может, – подумал Масуд, – она стояла здесь всегда, оставаясь невидимой, а явилась взору лишь тогда, когда пришла пора… Как невидимым был магараджа, выставив вместо себя глупого толстяка, поглощавшего яства с усердием голодной свиньи».
– Знай же, мудрый юноша, что твое появление здесь было предсказано за сотни лет до твоего рождения.
В голосе советника слышалось заметное волнение. Магараджа, к удивлению Масуда, неторопливо спускался с помоста, на лице его играла улыбка, которая больше подошла бы озорному мальчишке, чем отважному воину или деспотичному властителю.
– Некогда прародитель нашего повелителя был столь глуп, что бросил вызов самому времени, решив, что должен жить вечно и вечно править своими уставшими от его глупости подданными. Он отправился в заповедный храм и принес в жертву свою дочь, дабы купить себе вечность.
– О Аллах всесильный! Глупец… Баран…
– Воистину, ты назвал его очень мягко. Боги жертву приняли и сделали жизнь его именно такой, как он просил. Надменный безумец не пожелал состариться и умереть в своей постели. Боги выполнили его просьбу: через девять лет, девять дней и девять минут он погиб от ножа предателя. Однако над его родом с того мгновения тяготело проклятие: каждого из его потомков, рождавшихся обыкновенными мальчишками и выраставших нормальными сильными мужчинами, глупость и ложь превращали в уродливых прожорливых старцев, едва лишь они достигали возраста надменного победителя времени.
Масуд повторил эти слова и почувствовал, что где-то в глубинах разума забрезжил свет понимания.
– Пять сотен лет назад порог этого дворца переступил дервиш. Он предсказал, что в начале лета появится сказитель, который сможет обмануть проклятие, ибо, повествуя о подлинных загадках и чудесах мира, не произнесет ни слова лжи. Вот поэтому
«Аллах всесильный, вот и пытайся после этого поспорить с судьбой. За пять сотен лет до сего дня кто-то уже знал обо мне и моем появлении…»
– Да, достойный сказитель, – продолжал советник. – Долгие пять сотен лет каждый из них, перешагнув порог тридцати пяти лет, ибо именно в таком возрасте надменный глупец решил обмануть время, каждое лето вынужден был выслушивать потоки лжи, старясь, превращаясь в чудовище, вызывающее отвращение у всего живого. И лишь ты, рассказывая о подлинных чудесах, смог удержаться на тонкой кромке истины.
«А я-то, дурак, все время корил себя, что рассказ мой сух, что нет в нем занимательности, присущей прекрасным сказкам!»
«Иногда, мой мальчик, правда бывает куда удивительнее самой цветистой сказки», – вновь услышал Масуд теплый глас Нага (иногда и сам страшный повелитель и учитель магов может питать любовь к обычным людям).
Быть может, чувствуя незримую помощь великого мага, Масуд и решился сказать:
– Так вот почему ты столь волшебно менялся, о властелин! Вот почему вчера ты мне напомнил воина, а сегодня я бы осмелился назвать тебя своим старшим братом.
– Это так, достойный наш избавитель! Ибо нам едва минуло тридцать семь… Мы всего два лета мучимы этим ужасным проклятьем. И счастливы сейчас, что слова дервиша, сколь бы безумно они ни звучали тогда, оказались чистой правдой. Отныне ты, Масуд, сын Рахима, пришелец из далекой страны, становишься во всем равным нам самим.
Масуд от изумления не знал, что сказать. Ибо подобного исхода он, конечно, не ожидал, как глупо было бы ожидать от обычного грозового облака дождя из золотых монет. Однако магарадже, освобожденному от гнета пятисотлетнего проклятия, этого оказалось мало.
– И в награду за твою поистине необыкновенную честность мы отдаем тебе в жены нашу дочь. Ибо хотим так завершить круг: глупец отдал дочь за то, чтобы обмануть время и навлечь проклятие, мы же, обретая избавителя от сего проклятия, даруем ему свое дитя.
Теперь Масуд был не изумлен, о нет. Он был поражен… И щедростью магараджи, и тем, сколь насмешливой иногда бывает игра судьбы.
– Повелеваем! – Голос магараджи загремел. – Масуда, сказителя и странника, от сего мига считать нашим братом. Его слово во всем равно нашему слову, его желание – нашему желанию. Дочь наша, прекрасная как сон царевна Джая Рана станет твоей, брат наш, женой еще на этой луне. А свадебные приготовления начнутся немедленно, ибо свадьба, согласно древним нашим традициям, длится не один день. И не нам, избавившим древний наш род, сомневаться в традициях, коими он был крепок не одно столетие и, надеемся, продержится еще долгие сотни лет.